Тьма сгущается - Тертлдав Гарри Норман - Страница 61

– Войну, ваше высочество. Если мы спустим подобное преступление с рук его виновникам, пострадает весь мир. Должно быть ведомо каждому, что есть вещи запретные. С горечью заявляю я это, но без сомнения.

– А как же наша война против Дьёндьёша? – воскликнул князь Парайнен.

Противостояние это затрагивало его сильней, чем любого из совластителей, поскольку порты на его землях обращены были к спорным островам посреди океана.

– Ваше высочество, – твердо заявил Сиунтио, – война с Дьёндьёшем ведется ради блага Куусамо. Война с Альгарве станет войной ради блага всего мира.

– На паях с Ункерлантом? – Парайнен скептически поднял бровь. Пекка не могла его винить за это. – Конунг Свеммель готов скорей разрушить мир, чем спасти.

– Без сомнения, – согласился Ильмаринен. – Но то, что Свеммель лишь готов совершить, Мезенцио творит на наших глазах. Что имеет больший вес?

Свеммель при этих словах снял бы чародею голову – за оскорбление короны. Парайнен прикусил губу и, пусть неохотно, кивнул.

– Если мы вступим в войну с Альгарве, – проговорил Рустолайнен, – новое направление волшебства не будет нам подспорьем, верно?

– Да, ваше высочество, – по крайней мере, сейчас, – ответила Пекка. – Оно еще может оказаться нам полезно, но я не могу сказать, как скоро это случится и насколько велика будет польза.

– Прыжок в темноту, – пробормотал Парайнен.

– Нет, ваше высочество, бросок к свету, – отозвался Сиунтио.

– Да ну? – Парайнена его слова не убедили. – Свеммель в ответ пустит под нож собственных подданных, как только эта мысль придет ему в голову. Скажете, я ошибаюсь?

Пекка не думала, что князь ошибся, – скорее опасалась, что он прав.

– Это огромная разница, ваше высочество, – ответила она тем не менее. – То, что делает человек ради самозащиты, и то, что он делает во вред ближнему, – не одно и то же. Кроме того, Мезенцио не собственных подданных приносит на алтарь – он нашел других жертв, беззащитных и безответных.

Князья обменялись вполголоса несколькими словами.

– Мы благодарим вас, магистры, сударыня, – промолвил Рустолайнен. – Если нам потребуется дальнейшая консультация, мы вас призовем.

Палату для аудиенций Пекка покидала с тяжелым сердцем. Она надеялась на большее – хотя бы на обещание большего. Однако известие о том, что семеро князей объявили войну Альгарве, обогнало ее карету на пути в «Княжество». Чародейка никогда не думала, что весть столь печальная может наполнить ее душу такой радостью.

Слухи носились по Приекуле, полные то ужаса, то гнева. Чему верить – и верить ли хоть слову, – Краста не знала. Следовало бы не обращать внимания на пустую болтовню, но как-то не получалось.

Если кто и мог знать правду, это был полковник Лурканио. Когда, отодвинув капитана Моско, Краста замерла на пороге комнаты, которую полковник сделал своим кабинетом, – входить запросто к нему она не осмеливалась, – альгарвеец оторвал взгляд от бумаг.

– Заходите, моя дорогая, – промолвил он с обычной своей чарующе жестокой улыбкой, отложив стальное перо. – Чем могу служить?

– Это правда? – осведомилась Краста решительно. – Скажи, что это неправда!

– Хорошо, дорогая, это неправда, – покорно повторил Лурканио. Краста вздохнула облегченно, но ухмылка ее рыжеволосого любовника стала шире, и полковник осведомился: – А о чем, собственно, речь?

Краста уперла руки в бока. Ярость ее разгорелась мгновенно.

– Как?! – воскликнула она. – То, о чем все говорят, конечно!

– Все говорят разное. – Лурканио пожал плечами. – Обыкновенно глупости. И почти всегда – неправду. Думаю, я не слишком рисковал, назвав неправдой тот слух, что имели в виду вы, что бы это ни было.

Он сделал вид, будто поглощен документом. Чтобы ее променяли на какие-то бумаги, даже грозный полковник Лурканио, – этого Краста стерпеть не могла.

– Тогда почему Куусамо объявило войну Альгарве? – осведомилась она резко, как бичом хлестнула.

