Верни мне мои легионы! - Тертлдав Гарри Норман - Страница 80

Но теперь он только метнулся прочь от гонца, прочь от своих верных слуг и придворных, что помогли ему стать могущественнейшим человеком в мире, и, словно вправду ослеп, ударился головой о косяк двери, через которую только что вошел в приемную.

Он ударился изо всех сил, а когда у всех вырвались тревожные восклицания, выкрикнул полным отчаяния голосом, как герой античной трагедии:

— Квинтилий Вар, верни мне мои легионы!

Всем известно, что сюжет трагедии (хотя искусство актеров может заставить зрителя позабыть об этом) черпается из мифов, легенд или истории и не имеет отношения к тем, кто ее разыгрывает. Но тут трагедия развернулась наяву.

Никто уже не вызовет на смотр бойцов Семнадцатого, Восемнадцатого и Девятнадцатого легионов. Они мертвы — такое множество людей! — трагично, безвозвратно мертвы.

— Верни мне мои легионы, Квинтилий Вар! — снова взревел Август, лоб которого был разбит в кровь. — Верни, говорю!

Ни гонец, ни придворные, ни слуги не знали, что сказать, что сделать. Никто не решался проронить ни слова, боясь, что сделает еще хуже. Наконец, видя, что император продолжает кричать и биться головой о дверной косяк, один из слуг — человек, помогавший Августу и в делах правления, — жестом отослал гонца.

Посланник, доставивший дурные вести, уже и сам был рад убраться с глаз правителя подобру-поздорову. Слуга Августа отвел гонца на кухню и приказал рабу принести вина, хлеба и оливок.

— Спасибо, — поблагодарил гонец.

После чего, помолчав, добавил:

— Мне очень жаль. Я, конечно, понимал, что это его не обрадует. Но не ожидал, что он будет вести себя так.

— Он даже не думал, что может потерпеть поражение, — пробормотал доверенный слуга императора. — Да и с чего бы? Ведь ему всегда сопутствовал успех.

— Да, это верно, — вздохнул гонец и налег на вино.

Но ему никак не удавалось напиться достаточно, чтобы забыть, какое лицо сделалось у Августа, когда владыка Рима услышал, что его давние заветные мечты о покорении Германии обратились в прах.

— И что он теперь будет делать?

— Не знаю.

Такое признание одного из приближенных к Августу людей значило немало.

— Боюсь, придется изменить нашу политику, хоть это и не принято делать. Да покарают боги непокорных варваров!

Курьер кивнул, а по анфиладе залов, будя эхо, снова разнесся голос Августа:

— Квинтилий Вар, верни мне мои легионы!

Сердито нахмурившись, Арминий всматривался в противоположный берег Рейна. Сейчас он не мог вторгнуться в Галлию, он это понимал. Стоило ему взять Алисо в кольцо, как римляне прорвали окружение и ушли на запад, к Рейну. Большинству из них удалось переправиться на ту сторону. Ушли и гарнизоны крепостей на Люпии, расположенных ближе к большой реке.

Как только стало известно, что случилось с римлянами в Германии, с юга выступили два полностью укомплектованных римских легиона. Один из них шел по западному берегу Рейна параллельно войску Арминия, двигавшемуся по восточному берегу. Арминию не удавалось оторваться от легионеров даже с помощью форсированных ночных маршей — значит, если бы он попытался переправиться через реку, ему пришлось бы делать это под обстрелом и штурмовать прямо с воды занятый врагами берег. Тогда легионеры оказались бы в самой выгодной позиции в отличие от тех, которых он заманил в засаду.

Кто-то окликнул Арминия, и тот, помахав, отозвался:

— Я здесь!

Он был рад любой возможности отвлечься от невеселых дум о западном береге Рейна.

К нему приблизился воин из родного клана и с ходу возгласил:

— Добрые вести! Твоя жена родила сына. И она, и дитя в добром здравии.

— Хвала богам! Воистину добрая весть!

Арминий снял золотое кольцо — один из множества захваченных трофеев — и вручил воину.

— Это тебе за то, что порадовал меня.

— Благодарю.

Воин не сразу подобрал палец, на который налезло бы кольцо.

— Как назовешь ребенка?

