Дело об императорском пингвине - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 5

— Какой-какой склад? Аналитический?… Зурабик, да из тебя такой же аналитик, как… ну я не знаю… как, например, из Спозаранника растлитель.

— Чур меня, — испуганно пробормотал Гвичия и даже попытался изобразить некое подобие крестного знамения, — не поминай имя Глебово всуе.

— Ого! С каких это пор бесстрашный горец стал пасовать перед переселенцем из молдавских долин?

— Понимаешь, сейчас в конторе половина народа свалила в отпуск.

Работать некому. Ну мне Глеб и предложил, есть, мол, интересная важная тема. Короче, я согласился. А теперь он меня каждый день к себе вызывает, выпытывает, сколько сделано, чего и как. Я уже от него просто прячусь, на днях вон даже в женский туалет заскочил. Так он все равно меня там подкараулил.

— А что за тема-то?

— Да тут недавно на Фонтанке опять Чижика-Пыжика украли. Так, Глеб дал мне проверить версию о том, что злоумышленники сдали его в скупку цветных металлов. Я думал, этих пунктов двадцать, ну тридцать, а там их — двести шестнадцать.

— И сколько ты уже отработал?

Гвичия потупился и скромно произнес:

— Тридцать четыре. Они же все раскиданы по городу.

Глядя на его полные неподдельной тоски глаза, я с трудом удержался, чтобы не расхохотаться.

— Слушай, да плюнь ты на это дело. Где твой список?… Поставь здесь галочки и скажи Глебу: так, мол, и так, за день обошел сорок пунктов, похищенного не обнаружил, поиск продолжаю. И чеши себе домой. Этого Чижика на моей памяти уже третий раз воруют. Никакого цветного металла там и в помине нет — обыкновенный чугун, ему цена десять рублей в базарный день.

— Нет. Я так не могу. А если Глеб узнает?

— Да как он узнает? Он что, повторно пойдет все эти скупки обходить?

— Это же Спозаранник, — обреченно вздохнул Зураб. — Он обязательно как-нибудь да узнает.

— Ну смотри… Дело твое.

Сигарета была выкурена до самого фильтра, и это означало, что пора приниматься за работу. Однако тащиться в ментовку не было ни малейшего желания — у меня вообще довольно сложные отношения с представителями этой, такой же древней, как проституция и журналистика, профессии. Я развернул бумажку с координатами, врученную мне Обнорским. Так, а вот это уже интересно. Оказывается, квартира депутата находится в непосредственной близости от печально известного мне «плакучего» заведения. Следовательно, эта «земля» должна быть в подведомственности того же отдела милиции. Ну что ж, если по депутатскому делу ничего не нарисуется (а скорее всего, так оно и будет), то хоть попробую выяснить, кто там у них в окрестностях с колесами балует.

Блин, только бы мне их найти.

Убью. Честное слово, убью.

Примерно через час я уже стучался в железную дверь служебного кабинета, на котором был прикручена табличка следующего содержания: «Зам. по опер. раб. Филиппов В., зам. по лич. Синюшников А. Е.». Интересно, означало ли это, что к товарищу Филиппову можно обращаться по-простецки, по имени, а к товарищу Синюшникову исключительно по имени-отчеству?

Кемаривший за столом у окна худощавый лысоватый мужик в милицейской форме с погонами майора с трудом приподнял голову, оценивающе посмотрел на меня и снова бессильно рухнул на стол. Одного взгляда на его изможденное бледное лицо было достаточно, чтобы понять — человека колбасит. Похоже, что это и был тот самый Синюшников А. Е. И если так, то своей фамилии он, безусловно, соответствовал.

Зато сидящий напротив, невысокого роста, плотно сбитый мужичок в штатском, был весьма бодр и энергичен. После того, как я утвердительно кивнул на его вопрос: «Журналюга? Из „Пули“?», он приветливо махнул мне рукой: давай, мол, заходи.

— Ну, будем знакомы. Филиппов. Владимир Николаевич.

— Шаховский. Виктор… Виктор Михайлович.

— А я тебя вчера ждал. Андрей мне сказал, что ты вчера должен был объявиться. Чего-то не срослось?

— Да, возникли там, кой-какие накладки, — вынужден был ответил я.

