Тьма сгущается - Тертлдав Гарри Норман - Страница 105

Но когда караван прошел, в хрустком студеном воздухе осталась висеть вонь, что напомнила капитану об окопах: вонь немытых тел и засохших испражнений – но еще сильней, еще омерзительней.

– Может, это состав с заключенными, – предположил он.

– Может быть. – Меркеля глянула вслед эшелону. – Если там едут пленники альгарвейцев… надеюсь, они смогут бежать.

Скарню проводил состав взглядом и, пораздумав, кивнул.

Покидая Громхеорт, Эалстан полагал отчего-то, что, стоит ему прийти в Ойнгестун, и все будет прекрасно. В конце концов, там жила Ванаи. Если бы он не влюбился в нее, то не подрался бы с двоюродным братом и не вынужден был бы сбежать из города. Влюбиться в каунианку для фортвежца было бы нелегко даже в мирное время. А уж когда державой правят рыжики…

«Интересно, убил я Сидрока?» – спросил юноша себя уже в сотый, если не в тысячный раз. Рано или поздно он свяжется с родными. Леофсиг или отец найдут способ передать весточку. Послать письмо в Громхеорт Эалстан не осмеливался: этим он выдал бы местной жандармерии, а то и альгарвейцам, где находится.

Конечно, если Сидрок остался жив и в здравом рассудке после того, как ударился головой сначала о кулак Эалстана, а потом о стену, он и сам мог бы догадаться, куда подевался его двоюродный брат. И если Сидрок жив… если он в своем уме… они с дядей Хенгистом непременно побегут с доносом к альгарвейцам. Вон тот жандарм, проходящий улицей Жестянщиков, может быть, уже получил листок с именем и описанием Эалстана. Вот выхватит сейчас жезл, прицелится: пошли со мной, а то хуже будет!

Ничего подобного, конечно, не случилось. Жандарм прошел мимо так спокойно, словно предки Эалстана проживали в Ойнгестуне не одно поколение. Фортвежцы, чьи предки и впрямь жили в городке веками, знали, конечно, как ошибается альгарвеец, но увидеть на здешних улицах незнакомое лицо было ныне меньшим чудом, нежели в довоенные времена, прежде чем страну взбаламутило, как суп в котелке над очагом.

Эалстан прошел по улице Жестянщиков из конца в конец, как делал это всякий раз с того дня, как пришел в Ойнгестун. Ванаи жила в одном из домов на этой улице. Эалстан сам писал ей сюда. Вот только ему не пришло в голову спросить, в каком именно доме. А выглядели они все совершенно одинаковыми: к улице обращены были только стены – одни беленые, другие крашеные неярко – с прорубленными дверями и одним-двумя крохотными окошечками. Фортвежские дома так обычно и строились, обращенные к внутреннему дворику и скрывающие от мира свое богатство.

Юноша раздраженно пнул булыжник. Расспрашивать о Ванаи он не осмеливался. Этим он мог бы втянуть ее в свои неприятности – а ну как до рыжиков дойдет или до жандармов? И даже если бы он знал, в каком доме живет девушка, – она ведь там не одна, а с дедом. У Эалстана не было ни малейшего сомнения в том, что Бривибас будет столь же возмущен перспективой иметь в свойственниках фортвежца, как и любой фортвежец – перспективой заполучить в семью какого-то каунианина.

– Силы горние! – пробормотал Эалстан под нос. – Она что, из дому носу не кажет? Даже в окошко?

Сколько он мог судить, Ванаи не казала. А он не мог целыми днями прогуливаться по улице Жестянщиков, как бы ему того ни хотелось. Тогда его приметят и запомнят – а это последнее, что сейчас нужно было юноше.

– Надо удирать, – прошептал он себе. – Удрать куда-нибудь далеко-далеко, где обо мне никогда не слышали, и переждать, покуда все не успокоится.

Он уже повторял это себе не раз. Все было разумно. Здраво. Но последовать этой здравой мысли юноша не мог. Ванаи была где-то рядом. Ее присутствие тянуло его, как рудный камень притягивает железо.

Качая головой, юноша направился обратно на постоялый двор, где снимал скверную комнатенку над питейной. Выспаться ночью в пьяном галдеже было почти невозможно, но жаловаться было некому: на поздних кутилах содержатель зарабатывал куда больше, чем на трезвом Эалстане.

