Ультиматум губернатору Петербурга - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 20

Солнечный луч пробился сквозь облака и резанул по глазам. Шизофреник Фридман быстро отвернулся от окна. Он не любил солнечный свет. Прихрамывая, Дуче прошел по кабинету и остановился у стола. Перекинул лист календаря: 20 октября. Значит — сегодня. Сегодня в полночь город вздрогнет. Он проснется от грохота обрушивающихся стен и крика пьяного петуха. Семен улыбнулся. До первого взрыва оставалось меньше пятнадцати часов.

Почту в мэрию Санкт-Петербурга ежедневно доставляют мешками. Сотню с лишним килограммов бумажного груза привозят на каблуке. Здесь она попадает в отдел писем и сортируется. Корреспонденция приходит со всего света. По почтовым штемпелям можно изучать географию. В мэрию пишут пенсионеры и матери-одиночки, инвалиды: афганцы, чернобыльцы, чеченцы. Пишут рабочие, учителя, бомжи, профессора, заключенные. Пишут изобретатели, вечные борцы с несправедливостью, с коммунистами и демократами. Вкладчики банков и банкиры. Пострадавшие от укусов бродячих собак. Пациенты больниц и клиник. Борцы за экологию и борцы с борцами за экологию. Пишут атеисты и сторонники экзотических религий. Мэры городов-побратимов, президенты различных обществ по распространению, внедрению, борьбе, консолидации, содействию и противодействию. Руководители фондов. Генеральные секретари, деятели искусства, культуры и науки. А еще… да Бог с ними со всеми! Пишут, короче.

Работники отдела писем перелопачивают эту гору писем, газет, журналов, рекламных листовок и т.д. ежедневно. Часть корреспонденции, та самая опостылевшая реклама, отсортировывается в макулатуру. Другая раскладывается по пластиковым ящикам с названиями отделов или фамилиями конкретных чиновников. Большое количество писем адресуется губернатору Санкт-Петербурга лично. Лично, — пишет на конверте наивный адресант. Лично! Если бы губернатор взялся читать все письма, телеграммы, обращения и запросы, направленные на его имя… Этим занимаются чиновники. Люди, между прочим, квалифицированные и пользующиеся известным доверием. Через их руки и головы проходит огромный объем информации. Очень часто страшной, трагичной, шокирующей. Такова наша сегодняшняя жизнь… А еще приходят письма с угрозами. Их тоже немало: это тоже наша жизнь. Подрывников у нас теперь даже в школах полно. Все уже привыкли. Тем более что девятьсот девяносто девять предупреждений из каждой тысячи абсолютно не подтверждаются. Как правило, их пишут либо обычные хулиганы, либо психически больные люди. Эти письма (с обещаниями взорвать, расстрелять, отравить воду в городском водопроводе, уничтожить все живое х-лучами) передают специально прикрепленному к Смольному офицеру ФСБ.

В девять часов десять минут двадцатого октября на стол майора Собинова лег вскрытый стандартный конверт с изображением известного памятника А. С. Пушкину работы скульптора Опекушина. Адрес на конверте был отпечатан на машинке, а в левом нижнем углу рукой сотрудника отдела писем была проставлена аббревиатура УТ. Это означало — угроза теракта. Под конвертом лежал лист писчей бумаги формата А4, покрытый машинописным текстом. Майор взял в руки два одинаковых пластмассовых пинцета и ловко ухватил письмо. Эту операцию он проделывал много раз. По мере того, как Собинов читал текст, лицо его мрачнело все больше и больше. Чтение текста заняло около полутора минут.

Майор занимался своим ремеслом уже шестнадцать лет, имел огромный опыт и отменную интуицию. Письмо его, что называется, зацепило. Оно было, в общем-то, типичным для таких случаев. Но… напрашивалось какое-то «но». Текст был грамотным, выверенным, лаконичным. Майор прочитал уже сотни подобных ультиматумов, мог сравнивать. Этот отличала четкость и логика. Ну и что?

Шизы иногда бывают абсолютно, безупречно логичны.

Собинов думал несколько минут, потом протянул руку и снял трубку телефона.

