Дело об императорском пингвине - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 33

Антон был талантливым художником-реставратором. Но денег, которые он зарабатывал в мастерской Арона Сенкевича, на «дурь» не хватало. Поэтому он подписался на предложение одного человека оказывать ему мелкие услуги: докладывать подробно о том, кто и что сдает на реставрацию, кто из коллекционеров что продает и покупает. Постепенно Черемушкин попал в кабалу к ушлому дядьке, который почти совсем перестал давать деньги, а перешел к шантажу и угрозам: «По тебе, мол, наркот, давно тюрьма плачет. Только рыпнись, мигом у параши окажешься!». Последний раз этот человек попросил Антона сделать копию сданного на реставрацию в мастерскую Яна Порселлиса. А потом, посулив денег, и, как обычно, сдобрив посулы угрозами, вынудил Черемушкина согласиться на неприкрытый криминал — спровоцировать ДТП и подменить картину. Антон прекрасно разглядел на подлиннике маленькое пятнышко, но дублировать дефект на копии не стал. Он надеялся таким образом подставить шантажиста и избавиться от него.

Антон согласно закивал, когда я показала ему фотографию Юрия, запечатленного в обнимку с Машкой где-то на пляже Финского залива.

— Тот самый дядька и есть, — подтвердил он. Только знал его Антон под другим именем. Рыбкин настолько обнаглел, что представился Антону как… Роман Игоревич Агеев.

— Слушай, Антон, — неожиданно осенило меня, — а Рыбкин, он же Агеев, случайно не причастен к краже рисунков Дюрера у художника Стрелкина?

— Еще как причастен! Он и заставил меня выяснить, где они хранятся у Стрелкина, и как проникнуть в мастерскую. Толя — святой человек, он сделал мне столько добра, а я поступил как последняя скотина…

Сотрудника антикварного отдела Юрия Рыбкина в тот же день пригласил в Агентство сам Обнорский под весьма благовидным предлогом.

— Генеральный директор Агентства «Золотая пуля» Андрей Обнорский, — проворковала в трубку секретарша Ксюша, — хочет лично обратиться к Юрию Брониславовичу с просьбой проконтролировать ход расследования по делу о краже картины у сотрудницы Агентства Марины Агеевой.

Кстати, ничего удивительного в том, что люди сами приезжали на улицу Зодчего Росси, чтобы выслушать просьбу Обнорского не было. Видимо, почитали за честь помочь авторитетному человеку.

Мне присутствовать при разговоре с Рыбкиным не довелось.

— А вы Марина Борисовна, сейчас же отправитесь домой. Это приказ, — отчеканил Обнорский. — Мне здесь кровопролитие без надобности.

Поздним вечером Каширин с Зудинцевым привезли моего настоящего, многострадального Порселлиса.

— Отпустили Рыбкина, Марина Борисовна, — рассказывал Каширин, уминая за обе щеки горячие бутерброды, которыми я вознаградила ребят за ратный труд. — Он Обнорскому обещал самого Рябушинского сдать, как представится случай. Признался, что давно на него работает. Как получилось-то — Соломон попался в лапы Рыбкину, когда хотел втюхать поддельные яйца Фаберже французскому консулу. Но с Рыбкиным Соломон договориться сумел — знаете, рыбак рыбака…

Рыбкин за бабки Соломона «отмазал».

Потом еще раз. А потом и сам стал на Соломона пахать. И Порселлиса вашего Рябушинский ему заказал.

Машка с поджатыми губами выслушала всю историю от начала до конца и ушла к себе в комнату, даже не сказав «спасибо» — ни за разоблачение жениха-оборотня, ни за возвращенное приданое.

В субботу нас с Машкой пригласил в гости Толя Стрелкин. Удивительное совпадение: после того, как с Юрой Рыбкиным провели беседу в Агентстве «Золотая пуля», Толя обнаружил в почтовом ящике рисунки Дюрера, пропавшие у него год назад во время ремонта.

— Я думаю, это рабочие спиздили, — доходчиво объяснял историю с рисунками своим гостям-эстетам улыбчивый усатый Толя. — А что с ними делать — не знали. Хорошо хоть селедку не заворачивали. Ну хуй с ним, с Дюрером, давайте выпьем!

