Верни мне мои легионы! - Тертлдав Гарри Норман - Страница 4

Правда, Арминий убедился (и в ходе кампании в Паннонии, и раньше, в стычках с римлянами в самой Германии), что в руках натренированных легионеров гладиус является смертоносным оружием. Германцы, превыше всего ценившие личную доблесть, частенько насмехались над римлянами, полагая, что в бою те по-рабски повинуются своим командирам. Однако римляне не были трусами, в этом Арминий убедился сам.

Более того, он убедился, что именно умение действовать сообща, как один человек, позволяло римлянам побеждать самых смелых и могучих противников, совершая то, что было не под силу его соплеменникам. Германцы, чьи земли еще не вошли в состав Римской империи, понятия не имели, насколько она огромна и насколько слаженно работают механизмы ее управления. Арминий поступил на римскую службу в основном для того, чтобы обучиться воинскому искусству римлян, и весьма в этом преуспел. Покидая родные леса, он и не мечтал узнать так много об искусстве ведения войны.

Паннонцы тоже многое переняли у римлян, от которых теперь их не всегда можно было отличить.

Вот и сейчас, выйдя из леса и увидев на другой стороне широкого луга большую группу воинов — человек восемьдесят или сто, в кольчугах, плащах и шлемах, — Арминий нахмурился, не в силах распознать, кто это: легионеры, бойцы вспомогательных сил или местные мятежники.

Скорее всего, это были все-таки бунтовщики, потому что, увидев германцев, они поспешили скрыться за деревьями. На месте их командира Арминий сделал бы то же самое: силы германцев вдвое превосходили силы противника.

— За ними, ребята! — гаркнул он. — Добрая схватка, добрая добыча!

С боевым кличем германцы устремились через широкий луг вслед за паннонцами.

Внезапно, в четверти мили к югу, из леса появился отряд воинов из того легиона, вспомогательными бойцами которого были люди Арминия. Римлян было примерно полкогорты, и при виде паннонцев они тоже издали клич и устремились в погоню, причем один из римских командиров помахал германцам, давая понять, что они союзники и будут действовать заодно.

Арминий помахал в ответ, хотя и без большого энтузиазма. Совместными усилиями германцы и легионеры быстро покончат с незадачливым вражеским отрядом, но тогда придется делиться добычей с римлянами, славящимися своей алчностью. Паннонцы умели бегать не хуже германцев и римлян (как ни странно, короткие ноги не мешали римлянам совершать быстрые и длинные марши), однако, чтобы держаться вместе и не дать перебить себя поодиночке, беглецам приходилось ждать самых нерасторопных из своих людей, поэтому преследователи неуклонно их догоняли.

Один из паннонцев что-то выкрикнул. Арминий отчетливо расслышал слова, но не понял их смысла, что лишний раз доказывало — перед ним враг. Как и большинство бойцов вспомогательных подразделений, Арминий поднаторел в латыни, хотя порой еще запинался и путался в склонениях и спряжениях. Но все же римляне понимали его, а он понимал их. Зато речь паннонца прозвучала для него просто тарабарщиной — как, впрочем, и для римлян.

Поняв, что оторваться от преследования не удастся, мятежники остановились и выстроились в боевую линию. Арминий подумал, что у врагов мало шансов уцелеть в бою. Но с другой стороны, шансов убежать у них и вовсе не было, а если бы их настигли на бегу, наверняка бы перебили. Яростное сопротивление в боевом строю дарило паннонцам хоть какую-то надежду, и, хотя Арминий не верил, что при сложившихся обстоятельствах противник может спастись, он все же предостерег своих бойцов:

— Будьте готовы! Они хотят пойти на прорыв!

— Пусть только попробуют, — прорычал один из могучих светловолосых воинов, и его товарищи одобрительно рассмеялись.

Нет, германцев не смутишь внезапным натиском!

Вражеский командир выкрикнул приказ, и паннонцы с яростью демонов устремились на отряд Арминия. Облик германцев, их бронзовые шлемы и маленькие щиты — все это выдавало в них воинов вспомогательного подразделения, и неприятельский командир решил, что с ними будет легче справиться, чем с легионерами. Что ж, пусть думает, что хочет. Думать — еще не значит сделать.

