Сочинитель - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 12

Повод для большого разговора у Антибиотика с Иванычем был самый серьезный, однако собеседники к основной теме переходить не спешили — баня, она, как известно, суеты не терпит. Русская баня — это прежде всего ритуал, и Виктор Палыч был одним из самых ревностных его блюстителей. Антибиотик любил и просто попариться от души, и разговор серьезный в бане составить. Виктор Палыч был тонким психологом — в парной человек голенький, неприкрытый ничем, незащищенный. Голому с одной стороны врать тяжелее, а с другой — его тянет на откровенность с другим голым. Да и мысли в бане иной раз неожиданные приходят — видать, температура способствует и влажность, мозги нестандартно начинают работать…

— О-хо-хо, грехи наши тяжкие, — закряхтел Антибиотик, залезая на полок. — Хорошо-то как, Господи! Все-таки лучше нашей русской бани — ничего нет. Это сейчас мода пошла на всякие сауны… А ведь вся сила-то — в пару. Парок, он исключительно хорошо на нервы влияет… А эту сауну чухня придумала — от скудости ума своего и жадности. Сауна, она что — быстро нагревается и быстро остывает… А нашу баню долго топить надо, и с умом опять же — дровишки чередовать, пар выдерживать. Наша русская баня — это дело серьезное, а сауны эти — туда только блядей таскать хорошо…

Иваныч еле заметно улыбнулся и прищурившись, заметил:

— Оно, конечно, вам виднее, Палыч, но только я помню, что и у нас в деревнях детишек в банях раньше делали…

— Ну, так — Антибиотик даже приподнялся, опершись на локоть. — Одно дело — блядство, другое дело — дитя зачать. Тут чистота нужна и душевный покой… Нет, русский народ не дурак, ему пар как воздух нужен…

Иваныч спорить не стал, наклонил согласно покрытую войлочной шапочкой голову:

— А вы, Палыч, толк в парку знаете… — Он расправил широкие плечи и повел носом: — Добавляете что-то в парок? Уж больно духмяный.

— А это эвкалипт, — разулыбался Антибиотик. — Для бронхов очень хорошо. Мои-то бронхи — застужены еще с Воркуты. Осталась, понимаешь, память от «хозяина»…

Иваныч сочувственно цокнул языком и покачал головой:

— Сколько годков прошло, а все не отпускает?

— Э-эх, — махнул рукой Виктор Палыч. — Молодой был, глупый, не понимал ничего. Да и время другое было… Ладно, что прошлое ворошить, жить настоящим нужно. И будущим. Сейчас-то жизнь ведь только начинается. Грех нынешнее времечко упускать, потому как золотое оно… Не для всех, конечно, для тех, кто живет с понятием и разумением.

— Верно, Палыч, — крякнул Иваныч, замачивая венички в тазу. — Не зря же люди говорят, что делу время, а потехе — час.

— Добро бы все это понимали, — вздохнул Антибиотик. — Времени-то мало, а сделать много надо… Смену готовить нужно. Чтоб не зря, значит, время-то прожито было…

— Со сменой проблема, — почесал красную распаренную грудь Иваныч. — Никто работать не хочет, все норовят сразу в дамки прыгнуть… Все ж таки нагловатая нынче молодежь пошла — сплошная борзость! Мы такими не были…

— Так ведь кто нагличает? — пожал плечами Виктор Палыч. — Только те, кому жизнь еще рога не накрутила… Непуганый, он хуже дебильного.

Младший компаньон Антибиотика вдруг усмехнулся и, непроизвольно понизив голос, сказал с каким-то оттенком злорадства:

— Из златоглавой весточка пришла — опять ОРБ увеличивать будут, вот они-то рога и накрутят.

Антибиотик перевернулся на спину и закинул руки за голову:

— Эти-то? Эти могут. Но, ведь, ежели с умом к теме подойти, то и с ними договориться можно. И даже с пользой для дела…

— Это как же?

