За короля и отечество - Асприн Роберт Линн - Страница 4

— Выметайся отсюда, парень, — рявкнул Мёрдок, хватая того за тощую ручонку и выдергивая его из-за шкафа. — Дом горит весь!

— Ты застрелил папку!

— Жизнь — штука жестокая, — бросил в ответ Мёрдок, продолжая тянуть упирающегося мальчишку из комнаты. — Насколько я заметил, он пытался нас убить. Валяй уматывай отсюда, парень, а то оставим тебя жариться вместе с ним.

— Полегче, Мёрдок. — Стирлинг вынул мальчишку из хватки своего напарника. — Это же просто напуганный малец, на глазах которого только что погиб его отец. Идем, братец, здесь нельзя оставаться. И где твоя мама?

Мальчишка мотнул головой.

— Оранжисты застрелили.

С ума сойти, какое везение. Еще один сирота вырастет с ненавистью к протестантам и британским военным. И конца этому не видно.

— Мне жаль, что так получилось, парень. А теперь идем, пока нас не отрезало огнем. — Он оглянулся на констеблей и не удержался от крепкого слова. Те громили комнату, распахивая шкафные створки, выдергивая ящики, расшвыривая их содержимое по полу, роясь в карманах убитого стрелка…

—  Что, черт подери, вы делаете?

— Ищем улики! Адреса, телефоны, явки…

Мёрдок ухватил ближнего к нему копа за плечо и развернул лицом к себе.

— А ну прекратите, ублюдки безмозглые! Здесь зона военных действий, дом горит! О том, как арестовывать ИРА, будете думать, когда дым рассеется!

Те нехотя, огрызаясь, повиновались, но по дороге все же напихали себе в карманы сколько смогли личных бумаг убитого. Мёрдок передал по радио, что они убрали снайпера, а Стирлинг подхватил перепуганного мальчишку на руки. На пути к двери ему удалось сорвать со стены фотографию — семейный портрет — и сунуть ее мальцу в руки.

— Вот держи и будь молодцом, — буркнул он и почти бегом бросился вниз по лестнице. Они вышли из дома значительно быстрее, чем входили в него. Этаже этак на втором они нагнали женщину, спешившую вниз с пустыми руками.

— Эй, возьмете парня? Он остался без отца и без матери.

Она молча взяла у них мальчика и двинулась дальше вниз.

Они вышли из дома так же, как вошли: черным ходом.

И почти сразу за дверью напоролись на толпу улюлюкающих оранжистов, расхрабрившихся после того, как снайпер замолчал.

— Уберите отсюда гражданских! — рявкнул Стирлинг констеблям и выпустил короткую очередь в типа, наставившего на них пистолет. Автоматные очереди остановили толпу, и та начала рассеиваться, дав женщинам с детьми несколько драгоценных секунд на то, чтобы укрыться в переулке.

— Вот чертовы ублюдки! — прорычал Стирлинг, вставляя в автомат свежий магазин. — Я сыт по горло Северной Ирландией… и ее проблемами!

— Воистину так, — согласился Мёрдок, срезая очередью еще одного оранжиста, пальнувшего пару раз в их сторону. — Готов отдать все деньги с Триднидл-стрит, только бы оказаться сейчас в каком-нибудь пабе в Чипсайде.

— А то! В конце концов, разве сегодня не мой гребаный день рождения?

Они разогнали остаток толпы, загнав оранжистов прямиком в объятия шайки молодых, швырявшихся пустыми бутылками католиков. Теперь мысль предоставить ирландцам самим разбираться со своими проблемами представлялась Стирлингу весьма привлекательной. Так по крайней мере оранжистам было уже не до поджигания чужих домов.

Они с Мёрдоком как раз сворачивали за угол, возвращаясь к роте, когда небольшой фургон пронесся мимо них и направился в самую гущу толпы швырявшихся камнями католиков, а следовательно, и к САСовцам, и к жавшимся к ним констеблям. Не доезжая до них какой-то сотни футов, водитель ударил по тормозам и выбросился из кабины. Фургон, замедляя ход, продолжал катиться прямо к оцепенело смотревшим на него солдатам, а водитель что было мочи понесся в сторону Стирлинга и Мёрдока.

Время, казалось, замедлило свой ход, и понимание происходящего пришло на долю мгновения позже, чем следовало.

— Бомба!