— Седат! Саккел! — выкрикивали паннонцы имена своих богов: владыки огня и небесного кузнеца-молотобойца.

Правда, сами они пустили в ход более острые орудия, чем молот.

Паннонцы ударили по германцам почти так же слаженно, как ударили бы римляне, но и бойцы Арминия встретили их куда более сплоченно, чем сделали бы это, сражаясь в родных лесах. Впрочем, сейчас не было смысла сравнивать, чья выучка лучше: при численном превосходстве одной из сторон, на подмогу к которой к тому же спешили легионеры, исход схватки был предрешен.

Но, хотя сражению суждено было завершиться победой германцев и римлян, потери в нем все-таки должны были понести обе стороны.

Приблизившись, паннонцы обрушили на отряд Арминия град копий, и один из германцев вскрикнул: наконечник пробил его правую руку. Еще одно копье ударило в щит Арминия. Паннонцы воспользовались римской тактикой, пустив в ход пилумы с окованными мягким железом древками. Вонзившись в щит, такое копье оттягивало его вниз, а железо не позволяло обрубить древко. Чтобы извлечь копье из щита, требовалось время, которого не было в бою, поэтому Арминий просто отбросил щит в строну. Римлянин наверняка смешался бы, оставшись без щита, но Арминию не впервой было так сражаться, хоть это и делало его более уязвимым. На родине он привык драться с мечом в одной руке и с копьем в другой.

Паннонец, с которым схватился Арминий, надежно прикрывался от выпадов копья германца большим легионерским щитом; острый меч то и дело выстреливал из-за щита, как змеиный язык, пытаясь нанести колющий удар. Однако выпады не достигали цели: длинное копье Арминия удерживало неприятеля на расстоянии.

Возможно, они бы танцевали так еще некоторое время, стараясь достать друг друга, но кроме них в сражении участвовали и остальные воины. Один из германцев швырнул в паннонца камень величиной с кулак. Попади такой булыжник по обнаженной голове, он проломил бы череп, а так он отскочил от железного шлема. Железо смягчило удар, и все же полуоглушенный воин пошатнулся и на миг утратил бдительность, что в бою было смерти подобно. Метнувшись вперед, Арминий воткнул копье в бедро врага, под обшитой железными полосами кожаной юбкой.

Паннонец взревел от боли и скорчился, как скомканный лист папируса… Такое сравнение никогда не пришло бы Арминию в голову до того, как он поступил на римскую службу. Предводитель германцев снова нанес удар, собираясь прикончить противника, но раненый паннонец не потерял самообладания и укрылся за щитом, как черепаха под панцирем.

Арминий не стал терять время на то, чтобы его добить. Вместо этого он схватился с другим врагом, разумно полагая, что раненый паннонец все равно никуда не уйдет. После боя кто-нибудь перережет ему горло или размозжит голову, его не спасут никакие уловки и хитрости.

Даже среди германцев Арминий отличался мощью и богатырским сложением, но следующий противник оказался гораздо выше его и шире в плечах. Здоровяк что-то оглушительно проревел на своем языке, но, сообразив, что Арминий его не понимает, повторил оскорбление на латыни, обругав мать врага.

Арминий ответил тоже по-латыни, в свою очередь сказав кое-что о матери паннонца. Может, его латынь и была далека от совершенства, однако бранные слова он, как и всякий воин, освоил в первую очередь.

Взревев от ярости, громадный паннонец бросился на него, как бык, рассчитывая сбить Арминия с ног тяжелым щитом, а потом заколоть кинжалом или просто затоптать до смерти. Но все вышло не так, как он рассчитывал. Арминий уклонился, с грацией танцора скользнув в сторону, молниеносным движением вонзил копье в горло неприятеля и тут же выдернул наконечник из раны. Такого быстрого и точного удара ему еще не доводилось наносить; германец потом долго им гордился.

Из раны забил кровавый фонтан, паннонец схватился за шею, пытаясь остановить кровь, но тщетно — удар оказался смертельным. Ноги богатыря обмякли, как переваренная капуста, колени подогнулись, и он осел на землю, лязгнув доспехами.