Дело о заикающемся троцкисте - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 23

Увы, чиновника на месте не оказалось.

Жаль. На свежих впечатлениях беседа с ним была бы еще увлекательнее. Ну ничего, не все сразу.

По дороге домой мы с Зудинцевым пытались представить, куда Золотарева девала деньги. Я все еще не могла до конца осознать, что можно быть такой интеллигентной, милой, обаятельной женщиной — и одновременно такой расчетливой, беспринципной и бессердечной гадиной.

— Куда она девала деньги? Я же была у нее дома — обычная квартира, ничего выдающегося. И вы меня никогда не убедите, что привлекательная женщина все деньги прятала в чулок, ничего не тратя на себя.

— Ну почему же не тратя. Говорят, у нее были очень неплохие украшения — Золотарева имела страсть к изумрудам, она часто их покупала. Кроме того, мои шпионы донесли, что уехала Золотарева не куда-нибудь, а на Мальту. Думаю, у нее там есть недвижимость. Да и для жизни за границей тоже нужны деньги.

Забегая вперед, скажу, что Аллу Золотареву пока не отыскали. Видимо, у юркой дамы оказалась недвижимость не только на Мальте. Боревский все еще в больнице.

Чувствует себя неплохо, наверное, скоро выпишут. Он этот момент всячески оттягивает — понимает, что после его признаний ему светит не одно деловое свидание с сотрудниками правоохранительных органов.

Чиновником Коркиным вплотную занялись правоохранительные органы, но пока безуспешно. Кстати, личность мальчика, треснувшего по голове нотариуса, удалось установить. Это оказался тот самый Герман, которого я видела пускающим сопли в приемной у Коркина.

У парня действительно были проблемы — неуравновешенный и вспыльчивый по характеру, он несколько раз попадался на том, что сильно избивал своих приятелей. Коркин был в свое время знаком с отцом мальчишки и сумел отмазать его от «хулиганки».

Взамен в определенный момент он потребовал, чтобы Герман сходил к Боревскому и пригрозил ему. Но у мальчишки случился срыв — он разозлился на грубость юриста, вспылил, схватил стоявший в углу туристский топорик и ударил нотариуса по голове. Когда тот рухнул как подкошенный, пацан опомнился. Он заметался по квартире, не зная, что делать, зачем-то перерезал телефонный провод, а затем бросился бежать из квартиры.

Он был уверен, что убил юриста. Пару дней он кантовался у своих приятелей, в области, а затем пришел к Коркину. Тогда-то я его и увидела.

Воспитатели группы, в которой числился Герман, подтвердили, что в те дни мальчика не было в летнем лагере. Он уехал — якобы навестить родных. Раньше он тоже уезжал, но всегда возвращался, поэтому ему поверили. Мальчика задержали, он признался во всем. Коркин, естественно, свою причастность к данным событиям отрицает. Но, поскольку срывать факт своего знакомства с Германом по меньшей мере было бы глупо, он все валит на психическую ненормальность мальчика. Чем это закончится — посмотрим.

…В Агентстве все были взбудоражены только одним событием: вернулись Обнорский и Спозаранник. Обнорский был бодр и как-то веселее, чем обычно. Наверное, лишний раз убедился, что даже в самой захудалой провинции знают, любят и чтят его творчество. Спозаранник сразу ринулся инспектировать работу своего отдела. Вопреки опасениям, он не пришел в ярость, когда узнал, что в расследовании нападения на Боревского я все-таки поучаствовала. Прочитав врученные ему материалы, он как-то неопределенно хмыкнул и тотчас отправился на разговор к Обнорскому. Откуда, впрочем, скоро вернулся, сопровождаемый гневным воплем шефа. Общий смысл вопля сводился к тому, что Спозаранник выжил из ума, интересуется только работой, о простых человеческих радостях забыл и поэтому потерял человеческий облик. Злые языки утверждали, что параллельно из кабинета шефа доносилось довольное сладкое хихиканье Завгородней.

В коридоре бродил грустный, как Пьеро, Соболин. Его ничто не могло утешить.

Лукошкина не пропустила его материал о притоне в «Серебряной Незабудке». Выяснилось, что здание, занимаемое борделем, никакого отношения к детдому «Детский вопрос» уже давно не имело. Действительно, занимаемые «ночным клубом» площади ранее принадлежали детдому, однако приблизительно года два назад их пришлось сдать в долгосрочную аренду (вероятно, чтобы Алла Золотарева смогла купить очередные сережки с изумрудами — ядовито подумала я). Новый хозяин помещения устроил там подпольный публичный дом под прикрытием ночного клуба.

Своих «работниц» наряжал школьниками-подростками. На самом деле самой молодой сотруднице этого заведения было 19 лет, а самой старшей «Лолите» — уже слегка за 30. Чуть-чуть грима, приятный полумрак — и тетеньки вполне сходили за девочек…

На следующий день после приезда руководства была небольшая «раздача слонов». На мой стол лег белый конверт с премией за проведенное расследование.

Конверт принес лично Спозаранник (что это с ним, интересно, случилось?). Я прикинула, на что я потрачу деньги — выходило, что на все желаемое опять не хватит, — и со спокойной душой продолжила написание новеллы. Там как раз моя героиня — безумная Нора Молодняк — пытается соблазнить одного из расследователей. В этот момент появился и прототип соблазняемого…

— Нонна, как вы относитесь к тому, чтобы провести субботний вечер в моей компании, в Мариинском театре? — склонился надо мной Зудинцев.

Да, вот уж точно, мы, женщины, можем делать с мужчинами все, что хотим!

Зудинцев таки клюнул. Приглашение в театр тому свидетельство. Только вот заполучив Зудинцева, я вдруг поняла, что не очень понимаю, что мне теперь с ним делать. Поэтому испытала даже что-то отдаленно напоминающее угрызения совести — курил бы он лучше в коридоре с Горностаевой. Однако следующие слова Георгия Михайловича развеяли мои колебания и тени неприличных сомнений.

Там будет один очень специфический человек. Я должен проследить, с кем он будет встречаться, и, по возможности, сфотографировать. Будет более разумно, если я в целях маскировки приду с дамой.

Тем более что вы, как опытный журналист, сможете мне помочь.

Я возмущенно уставилась на агентского гусара. Он, похоже, не шутил. Значит, я приглашена в целях маскировки! В этот момент я почувствовала себя напарницей Ручечника из «Места встречи», которую попросту использовали как красивую и полезную вещь. Я собиралась высказать Зудинцеву все, что о нем думаю, но от возмущения смогла лишь отрицательно покачать головой.

— Ну ладно, нет так нет. Я Вале Горностаевой предложу, — легко согласился Зудинцев.

От такого вероломства у меня просто дух захватило. В этот момент в кабинет вошел сияющий Модестов. В руках он держал точно такой же конверт, какой был выдан мне. Со времени объявления бойкота нам с ним так не удавалось поговорить по душам. Супруг двинулся прямиком ко мне. Я сделала вид, что он — незнакомый движущийся объект. Зудинцев почувствовал важность момента и испарился.

— Нонночка, — вкрадчиво начал Модестов. — А мне премию выдали.

— Поздравляю. Интересно, за что?

— Мы с Валей провели одно очень интересное расследование. Помнишь небольшую церквушку возле парка Строителей, в центре города?? Помню ли я! Отлично помню! Именно там я встретила их с Горностаевой!

— Дело в том, что там последние два месяца происходили странные вещи. Разные иконы пропадали, а затем возвращались на свое место. Причем представляешь, возвращались неподделанные, целые и неповрежденные. Лично я думал, — тут Модестов поправил очки, — что это происки какой-нибудь не очень чистой силы, которая за что-то мстит церкви. Валя же прагматично думала, что тут орудует какой-то странный вор. И в итоге она оказалась права! Иконы временно похищал местный служка.

— Зачем?

— Понимаешь, он умел хорошо рисовать и хотел зарабатывать деньги. Он забирал образа домой, тщательно перерисовывал их на доски, «старил», а затем продавал иностранцам-любителям сувениров, как подлинные старые иконы. Он, конечно, мерзавец, но я видел его работы, Нонна, он талантливейший художник!