По воле Посейдона - Тертлдав Гарри Норман - Страница 56

Когда Менедем шел через двор, направляясь к андрону, его глаза сами собой устремились к темному углу рядом с лестницей, где тогда стояла перед ним Филлис. Теперь этот угол, конечно, не был темным, ведь его освещало теплое солнце Южной Италии. Менедем надеялся хоть мельком увидеть жену Гилиппа, но его ждало разочарование. Юноша пожал плечами и вошел в андрон.

Впрочем, он сомневался, что сумел бы отличить Филлис от рабыни. Все, что он знал, — это что она была невысокая и молодая… И дружелюбная, очень дружелюбная.

— Радуйся, — приветствовал гостя Гилипп. — Выпей вина. Угощайся оливками.

Он показал на чашу, стоявшую перед ним на круглом трехногом столике.

— Благодарю. — Менедем отправил одну оливку в рот, выжал мякоть зубами и языком, после чего выплюнул косточку на мозаичный пол.

Гилипп показал на его холщовый мешок.

— Надеюсь, птенчики там?

— Да, или я поймал злого демона, — ответил Менедем с улыбкой.

Торговец вяленой рыбой засмеялся.

— Давай посмотрим.

— Хорошо.

Менедем вытряхнул мешок на пол, и из него вывалились два птенца павлина.

— Вот… Я принес для них немного ячменя.

Менедем рассыпал ячмень по мозаичному полу.

Птенцы с довольным видом начали клевать ячмень.

Они были куда крупнее, чем большинство недавно вылупившихся птенцов, с коричневатыми спинками и брюшками цвета буйволовой кожи. Звуки, которые они издавали, были громче и резче, чем звуки, издаваемые обычными птенцами, хотя далеко не такие пронзительные, как крики взрослых павлинов.

— Вижу, они уже сами могут о себе позаботиться, — заметил Гилипп, и Менедем кивнул. — Это неудивительно, большинство птенцов такие, — продолжал поставщик вяленой рыбы. Он был далеко не глуп. — И все-таки я рад в этом убедиться. А теперь… Скажи, ты знаешь, как отличить самца от самки, пока они такие маленькие?

— К сожалению, не знаю, — ответил Менедем. — Не забывай, я и сам впервые имею дело с птенцами павлина. В любом случае не у всех в Великой Элладе есть нечто столь уникальное.

— Парень, который отхватил уникальную птицу, вскоре уберется из Великой Эллады: это проклятый богами самнит, которому ты продал павлина, — проворчал Гилипп.

— И он за него заплатил, да еще как щедро, — напомнил Менедем. — Я не прошу такой цены за маленьких птенцов.

Он съел еще одну оливку и выплюнул косточку. Один из птенцов мигом ее проглотил. Менедем подумал — не повредит ли это ему? Или же косточка сработает как жернов в его втором желудке?

— Ну, так сколько ты за них просишь? — спросил Гилипп.

— Полторы мины за каждого птенца, — не задумываясь ответил Менедем.

— Что?! Пятьдесят драхм? — взвыл Гилипп. — Клянусь египетской собакой, родосец, или ты сошел с ума, или принимаешь меня за сумасшедшего!

Торг всегда начинался с таких криков.

Наконец Менедем продал птенцов за две тарентские мины: примерно за ту цену, которую и хотел получить.

— Да брат проклянет меня, когда я вернусь домой, — жаловался он, не желая показать Гилиппу, как он доволен.

Гилипп засмеялся.

— Он, вероятно, тратит деньги, которые ты зарабатываешь, на эту варварку с противной кожей цвета сыворотки и медными волосами? Я слышал, он в борделе желанный гость.

— Так оно и есть, — Менедем тоже засмеялся.

Уж кто-кто, а он не был склонен осуждать тех, кто тратит деньги.

— Кстати, — продолжал Гилипп, — с которой из моих рабынь ты перепихнулся на симпосии? Ни одна из девиц в этом не признается, а ведь обычно они хвастают такими вещами.

Менедема кольнула тревога, но он всеми силами постарался ее не показать.

Тут один из птенцов подошел к нему и клюнул для пробы в ногу. Отгоняя птенца, Менедем лихорадочно соображал.

— Я не спрашивал ее имени, — сказал он, выпрямляясь. — И там было темно… Я даже не знаю, какая она была с виду. Но я дал ей три обола.

— А… Должно быть, дело в этом, — с мудрым видом изрек торговец рыбой. — Наверное, она думает, что я их отберу. Ей следовало бы знать меня лучше — я не скряга, не то что некоторые! Но никогда наперед не знаешь, как поведут себя рабы.