Наташа тихонечко встала и босиком прошла в кухню. Било в окно солнце, тикали ходики. Она поставила на плиту чайник и присела к столу. Солнечное утро, мысль о беременности наполняли ощущением покоя. Возможно, именно это называется счастьем. Она поджала пальцы ног, подперла кулаком щеку. В груди сладко щемило… Взгляд ее упал на пепельницу. Господи, да когда же он столько выкурил? Раз, два, три… полпачки. Значит, не спал ночью. Что же его так встревожило? Неужели — ребенок? Господи! Неужели ребенок? Нет… он всегда хотел, он сам говорил о дочке… Птица, когда с зоны вернулся, часто не спал по ночам. И курил много. Даже когда шутил — боль какая-то прорывалась. Но ведь отошел. Это я его отогрела. И я ему сына рожу. А-а… вот в чем дело! Дочку хочется. Ну, господин Птица, это уж сам оплошал…

Наташа встала, вернулась в комнату. Любимый мужчина спал, и на лице у него было выражение детской наивности. Смешно… обычно он совсем не такой. Она несколько минут рассматривала шрам на щеке — отметку с зоны — и ямочку на подбородке. Ей страшно захотелось потрогать эту ямочку, провести пальцем по шраму. Смешно! И — сладко.

Она достала из-за тумбочки с телевизором гитару и, усевшись в ЕГО любимое кресло, тронула струны. Сквозь сон Леха Птица услышал знакомый голос. Он улыбнулся. Ему было хорошо. Ему было хорошо последний раз в жизни. А Наташка пела:

Мгновенное, остро вспыхнувшее чувство тревоги, обожгло Лешку. «Замолчи, — захотелось закричать ему. — Замолчи!»

Он стиснул зубы. А она повторила последнюю строку куплета:

Уже проснулась, полная беды.

Начальник службы по борьбе с терроризмом полковник Костин снял трубку после третьего звонка. И услышал голос майора Собинова. Он уже знал, что именно скажет ему майор. Потому что перед полковником лежал конверт с изображением памятника Пушкину и лист бумаги формата А4. Тексты писем были абсолютно идентичны — отшлепаны под копирку. А вот конверты отличались. На том, который лежал перед начальником БТ, стоял адрес Большого Дома: Литейный, 4. УФСБ.

Полковники Костин и Любушкин — начальник службы БТ и начальник следственной службы — сидели напротив генерал-лейтенанта Егорьева, начальника Управления. В руках у каждого — ксерокопия ультиматума.

— Значит, Игорь Матвеич, первый экземпляр у тебя? — спросил Костин, выслушав сообщение Собинова. И тот сразу понял, что есть и второй, что Костин в курсе.

Егорьев и Любушкин внимательно посмотрели на Костина. Они тоже догадались — кто звонит и что именно он сообщил начальнику БТ. И эта догадка их отнюдь не обрадовала.

— Точно так, — ответил майор. Ответ прозвучал суховато. Были на то свои причины.

— А ты сможешь сам сейчас подбросить бумаги к нам? — спросил Костин. — Или прислать человека?

— Буду через десять минут, — отозвался майор.

— Спасибо, жду. — Костин положил трубку и сказал: — Собинов. Из Смольного. Они тоже получили… письмецо.

— Текст? — быстро спросил Любушкин.

— Идентичен. У них — первый экземпляр. На несколько секунд в кабинете повисло молчание. Руководители Управления ФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области были совершенно очевидно озабочены. Вчерашний взрыв в Агалатово, события в Приозерске, письмо с ультиматумом образовали стройную логическую цепочку. Связи между этими звеньями могло и не быть. Могло иметь место совпадение, какие не так уж и редки в жизни… Любой из них дорого бы заплатил, чтобы это было так.

Костин посмотрел на часы и — точно так же — его движение повторили Любушкин и Егорьев. Профессионалы слишком хорошо понимали друг друга. Все три хронометра показывали 9.28. До полуночи оставалось всего четырнадцать с половиной часов. Срок совершенно недостаточный для хорошей разработки темы и принятия эффективных мер. Все преимущества в этой ситуации были на стороне террористов.