По воле Посейдона - Тертлдав Гарри Норман - Страница 71

— Это точно. — Менедем представил, как они возвращаются на Родос, а там полно воинов Антигона или Птолемея.

Страшное зрелище предстало перед его мысленным взором: наемники нагло расхаживают по улицам, богатые семьи взяты в заложники, чтобы принудить весь город к повиновению. А ведь его собственная семья далеко не бедна. Уже не в первый раз Менедем захотел, чтобы Соклей не заставлял его так много думать.

Вид италийского берега, омытого лучами заходящего солнца, помог ему отвлечься от мыслей о том, что может происходить сейчас далеко отсюда, на востоке.

Похоже, Соклей тоже всеми силами старался об этом не думать, потому что показал на берег и заметил:

— Рядом с городом больше зелени, чем в остальных местах.

— Кое-кто утверждает, что Персефона якобы обычно является сюда с Сицилии, чтобы набрать цветов, — ответил Менедем. — Уж не знаю, правда это или нет, но вот девушки в Гиппонии действительно частенько выходят на эти луга и делают себе цветочные гирлянды для праздников и всякого такого.

— Откуда ты это знаешь? — удивился Соклей. — Ты ведь раньше тут не бывал.

— Так говорят в тавернах, — ответил Менедем. — Ты много теряешь, потому что не любишь сидеть и болтать с моряками.

— Мне не нравится получать на целый талант никчемной болтовни и на пол-обола действительно интересных сведений, — ядовито заметил Соклей.

— Но ведь никогда наперед не знаешь, что окажется интересным, — возразил брату Менедем.

Соклей покачал головой.

— Нет. Никогда наперед не знаешь, окажется ли вообще хоть что-нибудь интересным. Обычно ничего путного там и не услышишь. Большинство разговоров в тавернах ведут люди, которые рассказывают всякие небылицы: о рыбе, которую якобы поймали, о врагах, которых якобы убили, и о женщинах, которых якобы поимели. Я не знаю, как имя Персефоны вообще всплыло в разговоре в таверне, если только ты не пил с Аидом.

Это замечание заставило Менедема расхохотаться.

— Вообще-то я и не говорил о Персефоне, я говорил о Гиппонии и о том, какая там стоянка.

Он указал вперед.

— Места не слишком много, верно?

— Верно. — Соклей снова изумленно покачал головой. — Невольно начинаешь гадать — почему кому-то вздумалось построить тут город.

— Это точно! — согласился Менедем. — Даже нет нормальной гавани, чтобы поставить судно… Только длинный прямой берег. И жители Гиппония ничего не предпринимают, чтобы исправить дело, вот что удивительно! Никакого тебе мола, чтобы защитить корабли от волн и непогоды, да и причалов почти нет. Если бы Одиссей в наши дни явился сюда, он почувствовал бы себя как дома.

— Если бы Одиссей явился сюда, он явился бы на пентеконторе, — сказал Соклей. — Большинство данайцев, которые двинулись на Трою, отправились в путь на пентеконторах, если верить Гомеру. Троянцы небось считали их всего лишь самым большим пиратским флотом в мире.

Менедем уставился на двоюродного брата.

— Ну и ну? — сказал он наконец. — Я-то всегда думал, что больше тебя люблю Гомера.

— Так оно и есть, — ответил Соклей. — По-моему, он великий поэт, но Гомер далеко не первый в списке моих любимых авторов.

— Знаю, — ответил Менедем. — И все-таки ты только что заставил меня взглянуть на «Илиаду» под другим углом. Мне лично и в голову никогда не приходило посмотреть на все с точки зрения троянцев.

Он все еще продолжал дивиться, когда Диоклей остановил «Афродиту» недалеко от берега и якоря на носу плюхнулись в глубокие воды Тирренского моря.

Вот интересно, когда Приам и Гектор глядели с открытых ветрам стен Трои, какими они видели Агамемнона, Менелая, Ахиллеса, Одиссея? Небось считали их всего-навсего шайкой богами проклятых разбойников, которые заслуживают одного — быть распятыми на крестах?

Менедему это представлялось невероятно увлекательным.

Соклей, должно быть, думал о том же самом, потому что сказал:

— Хотел бы я знать, как бы выглядела «Илиада», если бы Троя не пала?