Взрывная волна швырнула Стирлинга метров на пять в воздух. Пламя мгновенно охватило весь квартал. Дома по обе стороны улицы разом превратились в груды кирпича, черепицы и искореженных труб, похоронив под собой и толпу католиков, и роту Стирлинга. А потом Стирлинг врезался во что-то неописуемо твердое, и весь мир заволокло серым туманом.

Время от времени он выныривал на поверхность, в нежеланную действительность, но не ощущал ничего, кроме пульсирующей боли во всем теле. Прошло еще сколько-то времени, и перед глазами его замаячил требник. Голоса доносились издалека, словно он лежал на дне глубокой ямы.

— Он жив, святой отец?

— Слава Богу, жив. Помогите мне доставить его в больницу…

Его подняли с мостовой, разом разбудив задремавших было в его теле демонов боли. Они плясали от затылка Стирлинга и до подошв его тяжелых армейских башмаков. Он сделал попытку вскрикнуть, но вместо этого потерял сознание, что было, пожалуй, к лучшему. Он не знал, сколько времени провел в отключке, прежде чем реальность понемногу вновь соткалась вокруг него. Одни части его тела болели сильнее других, и со слухом, похоже, что-то случилось. Звуки доносились до него какофонией голосов и бессмысленных шумов. По мере того как возвращались к нему чувства, Стирлинг начал ощущать бинты, боль от воткнутой в вену у локтя иглы капельницы, сырую тяжесть гипса на запястье и, похоже, на колене, а также жжение швов по всему телу: на лице, на руке, на торсе… Голова наконец прояснилась настолько, что бесформенный шум начал обретать подобие порядка. Он разобрал негромкий писк контрольных приборов, позвякивание стеклянных сосудов, приглушенные голоса за дверью, далекий плач, а где-то совсем рядом захлебывался полным боли воплем ребенок…

Больница,оглушенно сообразил Стирлинг. Священник и кто-то еще вытащили меня из этой мясорубки и доставили в больницу.В глазах защипало, а в горле застрял комок. Он испытывал сильное желание высморкаться, но заставил себя лежать неподвижно, пытаясь привести в порядок органы чувств. Наконец прояснилось и зрение, и он разглядел белый потолок, такие же белые стены и хромированные боковины больничной койки. Он лежал в отделе травматологии, и все пространство между больничными койками было забито каталками с лежавшими на них ранеными — почти поголовно гражданскими.

В коридоре за раскрытыми дверями суетились врачи; сестры выказывали чудеса ловкости, проталкивая сквозь всю эту кутерьму в операционную каталки с тяжелоранеными. Стирлинг попытался прикинуть, давно ли он лежит здесь. Пережил ли кто-нибудь еще из роты этот взрыв? Известно ли его начальству, где он?

О том, насколько серьезно он ранен, ему не хотелось даже думать.

Время тянулось до бесконечности медленно, как бывает, когда тело слишком истерзано, чтобы шевелиться, но рассудок слишком возбужден, чтобы уснуть. Делать ему было совершенно нечего — только слушать шум продолжавшего царить в коридоре хаоса. Раненых прибывало с каждой минутой, из чего он мог представить себе масштаб охвативших западный Белфаст потрясений. Спустя еще неизвестно сколько времени в палате послышались шаги, привлекшие его внимание. Стирлинг повернул голову. К его койке направлялись три фигуры: одна в белом больничном халате, одна в рясе католического священника и третья — в изгвазданной форме. Стирлинг с удивлением узнал в ней полковника Огилви. Одного взгляда в его глаза хватило, чтобы Стирлинг понял новости, с которыми тот при шел. Никто из его роты не ушел с той улицы живым. Господи, сто двадцать отличных солдат разом… И кто знает, сколько невинных мирных жителей с ними…

— …капитану сильно повезло, что отец МакКри вытащил его из пекла, — говорил доктор.

— Очень жаль, но мы не смогли больше никого откопать, — ответил доктор, и даже в его предельно уставшем голосе слышался ужас. — Весь квартал, вся Дайвис-стрит разрушена и горит. Там остался весь отряд англичан, дюжина констеблей и целая толпа молодежи, почти все не старше шестнадцати лет.

Огилви устало кивнул.

— Я вам очень благодарен, святой отец, даже за хотя бы одного из моих парней. — В нагрудном кармане у Огилви захрипела рация. Он прислушался, потом вполголоса бросил несколько распоряжений. — Рад тебя видеть, Стирлинг. Врачи говорят, сынок, тебе чертовски повезло.