— Зигфрид, — не задумываясь, ответил Арминий, — в память о победе, одержанной мною над римлянами.

Но эта победа, хоть и была огромной, все же оказалась меньше, чем надеялся Арминий. Его отец с горькой мудростью пожилого человека говорил, что чаще всего так и бывает. Сперва Арминий надеялся, что Зигимер просто ворчит, как все старики, но, увидев на противоположном берегу Рейна римских воинов, понял: отец знает, что говорит.

— Я посетил священную рощу, — сказал доставивший вести соплеменник Арминия. — С сотворения мира боги не пировали так, как нынче! Сколько вражьих голов нанизано на сучья и развешано по ветвям священных дубов!

Глаза его вспыхнули.

— И три орла. Три! Со времен основания Римской державы случалось когда-нибудь, чтобы римляне теряли трех орлов зараз?

— Чего не знаю, того не знаю, — отозвался Арминий.

Он прослужил у римлян достаточно долго, чтобы знать: им и в прошлом доводилось терпеть поражения, но рассказывали они об этом нехотя и скупо. Само собой, какой воин в здравом уме станет похваляться проигранными битвами?

— Ага…

Собеседник Арминия не очень-то старался отвечать толково, просто поддерживал разговор.

— Однако среди всех этих голов я не видел головы Вара, — сказал он. — Хотя искал.

— Ее там и нет, — ответил Арминий. — Я забрал ее с собой, когда мы двинулись к Рейну. Хотел устрашить ею римлян, но все пошло не так, как я рассчитывал.

Он вздохнул.

— Боюсь, получить все просто невозможно.

А ведь не так давно Арминию казалось — он все может. Казалось, он должен все получить. Может, он расплачивается за то, что метил так высоко?

— И что ты теперь собираешься делать с головой? Бросить в реку?

— Ну, когда она попала мне в руки, она уже частично обгорела. Я ее засолил, но это мало помогает.

Арминий поморщился.

— Но выбрасывать ее я не стану. Я отошлю голову на юго-восток, Марободу и маркоманам, в знак того, на что способны германцы, когда они сплочены и полны решимости.

— О, способны не только на это! — воскликнул воин. Глаза его сияли. — Не только на это!

До стремительного взлета Арминия царь Маробод был, несомненно, самым могущественным из германских вождей. Разумеется, он не мог не привлечь внимания Августа, и, не случись бунта в Паннонии, в землях маркоманов наверняка появились бы римские легионы. Маробод громогласно уверял, что никогда не собирался выступать против римлян и никого не подбивал на такое, но Арминий не верил ни единому его слову. Несомненно, не верил и Август. Однако владыка Рима еще не отыскал возможности напасть на Маробода, а теперь такой возможности ему, скорее всего, уже никогда не представится.

«И все благодаря мне», — с гордостью подумал Арминий.

Может, Маробод и подстрекал кого-то против Рима, но он, Арминий, сам повел войну против врага, вторгшегося на его землю. И если народ Германии не сможет понять, кто на самом деле совершил великое деяние… Нет, Арминий не хотел верить, что его соотечественники могут быть настолько слепы.

— Этот римлянин мечтал править нами, — молвил воин из клана Арминия. — И что от него осталось? Всего лишь вонючий обрубок.

— Вонючий обрубок, — эхом повторил Арминий.

По лицу молодого вождя медленно расплылась улыбка. Он кивнул — то ли собеседнику, то ли самому себе. Да, ему нравились эти слова, нравилось их значение. Ибо умер не только Квинтилий Вар, вместе с ним умерли и надежды Рима на покорение Германии.

И надеждам этим уже не воскреснуть.

Сегест сидел в своей усадьбе тихо, не высовываясь. Многие из его воинов остались с ним, но иные — по большей части пылкая молодежь — отправились с Арминием воевать против римлян, хотя их вождь и не любил человека, похитившего его дочь. Что ж, если бы Арминий вздумал покарать тестя за его верность Римской империи, за Сегеста было бы кому вступиться и без этих юнцов.

Правда, до сих пор Арминий ничем не угрожал Сегесту, и тот невольно был ему за это благодарен. Хотя, возможно, за своими великими делами Арминий просто позабыл про отца жены.