Чуть дальше по улице стояла аптека, где хозяйничал толстенький каунианин по имени Тамулис. Эалстан заглядывал туда пару раз, чтобы купить лекарство от головной боли – от недосыпа раскалывался затылок. Лекарство не помогало.

Юноша как раз миновал дверь аптеки, когда та распахнулась и кто-то вышел из лавки – пришлось отскочить, чтобы не столкнуться с выходящим.

– Простите, – пробормотал юноша по-фортвежски и застыл, отвесив челюсть: – Ванаи!

Девушка тоже узнала его не с первого взгляда. Серо-голубые глаза распахнулись широко-широко.

– Эалстан! – воскликнула она и бросилась ему в объятья.

Они отпрянули друг от друга почти сразу, будто обожглись. Обниматься на улице значило привлечь внимание альгарвейцев, фортвежцев, да и кауниан тоже. Но память о прижавшейся к его груди Ванаи грела Эалстана сильней – глубже,– чем теплый кафтан и суконный плащ поверх него.

– Что ты здесь делаешь? – осведомилась Ванаи.

По-фортвежски она изъяснялась не хуже, чем на родном языке; юноша мог говорить по-кауниански, но с запинкой. В руке девушка сжимала склянку зеленого стекла – точно такая же, из-под отвара ивовой коры, стояла у Эалстана в комнатенке. Лихорадку при простуде горькое лекарство еще могло сбить, но при головной боли не приносило никакого облегчения.

В несколько коротких фраз юноша изложил все, что случилось с ним дома, и закончил словами:

– Когда Сидрок потерял сознание, я понял, что из Громхеорта нужно уносить ноги. Было только одно место, куда я хотел податься… и вот я здесь.

Ванаи покраснела; на бледной – куда бледней, чем у Эалстана, – коже румянец был легко заметен. Она знала, почему юноша отправился в Ойнгестун.

– Но что ты будешь делать дальше? – спросила она. – Денег у тебя не может быть много.

– Больше, чем ты думаешь, – похвастался он. – И я подрабатывал на поденных: брался за что угодно, лишь бы запасы в кошеле не тратить так быстро.

Сын счетовода, он понимал, что доходы должны за расходами поспевать.

– Ладно. Хорошо. – Ванаи кивнула; все же в глубине души она была весьма практична. Потом девушка повторила свой вопрос: – Так что ты будешь делать дальше?

Эалстан знал, что хочетделать – объятья Ванаи навели бы его на эту мысль, даже если бы она ушла далеко. Но девушка имела в виду иное. А времени подумать о будущем у него было довольно, пока он прохаживался по улице Жестянщиков.

– Если хочешь, – промолвил он, – можем отправиться вместе в Эофорвик. Сколько я слышал, там больше смешанных пар, чем во всем остальном Фортвеге вместе взятом.

Ванаи снова покраснела.

– Может, до войны так оно и было – собственно, я знаю, что до войны так и было, – поправилась она. – Но сейчас, при альгарвейцах… Ты правда готов пойти на такое?

– Зачем бы иначе я притащился в Ойнгестун? – изумился Эалстан.

Ванаи пробормотала что-то неслышно, глядя на свои ботинки.

– Ты не сказала ничего про деда, – заметил юноша, – а раньше все время о нем поминала.

– Да, – устало ответила Ванаи, – я ничего не сказала про деда. Мне кажется, я уже сказала о нем все, что можно сказать, и сделала для него все, что можно было сделать. Он, во всяком случае, сказал обо мне все, что можно.

Она стиснула зубы. Эалстану казалось прежде, что девушка старше его примерно на год, но сейчас лицо ее внезапно стало очень взрослым и неожиданно суровым. Юноша хотел было осведомться, что же такого сказал о внучке старик Бривибас, но пригляделся к Ванаи повнимательней и раздумал.

– Ты пойдешь со мной? – спросил он.

Девушка нервно рассмеялась.

– Мы встречаемся в четвертый раз. Мы провели вместе не больше нескольких часов и обменялись несколькими письмами. И ты просишь меня ради этого оставить все, что я знала в жизни, и отправиться с тобой в город, которого мы оба никогда в жизни не видели?

Эалстан зажмурился от мучительного стыда. Все-таки его занесло. Настоящая жизнь сильно отличается от той, что описывают авторы сентиментальных романов.

– Ну я… – начал он, ковыряя мостовую носком башмака.