Привлечь внимание любовника ей удалось. Лурканио снова отложил перо и пристально посмотрел на маркизу. Улыбка сошла с его лица, сменившись выражением иного рода – таким, что Краста пожалела о своей вспыльчивости. Похоже, ей удалось привлечь внимание Лурканио даже слишком хорошо.

– Расскажите-ка мне поподробнее, что именно вы имели в виду, милая моя, от кого наслушались подобных баек и где, – мягко промолвил полковник.

Голос его звучал чем тише, тем более угрожающе – в противоположность всем прочим знакомым Красте мужчинам.

– Ты прекрасно знаешь! Или должен знать!

Краста пыталась сохранить вызывающий тон, но с Лурканио это было почти невозможно. Полковник легко навязывал свою волю маркизе, как его армия полтора года назад навязала свою волю защитникам Валмиеры.

И Лурканио это знал.

– Предположим, я хочу услышать это от вас, – повторил он. – Во всех подробностях. Заходите, садитесь, устраивайтесь поудобнее. И закройте дверь.

Краста подчинилась. Она всегда замечала, когда ей приходилось подчиняться чужой воле, а не своему капризу. Повиновение давило ее, словно слишком тесные брюки. Пытаясь выкроить себе немного свободы, немного воли, она одарила Лурканио бесстыдной улыбкой.

– Твои люди подумают, что я не за этим пришла.

Один раз она от скуки отдалась полковнику прямо в кабинете, чем надолго отвлекла Лурканио от его бумаг.

Сегодня отвлечь альгарвейца не удалось.

– Пусть думают что хотят. – Он махнул рукой. – Вы пришли рассказать мне, что наслышаны… о некоторых событиях. А теперь не желаете поведать, каких именно. Я должен знать.

Он выжидающе уставился на нее.

И снова Краста обнаружила, что подчиняется его воле. И оттого, что она исполняет приказ, а не следует собственным желаниям, как в отсутствие полковника Лурканио, маркиза позволила себе бросить ему в лицо:

– Это правда, что Альгарве вывозит кауниан из Валмиеры, или из Елгавы, или… откуда-то еще, – с географией, как и со многими другими предметами, у нее неизменно возникали проблемы во всех академиях, которые маркиза успела почтить своим недолгим присутствием, – и творят с ними всякие ужасы в варварском Ункерланте?

– А, это… – Лурканио снова махнул рукой. – Я думал, что вы заговорите о чем-то более серьезном, дорогая моя. Нет, мы не вывозим жителей из Валмиеры или Елгавы и не творим с ними никаких ужасов. Точка. Я вполне ясно выразился?

Краста не заметила, что полковник ответил не на все ее вопросы; если бы в академиях или женской гимназии (незаконченной) маркиза больше внимания уделяла занятиям, этот факт, возможно, не ускользнул бы от ее внимания. Но и страх, порожденный циркулирующими уже вторую неделю слухами, ушел не сразу.

– Тогда почему люди твердят об этом? – не унималась она.

– Почему? – Лурканио вздохнул. – Или вы не замечали сами, что большинство людей – простонародье в особенности – глупы и готовы повторять все, что слышали, точно ученые галки?

В общении с Крастой это был беспроигрышный ход.

– Разумеется! – воскликнула маркиза. – Все простолюдины если не глупцы, то просто негодяи! Простолюдины… просто.

Она рассмеялась. Остроты получались у нее разве что по нечаянности, да вдобавок Краста не всегда замечала, когда ей удавалось сказать нечто забавное, но уж если замечала, то была необыкновенно довольна собой.

Лурканио тоже рассмеялся – громче, чем того заслуживал бледный каламбур.

– Ну вот видите? Вы сами вынесли приговор лжецам. Разве пропал без вести кто-то из ваших знакомых? Или из ваших слуг? Или знакомых ваших слуг? Нет, разумеется. Как бы могли мы сохранить в секрете подобное? Это просто невозможно.

– Да, конечно, – признала Краста.

Если бы люди начали пропадать в Валмиере, слухи не были бы столь расплывчаты и бледны. Теперь, когда полковник указал на это, маркиза и сама удивилась своей доверчивости. Но все же…

– Тогда почему Куусамо объявило вам войну?

– Почему? – Лурканио сардонически приподнял бровь. – Я скажу вам, почему, дорогая моя: потому что семь князей ревнуют к нашим победам и ухватятся за любой повод, чтобы втоптать нас в грязь.