— Верно. — Менедем облегченно вздохнул.

Гилипп его не подозревал. Не подозревал он и свою жену. Может, Филлис хорошо хранила свои любовные секреты, а может, она просто ни разу не сбивалась с пути истинного, пока не повстречала Менедема.

Последнее объяснение нравилось ему гораздо больше.

— Знаешь, — сказал Гилипп, — я предложил Гереннию Эгнатию десять мин за павлина, но он отказался. И все-таки нехорошо позволить ему уехать с такой ценностью. Лучше бы ты продал павлина кому-нибудь в Великой Элладе.

— Ну, почтеннейший, если бы ты предложил мне десять мин, павлин сейчас разгуливал бы по твоему двору. Но поскольку ты их не предложил… — Менедем пожал плечами.

Гилипп бросил на него хмурый взгляд.

Пока Геренний Эгнатий не купил павлина, Гилипп не считал, что птица стоит десять мин — или хотя бы пять. Он возжелал ее именно потому, что ее приобрел другой.

Менедем подумал, что ему самому полагалось бы хмуриться. Было бы неплохо выручить за птицу десять мин! Из-за павлинов многие гребцы «Афродиты» получали куда большую плату, чем получали бы на обычном торговом корабле. Стоимость двух птенцов, которых Менедем только что продал Гилиппу, примерно равнялась трехдневному жалованью экипажа.

Больше всего по этому поводу ворчал Соклей, но Менедем тоже беспокоился, какую прибыль они получат и окупится ли их затея в конечном счете.

Однако Менедем не нахмурился. Вместо этого он улыбнулся Гилиппу широкой дружеской улыбкой, такой очаровательной, что тарентец не смог не улыбнуться в ответ. Да уж, Гилиппу стало бы не до улыбок, узнай он, о чем думает Менедем: «Я хотел бы снова заняться любовью с твоей женой, клянусь богами! Желаю ли я ее еще больше, оттого что ею владеешь ты? А вдруг так оно и есть?»

Гилипп позвал Тития Манлия. Его управляющий вышел и вскоре вернулся с кожаной сумкой, полной серебра.

Менедем открыл сумку и начал пересчитывать монеты.

— Ты мне не доверяешь? — обиженно спросил Гилипп.

— Конечно, доверяю, — вежливо ответил Менедем. — Но кто угодно может ошибиться. Если пересчитать деньги прямо сейчас, уже не останется места для сомнений.

Вскоре он начал приговаривать:

— Сто девяносто три… Сто девяносто пять… Еще одна милая тяжелая тетрадрахма — сто девяносто девять… И наконец последняя драхма… двести. Все верно.

— Я же тебе говорил, — обиженно заявил Гилипп.

— Говорил. — Менедем начал запихивать деньги обратно в сумку. — Скажи, а когда ты продаешь рыбу, почтеннейший, ты всегда веришь своим покупателям на слово и не пересчитываешь платы?

— Этим ворам? Да никогда!

Однако самого себя Гилипп, судя по всему, считал образцом честности.

Менедем вздохнул, пожал плечами и попрощался.

Титий Манлий закрыл за ним дверь с таким видом, как будто был рад, что Менедем уходит. Родосец, похоже, не нравился италийскому рабу.

Менедем засмеялся. Судя по всему, управляющему вообще не нравился никто, кроме разве что его хозяина. Некоторые рабы бывали более преданы хозяевам, которым служили, чем половина членов их собственных семей.

Менедем не пошел прямо к дому, который делил с Соклеем. Вместо этого он зашел за угол, чтобы кинуть взгляд на окна второго этажа, где находились женские комнаты. Наверное, Филлис и домашние рабыни сейчас занимались тем, чем обычно и занимаются женщины, отгороженные от пытливых взглядов мужчин: ткут, прядут, пьют вино, сплетничают, — да мало ли чем еще.

Ставни были открыты, чтобы в женские помещения мог проникать свежий воздух.

Стоя на пыльной улице и глядя снизу вверх, Менедем мог рассмотреть только балки потолка: все в пятнах от дыма жаровен, сражавшихся с холодом в зимнее время. Он наудачу засвистел одну из мелодий, которые флейтистки играли прошлой ночью на симпосии.

К ближайшему окну подошла какая-то женщина и посмотрела на него. Она была невысокая, темноволосая и молодая — не красавица, на вкус Менедема, но и не уродина. Была ли она той, что наклонилась тогда перед ним? Он хотел окликнуть ее по имени, но спохватился и только молча шевельнул губами, беззвучно выговорив: «Филлис?»