Мы выпили уже не по одной, когда прозвенел звонок и на пороге Толиной мастерской появился Марк Кричевский. Стрелкин галантно представил Марка гостям.

— Это мой старый добрый приятель, у него своя галерея в Нью-Йорке. Куда тебя посадить? Хочешь, к этим двум красавицам? Посмотри какие. Я тебе уступаю это место, только потому, что ты скоро уезжаешь и не успеешь… Ни хрена ты не успеешь, понял, Марк?

Толя посадил Марка между мной и Машей. В этот вечер я имела возможность во всех подробностях рассмотреть затылок пана Кричевского, потому что несколько часов кряду он не сводил глаз с моей дочери.

Улучив момент, когда нас никто не слышал, я сочла нужным ее предупредить:

— Между прочим, пан Кричевский завтра улетает.

— Ничего подобного, — ответила дочь. — Завтра он сдает билет. Он сам мне только что это сказал.

Я никогда не видела такого выражения на лице Марка. Он добровольно приносил себя в жертву. Он просился на закланье, испытывая благодарность за каждый Машин взгляд, за каждое слово. Она строила капризные гримасы и, как мне кажется, подтрунивала над ним. А он смотрел на нее так, будто видел перед собой ускользающую мечту.

Вот и все, пани Марина, а вы думали, что до финиша еще далеко? Не тут-то было. Так может быть, лучше добровольно сойти с дистанции?… Ну уж нет, никогда в жизни! Я взглянула на себя в зеркало. Женщина, которая улыбалась мне в его отражении, была грустна, но не походила на жертву.

Она не хотела сдаваться. Я заговорщицки подмигнула своему двойнику.

Не беда, что эстафетная палочка случайно выпала из моих рук. Нет, это не поражение, а всего лишь минутная слабость. Никто и никогда не заставит меня отступить, пока я сама этого не захочу. До сих пор так оно и было.

И даже баргузинские соболя теперь уже ни за что не достанутся американской мартышке. Уж это я знала точно.

ДЕЛО ОБ ИМПЕРАТОРСКОМ ПИНГВИНЕ

"Бывшая фотомодель и манекенщица. Б Агентстве работает корреспондентом репортерского отдела. Легкая в общении, жизнерадостна, коммуникабельна. Эти качества — в совокупности с прекрасными внешними данными — дают прекрасный результат при получении важной оперативной информации. Однако излишняя доверчивость часто ее подводит.

С мужской частью коллектива отношения прекрасные, с женской — неровные.

28 лет. Не замужем…"

Из служебной характеристики

Он встал — и я тут же села.

Да, вот это порода…

И дальше я уже ничего не слышала. Я хотела плющом обвиться вокруг этого гибкого загорелого тела. Я хотела быть раздавленной тяжестью этих мышц.

— Я хочу вас, Светлана…

— Когда?

— Сегодня. Сейчас. Ждать до завтра я не смогу.

— Жужа!

Жужа смешно морщит свой маленький носик и бросается мне в объятия.

— Милая моя, приветик! А где хозяйка?

Я присаживаюсь на корточки, и Жужа горячим языком начинает вылизывать мне щеки. Мне щекотно, и я начинаю глупо хихикать, а Жужа — вилять хвостом от радости.

Жужу Васька подобрала три месяца назад на Ломоносовском мосту.

У нас в «Пуле» был праздник, я пригласила Василиску, тем более что ее многие знали в Агентстве. За Васькой весь вечер ухаживал Соболин (Анюты на пьянке не было), потом они пошли ловить машину. А Жужа дрожала и скулила на мосту. И моя нетрезвая подружка притащила собаку домой, на Васильевский. Нина Дмитриевна поначалу стала было кричать, а Жужа — не будь дура! — лизнула ее в нос. На этом судьба дворняжки была решена.

Блэйзерхаунд — представляла с тех пор Васька свою новую четвероногую приятельницу. На самом деле такой породы не существует. И в действительности Жужа, скорее всего, помесь кокера с пекинесом. Но — блейзерхаунд! — звучит-то как. И не разбирающиеся в собаках люди уважительно смотрели на Ваську.