Такса (СИ) - Волкова Дарья - Страница 9

— Что значит: «В очередной раз»? — Женя уже и забыла, что лезет в чужую частную жизнь.

— То и значит. Года не проходит, чтобы он себе что-нибудь не сломал. Или голову не пробил. На крайний случай — рассек что-нибудь. Чтобы швы накладывать потом пришлось.

— Эммммм… Вова — это ребенок?

— Борька утверждает, что нет. Что это демон в человеческом обличье. Она с ним вообще справиться не может.

— А отец?

— У них нет отца.

Олег отвечает ровно. Но от его слов Женька все равно вся внутренне сжимается. Черт, она все-таки влезла на запретную территорию! В глубоко личные, семейные дела!

— Извини. Я не хотела…

Олег молчит. Женьке неловко. Страшно неловко.

— Это все развод. Дети его остро переживают. Наверное, мальчик поэтому так себя ведет, — говорит она, чтобы хоть как-то сгладить неловкость.

— Их отец погиб.

Черт! Черт! Черт! Вот кто ее за язык тянул? Еще хуже сделала. Но кто б ее не тянул за язык, он продолжает это делать и…

— Несчастный случай?

— Можно сказать и так, — Олег тушит в пепельнице окурок. — Лавина.

— Что?

— Лавиной накрыло. При восхождении. Антон альпинист. Был.

Изумление, удивление… С тем же успехом Олег мог бы сказать, что муж его сестры погиб при неудачной попытке выхода в открытый космос. От нее это одинаково далеко. Не выдерживает и спрашивает:

— А откуда… — прокашливается, понимая, что формулировка неудачная. Пытается выразиться по-другому: — Твоя сестра — тоже… альпинист…ка?

— Нет, — Олег усмехается. Но усмешка выходит горькой. — Это папенькино наследие, — некоторое время молчит и добавляет. — Отец у нас — «снежный барс».

Женя уже ничему не удивляется. Только уточняет:

— Это как?

— Не знаешь? — удивляется Олег.

Она отрицательно качает головой.

— В СССР так называли альпинистов, которые покорили все семитысячники Союза.

— Ого… — с удивлением протягивает Женя. С удивлением и уважением. — Это же очень… круто, да?

— Да, — подтверждает Олег. — Неслабо.

— А ты? — ей уже плевать на то, что она вторгается в глубоко личное чужое пространство. — Ты не увлекся альпинизмом?

— Почему же… Еще как, — Олег прикуривает еще одну. — Все детство и юность провел в пешке и горах.

— В пешке?

— В пешеходных походах. Туризм, романтика, лодки-палатки…

В противовес его словам в голосе отчетливо слышна горечь.

И она не может не спросить. Понимает, что не стоит, нельзя, не нужно, но не может остановиться.

— А твой отец? Он жив?

Олег выдыхает дым в приоткрытое окно и отрицательно качает головой.

— Лавина? — почти шепотом спрашивает она.

— Да нет, — Олег поворачивает голову и смотрит на нее. — Просто остановилось сердце. На высоте в шесть с половиной тысяч метров. Там он и остался.

— Как? — ахает она.

— А кто его понесет вниз? За живых еще будут бороться и пытаться спасти. А мертвый… Люди приходят в горы в поисках своей смерти. Рано или поздно — они ее находят. Так зачем их разлучать?

Сказать ей нечего. Потому что просто не знает — что тут можно сказать. И почему-то от этих коротких скупых фраз горло стискивает так, что и говорить-то сложно. А Олег неожиданно продолжает:

— Я тогда в выпускном классе учился. И у меня родилась светлая, гениальная и офигенно романтичная идея. Вот закончу школу, сдам экзамены и поеду… туда. Найду его. И привезу. Понятия не имел, как я буду это делать. Но был одержим идеей. Дать матери проститься с ним по-человечески. Похоронить. Иметь возможность оплакать.

Олег замолчал. Женька тоже молчала. Откуда-то знала — если начал рассказывать, то обязательно закончит.

— Когда я поделился этой идеей с матерью…

Он снова замолкает. И она не выдерживает. Прокашливается.

— И что? Что было?

