Вор (Журналист-2) - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 28

— Так, мелочь одна, — махнул рукой старик.

— Какая мелочь? — насторожился Колбасов.

— Газеты мне нужны, — легко сказал Барон и улыбнулся.

— Какие газеты? — не понял Владимир Николаевич. — Зачем газеты?

— Почитать, — пожал плечами Юрий Александрович. — Чтение газет очень успокаивает нервы и просветляет память. Вот мне и нужны подшивки всех основных питерских газет за год… Почитаю, полистаю… А там и продолжим наш разговор… Как, начальник? Пойдет?

Владимир Николаевич долго не отвечал, жевал губу и время от времени искоса поглядывал на старика. Наконец он кашлянул, прочищая горло, и задумчиво протянул:

— Возможно… Возможно, что и пойдет… Ну а ты-то, если мы все сделаем, ты — что? Отдашь картину?

— Начальник, — вздохнул Барон. — Ну что вы все время впереди паровоза бежать норовите? Вы сначала сделайте, а потом и поговорим. Будет день — будет и пища. Зачем заранее загадывать… А только ежели вы ничего делать не станете, то и наш разговор закончен. Можете приходить, дергать меня — все попусту будет. Я пожил, смерти не боюсь… Глупо мне ее сейчас бояться. Хотите верьте, хотите нет. Как говорится, хозяин барин…

— Ладно, — сказал Колбасов, поднимаясь со стула. — Посмотрим… Обещать сейчас ничего не буду, а вот завтра… — Опер быстро взглянул на часы и заторопился. — Завтра я к тебе загляну…

— Ну что же, подождем — увидим, — развел руками Юрий Александрович.

— Слушай, — остановился в дверях Владимир Николаевич, — насчет больницы я понял… А вот газеты… они-то тебе зачем, а?

— Да я же уже сказал — почитать, расслабиться, — улыбнулся Барон. — Понять, чем в Питере живут… Мне в последнее время все как-то недосуг газетами пошелестеть было… А теперь досуг появился… Вашими стараниями, начальник…

Колбасов задумчиво покрутил головой, глянул на Барона с недоверием еще раз и быстро вышел из кабинета. Опер торопился. Его часы показывали уже 21.15, и он знал, что на третьем этаже дома номер четыре по Литейному проспекту в своем кабинете ждет его подробного доклада подполковник Ващанов. А начальство, как известно, всегда сердится, если подчиненного приходится ждать…

Геннадий Петрович действительно ждал Вову Колбасова, время от времени поглядывая на настенные часы. Подполковник был явно не в духе. История с «Эгиной» и Бароном затягивалась, конкретных результатов, кроме того, что старика быстро и плотно забили в камеру, не было, а Ващанов уже чувствовал нарастающее раздражение Антибиотика, который интересовался новостями чуть ли не каждый день… А новостей не было, и подполковнику приходилось изворачиваться, неубедительно заверять Палыча в том, что результаты вот-вот должны появиться…

Дверь кабинета Ващанова приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова секретарши Леры:

— Геннадий Петрович, может быть, вам чайку? Подполковник задумчиво посмотрел в потолок, вздохнул и устало махнул рукой:

— Ну давай, что ли…

Голова в мелких, неопределенного цвета кудельках исчезла, оставив после себя в кабинете резкий запах то ли дешевых духов, то ли какого-то турецкого дезодоранта… Несмотря на поздний час, в коридорах ОРБ царило оживление, словно в разгар рабочего дня: служба работала, как хорошо отлаженный конвейер. Подъезжавшие к Большому дому автомобили изрыгали из себя оперов и задержанных, последних бегом гнали на третий этаж — там их разбирали по кабинетам, где и происходила «сортировка, проверка и отработка».