— По-другому, — ответил Менедем, и оба брата рассмеялись.

— Я уверен, Трое лучше быть такой, какая она сейчас, — заключил Менедем. Усилия, которые он потратил, чтобы посмотреть на вещи по-другому, оказались для него непомерными.

Соклей не спорил.

«Когда настанет утро, — подумал Менедем, вытягиваясь на юте, — я снова буду думать так, как надлежит думать истинному эллину».

Когда настало утро, в голове Соклея все еще бродили мысли о том, что они вчера обсуждали с Менедемом.

— Когда Александр вторгся в Персию, — сказал он, — Дарий, вероятно, тоже думал, что македонцы — орда варваров. И, судя по тем македонцам, которых я видел, у него были причины так думать.

К его разочарованию, Менедем не хотел больше обсуждать этот вопрос.

— Персы получили по заслугам. — Вот и все, что он сказал.

Соклей окунул ячменный хлебец в оливковое масло.

— Полагаю, ты считаешь, что и троянцы тоже получили по заслугам? — Он откусил кусок.

— Конечно, так оно и есть, — с полным ртом ответил Менедем. Его завтрак был точно таким же, как и у двоюродного брата.

— Это почему же, о почтеннейший? — ядовито осведомился Соклей. — Потому что Парис убежал с женой Менелая?

— А почему же еще? — ответил Менедем.

Потом он, должно быть, понял, что его собеседник говорит не только о Троянской войне, и Соклею доставил огромное удовольствие хмурый взгляд, который бросил на него двоюродный брат.

— Смешно, — сказал Менедем. — Очень смешно. Когда я увижу Гилиппа на быстром пентеконторе, вот тогда я начну беспокоиться.

— Когда мы пойдем обратно на Родос, ты собираешься остановиться в Таренте? — поинтересовался Соклей.

Менедем снова хмуро посмотрел на него, но на этот раз Соклей злорадствовал меньше, потому что его двоюродный брат выглядел не только рассерженным, но и встревоженным.

— Не задавай сейчас таких вопросов, — сказал Менедем. — Это зависит от того, сколько у нас останется товаров на продажу, когда мы двинемся из Неаполя в обратный путь. А также еще и от того, насколько сильно разозлился Гилипп.

— Сколько убийц он послал за тобой? — уточнил Соклей. — Девять?

— Всего лишь семь, — ответил Менедем.

— Ах, прости. Мне просто очень хотелось прояснить детали. По-моему, если к кому-то отправили семерых убийц, то это верный знак того, что в ближайшее время этот человек не будет принят в Таренте с распростертыми объятиями.

— Без сомнения, мне придется соблюдать там осторожность, — отозвался Менедем, тщательно подбирая слова. — Но как знать, окажется ли там все так же плохо, как было в Галикарнасе. Я надеюсь, что нет.

— Да уж, нам остается только надеяться, — вздохнул Соклей. — Я не уверен, сможешь ли ты ввести судно в гавань Галикарнаса: как бы акатос не сожгли до ватерлинии. И это скверно, потому что наши семьи вели там дела много лет.

Менедем подошел к борту, задрал хитон и помочился в Тирренское море.

Оглянувшись через плечо, он ответил:

— Ты не поверишь, но отец говорил мне то же самое уже много-много раз.

«Тогда почему же ты его не слушаешь? — подумал Соклей. — Почему бы тебе хоть раз не попытаться посмотреть на вещи с точки зрения обманутого мужа, с женой которого ты развлекался?»

Он и сам хорошо знал ответ. Потому что, когда у Менедема встает член, его уже ничто больше не заботит. Некоторые мужчины по натуре и впрямь были животными; им требовалась Цирцея, которая смогла бы превратить их в свиней. Однако Менедем на самом деле не такой. У него светлая голова, очень светлая. Хотя следует признать: иногда он не дает себе труда поразмыслить.

Менедем со своей обычной сноровкой направил «Афродиту» к северной части берега.

— Нет никакого смысла бросать тут якорь на ночь, — объяснил он команде. — Я имею в виду — тут нет приличной гавани. Берег большой, но стоит ли рисковать, вытаскивая судно на сушу?

Почти все моряки замотали головами. Италия была густонаселенной землей, на ней кишмя кишели самниты и прочие варвары. И глупо было давать грабителям шанс напасть на судно.