— Много чего было. Но в числе прочего она взяла с меня честное-пречестное слово, что я близко к горам не подойду. Что ей одного… хватит. И все равно… — он грустно усмехается. — Борьку вот… от судьбы не уберегла. К нам часто приходили друзья отца. Его ученики. Помогали, чем могли. Вот и Антон. Из числа учеников. Помог… Ого, да мы уже на месте!

Фальшиво улыбается и стремительно меняет тему разговора.

— Вы невероятно быстры, фройляйн Миллер. Я и не заметил, как мы приехали.

Ну не говорить же ему, что весь путь она проделала, не помня — как, на полнейшем автопилоте.

— И почему же ты не говоришь, что эта собака мне идеально подходит? — на руках у Олега царственно возлежит весь из себя такой ухоженный и расчесанный палевый пекинес с надменно задранным носом.

Женя не знает, сколько пройдет времени с того момента, как она услышала историю про семью Олега, прежде чем сможет сказать ему хоть какую-нибудь мало-мальски приличную гадость. Пока — просто не может. И поэтому говорит, что думает.

— Если честно, мне не кажется, что такая собака тебе подходит.

— Нет? А какая подходит?

— Ну… Я представляю тебя с какой-нибудь большой собакой. С догом, например. А что? Ты бы отлично смотрелся с догом.

По удивленно изогнутой брови понимает, что сморозила очередную глупость. С досады запускает руки в и без того растрепанные волосы. Олег улыбается. Она не понимает, но он любуется ею.

— А давайте, девочки, я вас познакомлю. Раз уж нам еще полчаса вместе обратно ехать. Итак, Евгения, это Франческа Марлен фон Кербер. Можно просто Митци. Митци, это Евгения… ммм?

— Андреевна, — подсказывает она.

— Митци, это Евгения Андреевна Миллер. Можно… можно же? — Женька кивает, — можно просто Женя.

— Красотка, — Женька протягивает руку.

— Осторожно, — быстро предупреждает Олег. — Она не очень любит чужих.

Не очень любящая чужих Митци несколько секунд настороженно принимает прикосновение Жениной ладони. А потом внезапно выворачивается из рук Олега и в одно движение стремительно ввинчивается между рулем и Женей, на ее колени. Встает на задние лапы, передними лапами упираясь в Женькину грудь. И ее язык начинает быстро и старательно вылизывать не совсем чистое, по мнению Митци, Женино лицо. Подбородок, щеки, губы, нос. Женька фыркает, хохочет. Пытается увернуться, но не очень усердствует. А пальцы ее путаются в длинной мягкой шерсти. А Олег… Олег просто не верит своим глазам.

— Матушке расскажу — не поверит!

— Да в чем дело? — Женька уже вовсю, не считаясь с тем, что Митци «фон Кербер», фамильярно тискает собаку. Та возражений не имеет и нежно ластится, щелкает зубами, играя с Жениными волосами.

— Она к себе мало кого подпускает. Чужих — вообще на дух не выносит. Кошачий характер.

— Злой дядька на тебя наговаривает, да? — Женька охватывает мордочку собаки руками, пропуская между пальцами шелковистые пряди с ушей. — Митци у нас хорошая ласковая девочка.

«Хорошая ласковая девочка» смотрит на Женьку влюбленными глазами, от восторга высунув язык.

Олег, безусловно, разделяет восхищение Митци, хотя очень надеется, что выглядит более сдержанным, нежели собака.

— Заговорила ты ее, что ли?

— У меня нет проблем с собаками, — отвечает Женя, не прекращая ласкать по-хозяйски расположившуюся на ее коленях Митци. — Я их понимаю, а они меня любят. Да и вообще… С животными ладить умею.

А затем, повинуясь смутному желанию ответить откровенностью на откровенность, добавляет:

— После школы хотела в ветеринарный техникум поступать.

— И что? Не поступила?

— Ну… Можно сказать и так. Ладно, — она тоже может быстро менять тему разговора. — Поехали.

Митци была крайне недовольна тем, что ее сняли с Жениных колен. Всю дорогу не сводила с Жени влюбленных глаз, так что Олегу в какой-то момент стало казаться, что собака улавливает и проецирует его собственные мысли.

— Спасибо тебе. Хотя, по-моему, я тут был совершенно лишний, — Олег улыбается. И Женя вдруг замечает, какая иногда у него бывает улыбка — мягкая и открытая. Хотя черти все равно таятся в уголках голубых глаз.