— А так, — Виктор Палыч растер испарину на животе, сжал пальцы в кулак. — По телевизору, по радио все уши прожужжали уже — «организованная преступность, организованная преступность»… Хуюпность! У меня человечек есть в этом самом ОРБ — за пайку мусорскую лямку тянет, — я ему говорю: давай ребятам заработать, мы мешать не будем. Ну, раз государство на них жмотится… Все ведь люди, а людям положено договариваться. Мы разных барыг охраняли — ну, и вы охраняйте. Пожалуйста. Препятствовать не будем. Это ж даже полезно — меньше злости у мусорков будет. Самый злой, ведь, кто? Бедный и голодный. Такой только и думает, какую бы подлянку сытому и богатому учинить… Мы «крыши» даем — пусть и ОРБ «крыши» дает. Все по-честному, все по понятиям… Их главное в это дело втянуть, а там так понравится — за уши не оттащишь. Погоди, они нам еще с этого в «общак» состегивать начнут…

Иваныч не выдержал и фыркнул — трудно было ему представить «оэрбэшников», отстегивающих деньги в бандитские «общаки».

— Смейся, смейся, — добродушно махнул на него рукой Антибиотик. — Потом вспомнишь, что старик говорил. Никуда они не денутся, а работа — ее на всех хватит… Их через экономику брать надо, люди во вкус должны войти. А то, понимаешь, сделали из этого ОРБ какое-то пугало… Бронемашинами вооружают, пулеметами. Скоро на танках по городам ездить начнут! А с другой стороны — пусть поиграются. Вреда в этом нет. Опять же — населению спокойнее, преступности война объявлена, люди при деле, депутатам есть о чем попиздаболить… Главное, чтобы эти уроды оэрбэшные финансы не трогали… А если даже кого из пацанов и направят «землю потоптать» — так и это к лучшему, пацаны потом больше порядок уважать начнут…

— Это верно, — согласился Иваныч. — Пусть хоть пушками вооружаются, лишь бы мурла свои не совали, куда не надо.

Виктор Палыч вдруг резко сел, свесив ноги с полка, глаза его возбужденно заблестели — так бывало всякий раз, когда он начинал строить какие-нибудь грандиозные планы. И ведь, что интересно, какими бы они не казались на первый взгляд невероятными, а сбывались, воплощались в жизнь стратегические проекты старика, у которого, кстати говоря, не было даже законченного среднего образования — одни только «воровские университеты».

— Я ведь что думаю — главное, семя бросить… Можно и кое-кому из барыг идейки насчет «крыш» оэрбэшных подкинуть… А там… «Крыши» эти, конечно, в коллектив не возьмешь, но сотрудничать можно будет. Каждый будет свою функцию выполнять. Зато — прикинь, какая экономия может получиться! ОРБ ведь содержать будет дешевле, чем «братву». Скажем, долги снять с барыги — «братва» за пятьдесят процентов работает, а ежели мусора за тридцать подряжаться станут, вот тебе и двадцать процентов чистой прибыли! И дело они чище сделают… А? «Крыши»-то ментовские и так уже в городе появляются — сами по себе, дикие пока еще… А чего с ними сраться-то? Их, наоборот, объединять нужно. Фонд какой-нибудь мусорской создать… А?

Антибиотик поскреб в затылке и сам себе кивнул:

— Это мысля, насчет фонда… И человек у меня на примете есть, мусоренок один. В годах уже, перебесившийся… Слыхал, может, — Лапкин такой, Евгений Иваныч?

— Который нашу «следачку» Любу дерет? — сощурил глаз Иваныч, демонстрируя свою осведомленность.

Виктор Палыч поджал губы — не любил он, когда кто-то знал о его людях больше, чем это было необходимо.

— Насчет «дерет» не знаю. Думаю, что вряд ли… Но дела он делает, парнишка толковый. Надо бы поддержать его, и насчет фонда поговорить.

— Поддержим, — Иваныч вынул из таза веники и встряхнул их. — Давайте-ка, Палыч, я по вам пройдусь немного. В самый раз сейчас будет…

— И то правда, — согласился Антибиотик и растянулся на полке лицом вниз. — Побалуй меня, старика…

Иваныч работал веником виртуозно — светлая кожа Виктора Палыча вскоре раскалилась до чуть ли не малинового оттенка. Когда Антибиотик сделал, наконец, жест, означавший «хватит», — «банщик» и сам уж еле стоял на ногах.

Передохнуть они вышли в светлый предбанничек, размеры которого превышали офис средней руки коммерсанта. Виктор Палыч подвел компаньона к столу, ломящемуся от яств, но себя потешил скромно — только вяленой рыбкой. Иваныч вообще ничего есть не стал, налегал лишь на запотевшие зеленые бутылки с «Боржоми». Антибиотик запил рыбку двумя глоточками ледяного чешского «Урквела» (которого в Питере, кстати, давным-давно уже не водилось в магазинах), отставил от себя кружку и вытер руки о простыню, обмотанную вокруг бедер: