Дело о вражеском штабе - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 16

Голодные, мы улеглись на широкий теплый еще полок, и я приготовилась быть неприступной, но Женя взял меня за руку и уснул. Это было так неожиданно и так трогательно — Тристан и Изольда в деревенской бане. Очень смешной мальчик.

— А где он сейчас? — спросила я.

— Женька теперь большой человек — работает в Бюро Региональных Расследований, скоро будет таким же знаменитым, как твой Обнорский.

— Обнорский не мой, — машинально поправила я. — А он знает, что я работаю в «Золотой пуле»?

— Он читал твои материалы в вашей газете.

— И что сказал?

— Сказал, что раньше ты писала лучше.

— Вот свинья! — лениво усмехнулась я. — У тебя нет его телефона, может, как-нибудь позвоню, отругаю?

Ленка порылась в сумке и со словами:

«Знай наших!» — выдала мне визитную карточку Евгения Юрьевича Бахтенко.

Я повертела ее в руках и сочла полиграфическое исполнение чересчур претенциозным — голограмма была здесь явно лишней. Мы еще посидели, допивая теплое пиво, потом Ленка заторопилась, ей нужно было успеть за сыном в детский сад.

По дороге домой я подумала, что она в чем-то права и быть замужем, наверное, совсем не плохо. Особенно если тебе скоро стукнет тридцать лет. Моя школьная подруга, учительница математики, изображает этот возраст формулой (30 минус N), где N стремится к нулю. «Грустно, — подумала я, — обводя взглядом мужчин, сидящих передо мной в метро, и зачем-то снова вспомнила о Скрипке».

Дома была одна Сашка, которая на мой вопрос: «Кто-нибудь звонил?» — ехидно буркнула: «Все телефоны оборвали». На ее языке это означало, что звонков не было.

«Наверное, как обычно, весь вечер на телефоне висишь», — накричала на нее я. «Кто хочет, тот всегда дозванивается», — отвечала она.

Моя сестра любила выражаться цитатами из кинофильмов. Иногда она употребляла их действительно к месту, вот как сегодня. Значит, Скрипка опять не позвонил.

«Ну и фиг с ним», — подумала я, доставая из сумки сигареты. Под целлофановой оберткой пачки «LM» лежала визитная карточка Бахтенко, и, чтобы отвлечься, я решила позвонить ему. Трубку снял сам Женька, его бас совсем не изменился.

— Добрый вечер, Евгений Юрьевич, — проворковала я елейным голоском.

— Слушаю вас, — официально отозвался он.

— Зазнался, Бахтенко, визитку с голограммой завел, позволяешь себе неодобрительным образом отзываться о творчестве бывших сокурсников.

— А, рыжая! — голос Женьки заметно подобрел. — Ты откуда взялась?

Я рассказала ему о встрече с Ленкой, а он с гордостью сообщил мне о том, что женился и скоро будет папой.

— Это ты к тому, чтобы я не строила на твой счет иллюзий? — не удержалась я.

— Строить иллюзии — это моя прерогатива. И давай не будем о прошлом, расскажи лучше, как твоя «Золотая пуля»?

— Я там больше не работаю, — почему-то сказала я и сама удивилась легкости, с которой эта ложь слетела с моих губ.

Мне показалось, что Бахтенко обрадовался этому известию. Он спрашивал, как давно и почему я ушла от Обнорского.

К таким вопросам я была не готова и потому ограничилась туманной фразой — дескать, долгая история. Потом Женька поинтересовался тем, где я работаю теперь, и, услышав мое скорбное «нигде», стал приглашать меня в Бюро Региональных Расследований. Я обещала подумать над его предложением, звонить и не пропадать, после чего мы попрощались.

Уже положив трубку, я некоторое время сидела перед телефоном, силясь понять, зачем мне понадобилась ложь про «Золотую пулю». Резкий телефонный звонок вывел меня из состояния бесплодных размышлений: звонили, как всегда, Сашке.

На другой день в Агентстве я собралась к Обнорскому, чтобы доложить свои соображения по Бурцеву. Шеф был занят, и, судя по возбужденным голосам, которые доносились из его кабинета, ему было явно не до Бурцева и тем более не до меня.

— Что-нибудь случилось? — поинтересовалась я у Ксюши.

В ответ она неопределенно пожала плечами, продолжая стучать по клавиатуре компьютера. Здесь что-то случалось почти каждый день, и за три года к этому следовало уже привыкнуть.

В отведенном для курения месте Агеева рассказывала о своей недавней поездке в Италию. Тонкий средиземноморский загар выгодно оттенял ее новый костюм.

Марина Борисовна была сегодня удивительно красива. Но про Италию я уже слышала во всех подробностях и даже была посвящена в тайну маленького приключения из серии тех, которые Агеева называла «мои военные истории». Поэтому я отошла курить к другому окну в надежде увидеть Скрипку и сказать ему все, что я о нем думаю.

Он возник передо мной раньше, чем я успела придумать фразу, которая должна была сразить его наповал.

— Опять в неположенном месте куришь? — как ни в чем не бывало спросил Алексей.

— Да пошел ты! — огрызнулась я и подумала, что Скрипка все-таки очень похож на бандита и что, если бы не предприимчивая Нонна Железняк, я бы села в машину к Модестову, внешность которого более соответствовала моим романтическим идеалам.

— Слушай, Горностаева, не заводись.

Тут такое дело: Инге нужна помощь, ей угрожают, ее могут убить…

«И слава Богу», — подумала я.

Тут из кабинета выглянул Обнорский и сказал:

— Алексей, зайди ко мне срочно.

Рабочий день начался. Обычная суета, все как всегда. Забегали репортеры, затрещали телефоны, пошла лента новостей.

Без дела была одна я.

После истории с кассетой, которую я выкинула в Фонтанку, мое положение в «Золотой пуле» стало каким-то неопределенным. Простить Глебу подлянку, которую он мне устроил тогда, было выше моих сил. Некоторое время мы с ним грызлись, как кошка с собакой, потом я перешла к репортерам, оттуда в отдел рекламы, но все это было не то, тоска по серьезной расследовательской работе давала себя знать.

Я уже собралась было идти к Спозараннику и проситься обратно, но тут Обнорский поручил мне сбор материала для учебника по журналистским расследованиям, над которым работало Агентство. Работать в библиотеке мне даже нравилось, во всяком случае, до тех пор, пока очередь не дошла до Бурцева.

Обнорский был все еще занят, и, чтобы скоротать время, я по обыкновению зашла к Агеевой. Марина Борисовна была в курсе моих любовных переживаний и по-своему сочувствовала мне. Правда, смысл ее речей почему-то сводился к тому, что в истории со Скрипкой я сама во всем виновата.

«Валюша, — говорила она. — Запомни: женщина — это царица. Если ты хочешь, чтобы мужчина замечал только тебя, необходимо следить за собой. Посмотри на себя — вид как у мучного червя. Тональный крем существует специально для того, чтобы скрывать следы наших неудач. Вот Инга знает толк в косметике, да и в одежде тоже». Спорить с Мариной Борисовной было бесполезно, поэтому обычно я и не спорила, хотя в отношении Инги придерживалась совершенно другого мнения.

Сейчас Агеевой было некогда учить меня жизни. По заданию Спозаранника она собирала досье на Ломакина. Сидя в уютном кресле и глядя на разноцветные папки-регистраторы, аккуратно стоящие в застекленном шкафу, я подумала, что, пожалуй, мне нужно работать именно здесь.

Аня Соболина, которая помирилась со своим красивым, но ветреным мужем, перешла в другой отдел, а моя нынешняя библиотечная деятельность более всего соответствовала «архивно-аналитической».

Эта мысль мне определенно понравилась, тем более что Агеева была идеальным начальником и на летучках за своих подчиненных стояла горой. Правда, это не мешало ей устраивать им иногда форменные разносы и кричать так, что в люстре гасли лампочки.

— Марина Борисовна, возьмите меня к себе.

— Ох, Валюшка, ты у меня закиснешь.

Я ведь расследованиями не занимаюсь, все больше с бумагами да интернетом вожусь, да и неизвестно, как к этому отнесется Обнорский.

В глубине души я не сомневалась, что, если Марина Борисовна захочет, Обнорский отнесется к этому положительно.