Блин, вот далось им всем мое вчера!

— Ну ладно. Это я к тому, что сегодня для тебя времени у меня поменьше будет, так что давай сразу к делу.

— О-ё-ё-ё-о… — подал голос из своего угла майор Синюшников. Похоже, ему стало совсем плохо.

Филиппов с какой-то совершенно отеческой жалостью посмотрел на коллегу и, немного поколебавшись, сказал:

— Сашка! Чем так мучиться, давай сгоняй-ка в магазин.

При слове «магазин» Синюшников было встрепенулся, однако тут же угас и безнадежно выдавил:

— А деньги?

— Черт с тобой. Возьми в сейфе, там еще немного «девятки» осталось.

И давай чеши. Мы тут как раз пока с Виктором покалякаем.

— Не вопрос, Николаич. Понял.

— Ухожу. Майор весьма резво, чего от него трудно было ожидать, добрался до сейфа и чуть ли не с головой погрузился в его недра. Вынырнув оттуда с зажатой в руке стошкой и, видимо, все еще не веря своему счастью, переспросил:

— Ну так я пошел?…

— Да давай, иди уже. И пожрать чего-нибудь не забудь…

— Обижаешь… — донеслось уже из-за закрытой двери.

— Обидишь его, как же… — пробурчал Филиппов, обращаясь ко мне. — Ты извини, Виктор… Просто довели, понимаешь, мужика до белого каления. Ему тут на днях на совещании в РУВД таких навставляли за некомплект, что он уже второй день кривой ходит. Теперь вот неполным служебным грозят, если в течение месяца народу не наберем. А где его взять-то, народ? За такие деньги сюда даже дебилы уже не идут, поинтереснее да поспокойнее места находят. А с июля как льготы поснимают, так у нас и последние разбегутся… Ты, кстати, как? Не из наших?

— В каком смысле?

— Ну в смысле — не из ментовки?

Я слышал, у вас там в «Пуле» чуть ли не половина сотрудников — бывшие силовики.

— Да нет, я немного из другой отрасли, — признался я и, похоже, малость огорчил Николаевича. — Бизнесом немного занимался. В общем, из народного хозяйства.

— Среди бизнесменов иногда тоже нормальные ребята попадаются, — утешил меня Филиппов. — Но редко. В основном, сволочи они все, конечно…

Я решил не вступать в диспут о том, где именно наблюдается наибольший процент сволочей, хотя на этот счет мнение у меня было совершенное противоположное.

— Я, собственно, Владимир Николаевич, к вам с небольшим вопросом.

У нас в газете сейчас материал готовится — по квартирным кражам. А тут на днях на вашей «земле» как раз квартиру депутата Бореева обнесли.

— Откуда знаешь? — удивился Филиппов. — Вроде же нигде не проходило? И своим я строго-настрого запретил языками трепать. А хотя, чего я спрашиваю? У вас же там, у Обнорского, дело с информацией не в пример нашему поставлено. Небось и осведомителей своих держите?…

— Волка ноги кормят, — скромно ответил я, поскольку рассказ о визите Бореева в Агентство в мои планы, разумеется, не входил. — А насчет осведомителей, это вы уж чересчур у нас же все-таки не детективное бюро.

— Ну-ну… Понимаю: что в ментовке, что на гражданке, но сдавать источника — это самое последнее дело. Или все-таки скажешь по дружбе, кто тебе информацию по Борееву слил? Из моих кто-нибудь?

Я многозначительно улыбнулся и пожал плечами, что должно было означать, мол, думайте сами, решайте сами.

— Ладно, поскучнел Филиппов, — все равно, если кто из наших, то узнаю. А касаемо Бореева, то ведь, сам понимаешь, никаких претензий к нам быть не может. Заяву писать он отказался. Никто его к этому насильно не принуждал, да и не стали бы мы этого делать. Он же, блин, крутой. Видел его квартирку? Нет? Сходи как-нибудь, интервьюшечку возьми.

Посмотришь, как живут народные избранники. Охренеешь. Потому как они у нас не от слова «избирать», в смысле голосовать, а от слова «избранные», особенные. Вот ведь какая пидерсия получается — слово одно, а смысла у него два…

"Да вы, Владимир Николаевич, философ, вам бы новеллы писать…