Постепенно опера ОРБ как-то привыкли полуночничать — они уже и задержания частенько проводили вечером, и допрашивали бандитов «в темное время суток»…

В общем, дом на Литейном жил своей привычной жизнью, которая «била ключом» — и частенько прямо по головам задержанных…

Ващанов хоть и мог покидать место службы раньше других офицеров, но старался не злоупотреблять этим своим правом — завистников вокруг миллион, оглянуться не успеешь, уже настучат во все возможные инстанции, что первый замначальника ОРБ болт на службу забивает, себя любит больше, чем работу. Здесь только подставь спину — мигом сожрут…

Геннадий Петрович вспомнил о молодом и перспективном втором заместителе начальника ОРБ майоре Шахраметьеве и даже заскрипел зубами от внезапно нахлынувших «сильных негативных эмоций». Дима Шахраметьев был для Ващанова словно красная тряпка для быка — бельмом на глазу, костью в горле, чирьем в заднице… Ну что там еще придумал русский народ для определения таких вот неудобных людей? Самое неприятное заключалось в том, что в последнее время у Геннадия Петровича начала развиваться настоящая мания преследования: ему казалось, что Шахраметьев его в чем-то подозревает, подполковник постоянно думал, не начата ли в отношении его негласная разработка, и все время анализировал слова, взгляды и даже шутки молодого майора… Вот и сегодня с самого утра Дима взял и обосрал (ну не подберешь другого слова!) настроение Ващанову: подполковник появился на службе в новой кожаной куртке, сшитой по фирменному фасону на заказ знакомым меховщиком. Куртка обошлась Геннадию Петровичу бесплатно — недавно подполковник помог реализовать шурину партию не очень чистой пакистанской кожи. Шурин работал на таможне, и Ващанов подозревал, что рулон кожи был конфискован у какого-нибудь торговца по обоюдному согласию: шурину — рулон, торговцу — вся остальная партия без пошлинных заморочек… Родственники толкнули кожу знакомому меховщику, договорившись с ним еще и о том, что он бесплатно сошьет им по куртке… В принципе, во всем этом никакого особого криминала (по крайней мере со стороны Ващанова) не было… Но… это ведь как посмотреть — придраться ко всему можно. А нынешним утром Шахраметьев, паскудно улыбаясь, поздравил Геннадия Петровича с обновкой, колупнул, сука, ногтем шов на куртке и заметил: «Хорошая кожа. Гена… Не иначе пакистанская…» Ухмыльнулся еще раз и ушел к себе в кабинет, оставив взмокшего от волнения Ващанова гадать:

«Знает? Не знает? А если знает — то что именно?» Вспомнив об утреннем инциденте, Геннадий Петрович ощутил знакомое томление в животе и собрался было навестить свой персональный сортирчик, как вдруг из коридора в его кабинет долетел приглушенный звукоизоляцией вой. Ващанов открыл дверь и выглянул: два опера из семнадцатого отдела волоком тащили по коридору какого-то кавказца (он, собственно, и завывал, как пожарная машина), а следом за ними в полуприсяде передвигался еще один задержанный — у этого ноги были скованы кандалами, цепочка которых проходила через ушко трехпудовой гири, поэтому ковылять бедолаге приходилось фактически гусиным шагом, волоча в нескольких сантиметрах над полом тяжелое железо.

Семнадцатым отделом руководил Равиль Папин, сотрудники которого всегда отличались жестокостью при задержаниях. Да и вообще они с клиентами не слишком церемонились. Дело в том, что семнадцатый отдел специализировался на освобождениях заложников, захваченных бандитами с целью получения выкупа или возвращения коммерческих долгов, поэтому и клиенты были, как говорится, соответствующие.

— Архипенко! Что у вас тут?! — начальственно поинтересовался Ващанов. Один из оперов, одетый в джинсы и камуфляжную куртку, оглянулся.

— Даги[36], Геннадий Петрович… Это те, что бухгалтерскую дочку взяли… Ну, из их же команды…

— Ну, — кивнул Ващанов. — А орет-то он зачем? Вы что, пасть ему закрыть не можете? Орет, как свинья недорезанная, сейчас сюда со всех этажей сбегутся, решат, что тут убивают кого-то…

Архипенко резко встряхнул кавказца, так что у того клацнули зубы и мотнулась из стороны в сторону голова. Видимо, задержанный прикусил язык — вой оборвался, сменившись шипением и бормотанием на незнакомом языке.

Подполковник еще немного потоптался в коридоре, махнул важно операм рукой — мол, проносите, проносите — и вернулся в свой кабинет. Едва он успел занять позицию за столом, как появилась Лера, принесшая Геннадию Петровичу стакан теплого чая в металлическом подстаканнике. Поставив стакан на стол, Лера вильнула худосочным бедром и спросила, облизнув ярко накрашенные губы: