Вор (Журналист-2) - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 42

— Эй, кто-нибудь, тут человеку плохо!! Из соседнего кабинета выскочил бледный Колбасов, быстро спросил:

— Что там у вас?

— Приступ у старика начался, — ответил журналист, оборачиваясь к корчившемуся на полу Барону.

Опер метнулся за врачами, усланными им же самим подальше от этих двух кабинетов, а Серегин поднял старика с пола и положил на стоявшую у стены жесткую врачебную кушетку. Юрий Александрович таращил глаза, тянул к газетчику руки и явно силился сказать что-то, но не мог вымолвить ни слова сквозь хрип и кашель…

Через минуту им уже занимались врач и фельдшерица, они сунули Барону в горло какой-то ингалятор и сделали сразу два укола — в бедро и в вену на левой руке… Постепенно приступ начал стихать, Юрий Александрович лежал на кушетке, обливаясь потом, и жадно дышал, словно выброшенный на берег матрос с погибшего во время шторма корабля…

— Фу, блядь, — сказал Колбасов, вытирая со лба испарину. — Ну ты даешь, Михеев… Я уж думал, ты помирать собрался… Ты смотри, не пугай меня так… Нам еще с тобой разговоры до конца договорить надо.

— Не переживайте, начальник, — просипел старик. — Договорим…

— Только не сейчас, — хмуро сказал врач, из-под белого халата которого выглядывали брюки с офицерским кантом. — Сейчас я попрошу всех посторонних выйти, нам с Юрием Александровичем нужно еще кое-какие процедуры сделать.

Колбасов ухмыльнулся, но возражать не стал, Серегин же шагнул к кушетке и пожал влажную и слабую ладонь Барона.

— Поправляйтесь, Юрий Александрович… Я думаю, все будет хорошо…

— Спасибо, — каркнул в ответ Барон. — Статью вы сделали хорошую… Я надеюсь, что у вас все получится… Я вам все по правде рассказывал…

Старик говорил с явным подтекстом, намекая не интервью, а на то, что успел прошептать журналисту на ухо. Серегин кивнул и повторил:

— Все будет хорошо, Юрий Александрович… Выходя из кабинета, газетчик обернулся и поймал еще раз горящий, умоляющий взгляд Барона, бессильно раскинувшегося на кушетке… Колбасов проводил Серегина до КПП и, улыбаясь, спросил:

— Когда статью-то ждать? Я бы сразу несколько газет купил…

— Если ничего не случится — завтра выйдет, — ответил журналист. — Под материал целую полосу выделили… Вы извините, Владимир Николаевич, я побегу, потому что надо успеть текст верстальщикам до двух заслать да еще корректоры вычитывать будут…

Серегин попрощался и выскочил на улицу, а Колбасов долго смотрел ему вслед, жевал покрытую усами верхнюю губу и о чем-то напряженно думал…

Статья действительно вышла на следующий день, называлась она «Юрка Барон» и занимала всю третью полосу в газете. Колбасов, купивший с утра сразу пятнадцать экземпляров, ходил по ОРБ чрезвычайно гордый и принимал от коллег поздравления. Материал опер изучил самым внимательным образом и никаких изменений или дополнений по сравнению с тем текстом, который читал накануне, не заметил. Ближе к полудню Владимир Николаевич зашел к Ващанову и, получив разрешение воспользоваться служебной машиной, поехал на Газа. Колбасов рассчитывал прямо из больницы рвануть к тайнику Барона…

Вызвать Михеева на конфиденциальный разговор во врачебный кабинет Владимир Николаевич, однако, не смог. Выяснилось, что ночью у старика был еще один приступ, что он очень плох и просто физически не может встать с кровати и выйти из палаты. Встревожившийся опер развил в больнице бурную деятельность, результатом которой стало выведение всех соседей Барона «на прогулку», после чего Колбасов зашел в палату и присел на койку к Михееву.

— Ты что это, старый, разболелся? — с притворной бодростью начал опер, вытащив из кармана зеленое яблоко. — Держи, это тебе… Скоро на волю пойдешь… Уговор-то наш не забыл? Ах да, я ж тебе газеты привез — две штуки. Ты теперь у нас знаменитость, весь Питер гудит… Бери, почитаешь потом. Барон дрожащей рукой взял у Колбасова газеты, однако читать не стал, положил рядом с собой…

— Про уговор я все помню, начальник… — Опера всего аж передернуло от голоса старика, он не говорил, а шелестел. — Отстойник мой найдешь легко… На Сосновском направлении есть деревня Коровитчино, она рядом с шоссе… Пройдешь через пастбище — там несколько брошенных домов на отшибе стоят… Второй дом с красной кирпичной трубой — он один такой, у остальных трубы серые… В подполе отодвинешь бочку, под рубероидом увидишь лючок… Только поторопись, потому что про место это не я один знаю…

— А кто еще? — быстро наклонился к Юрию Александровичу Колбасов. — Кто, старый?

— Не, начальник. — Губы вора дернулись в усмешке. — Так мы не договаривались… Я своих корешей уголовке сроду не сдавал… Тем более что тот, кто про Коровитчино знает, пропал куда-то в непонятке… Как раз перед тем как вы меня захватили… Может, его и в живых уже нету.

— Опять загадки загадываешь? — нахмурился опер.

— Отзагадывался, начальник, — равнодушно качнул головой Барон. — Мне с этой шконки уже не встать… Отгулял свое Юрка Барон…

— Да ладно тебе. — Колбасов встал с кровати. — Такие вредные старики, вроде тебя, годами помирают, а все живут… Я поехал в твою деревеньку, а ты тут не скучай… Я вечерочком-то к тебе загляну… Или завтра утром… Будем с твоим делом проблемы решать.

— А что, уже проблемы появились? Помнится, ты — раньше говорил, что без проблем все закроешь…

— Ну, совсем-то без проблем не бывает, просто проблемы бывают маленькими и большими, — выкрутился Владимир Николаевич. — Ладно, бывай здоров, как говорится, не кашляй!

Опер выскочил из палаты и вприпрыжку побежал выход, оставив Юрий Александровича одного в пустой палате… Барон погладил левой рукой лежавшие рядом с ним газеты, однако разворачивать их не стал — не было сил, да и не страдал старик тщеславием… Он вообще уже почти отрешился от всего земного и суетного. Юрия Александровича беспокоило лишь, что так мало успел рассказать Серегину, фамилию Ирины опять же не назвал… Ничего, он парень умный, найдет сам… Лишь бы не прокололся где-нибудь по доверчивости… В то, что журналист может предать его, старик не верил, долгая жизнь научила разбираться в людях… Гораздо больше Барона беспокоило предстоящее возвращение из Коровитчина Колбасова. Опер не найдет в тайнике «Эгины» — и вряд ли обрадуется… И тогда охотники за картиной вынуждены будут от уговоров перейти к жестокому прессингу… Старик знал, что, в конце концов, есть ведь и наркотики, развязывающие язык любому, даже самому стойкому…

Значит, надо будет уйти раньше, чем эти суки смогут начать терзать его измученное тело… Уйти… Барон почему-то был уверен, что сделать это будет совсем нетрудно…

Постепенно и эти последние тревоги улеглись в душе Юрия Александровича, и он почувствовал облегчение, как человек, закончивший большую и трудную работу, а потому заслуживший отдохновение… Унялась не прекращавшаяся в последние дни боль в груди, старику казалось, что его покачивают какие-то теплые и ласковые волны, как когда-то в далеком детстве на черноморском курорте, куда вывез однажды летом всю семью отец… Барон вдруг ощутил себя совсем маленьким, но удивиться не успел, увидел отца и мать, они стояли рядом молодые, красивые, мама держала Александра Юрьевича за единственную руку и улыбалась… А за ними стояли Дядя Ваня и еще какие-то люди, лиц которых было уже не разобрать. Михеев засмеялся счастливо и побеждал по длинному светлому коридору к тем, кто его ждал…

Оперуполномоченный Колбасов вернулся и спецбольницу около полуночи.

Владимир Николаевич был голоден и зол, как сто чертей, его брюки свидетельствовали о напряженных земляных работах, куртка на спине разодралась — в подполе стариковского отстойника опер зацепился за какой-то гвоздь… В тайнике Барона Колбасов нашел лишь коробку с тремя тысячами долларов и двумя тысячами немецких марок, четыре фигурки с клеймом Фаберже, старинные бронзовые часы, пять каких-то картин и папку с большим количеством гравюр. Все это было здорово, особенно порадовала Владимира Николаевича перекочевавшая в его карманы валюта, но «Эгины»-то не было, хоть и перерыл безостановочно матерившийся опер весь подпол… Колбасов понял, что проклятый старик его просто цинично кинул (версию об упомянутом Бароном загадочном кореше, якобы знавшем про тайник, опер отбросил сразу: этот кореш унес бы из отстойника все, а не одну «Эгину»), и, кипя злобой, поехал обратно в Питер — ему не терпелось заглянуть Михееву в глаза и объяснить в популярной форме, чем чреват обман оперативников ОРБ.