Волчья Радуга - Жаринова Елена - Страница 24

— Что?

— А, не обращай внимания. Есть в нашем мире одна такая история. Я вот что хотела сказать: меня ведь это тоже касается. Почему ты должен спасать мой мир в одиночку?

Чайник щелкнул, отключаясь. Катя налила в обе чашки крепкой заварки, пододвинула к Яно сахарницу.

— Ой, подожди-ка, у меня ведь вишневое варенье есть. Бабушкино, пальчики оближешь.

Девушка открыла банку, положила себе в чай несколько душистых ягод. Она представила на мгновение, что осталась работать в Питере и не поехала ни в какую деревню… А оба мира решали бы свои проблемы без нее — ведь до сих они как-то справлялись. И еще подумала, что правильней всего было бы прислушаться к просьбе Яно, отдать Ключ и постараться забыть обо всей этой истории. Ну, хотя бы попытаться сделать вид, что забыла…

— В общем, бросить я тебя не могу, — сказала она, грея о чашку руки. — Не то, чтобы я такая героиня. Просто иначе мне будет как-то не очень уютно жить. Ладно, все это не важно. Надо придумать, чем тебе помочь. Как я поняла, главное, чтобы эта твоя Морэф не нашла Ключ до ближайшего полнолуния? Кстати, когда это?

— Через неделю.

— О, как скоро. Ладно, как я понимаю, о том, что Ключ у меня, никто не знает. А тебе надо спрятаться. И, пожалуй, я знаю место. Как ты себя чувствуешь? Ты можешь идти?

Утро было пасмурным, хотя и теплым. Катя и оборотень вышли на берег Камышовки. Яно казалось, что он попал в сказку. Вот он ступает босиком по мокрому клеверу; рядом течет река, в облачном небе кричит далекая птица. Рядом с ним — красивая девушка. Она немного похожа на мать и немного на Ганночку — самых прекрасных женщин, которых он видел. На ней длинная свободная юбка темно-розового цвета и черная облегающая блуза с рукавами до локтя. На поясе у нее в кожаном чехольчике висит странная штука, которую девушка назвала «телефон». Кудрявые волосы она забрала наверх, заколола красивым узлом, но легкие пряди все равно падают на загорелое лицо. Она чем-то намазала румяные губы, и теперь они блестят, и глаза от этого кажутся ярче. Вчера, вместо того чтобы запереться в доме, в безопасности, она безрассудно бросилась ему на помощь. А утром как ни в чем не бывало поила его чаем с вареньем. Смелая, благородная и красивая — о таких Яно читал в книгах в избушке Якофия. Читал и не верил, что такие женщины существуют на самом деле. Или в этом прекрасном мире все такие?

— Слушай, я все думаю, — прервала Катя его размышления, — значит, пять дней в месяц ты можешь быть только волком… И это случается после каждого полнолуния… Скажи, а снять это заклятие можно?

Яно вздрогнул. Он поймал себя на том, что начисто забыл о разговоре с Якофием на эту тему И вообще, за шестнадцать лет он так свыкся с волчьей шкурой, что научился видеть в своем положении и хорошее. Это в первые месяцы изгнанничества он с воем катался по траве и зубами рвал на себе звериную шерсть. А потом понял, что оборотень сильнее любого обычного человека, оборотень будет жить долго — пятьсот лет, а это почти бессмертие… И еще оборотню принадлежит лес, полный запахов и звуков, недоступных человеку. Да и ради чего он снова пожелал бы стать человеком? И кто мог бы выполнить его желание?

— Я не знаю, — медленно ответил он Кате. — От учителя я слышал лишь туманные намеки. Он сказал, что я должен суметь дождаться чего-то. А что, я тебе очень противен?

От неожиданного вопроса Катя даже споткнулась. Она не позволяла себе думать на эту тему. И отвечать на вопрос Яно не стала: лгать не хотелось, а правду было слишком долго объяснять.

Вообще-то, во всех, кто сильно отличается от нас, есть что-то инопланетное. И ксенофобия, наверное, в той или иной степени присуща каждому. Но не всем своим инстинктам надо давать волю. Катя, например, не любила вьетнамцев — в университете их было много. Не любила до такой степени, что готова была бежать, если компания вьетнамских студентов усаживалась рядом с ней в столовой. Но она подавляла в себе это желание, она приветливо улыбалась сокурсникам и поддерживала разговор. Они ведь ни в чем не виноваты, зачем их обижать?

Вот и Яно ни в чем не виноват. Нет, он не был ей противен. Но смотреть без оторопи на превращения человека в зверя и обратно Катя не могла. Она отворачивалась от этого, как от увечья. Конечно, у всех свои недостатки и с этим надо уметь мириться. Но не до такой же степени!

И при этом они провели вместе целый день, как будто были давно знакомы, как будто не было ни миров, ни веков, их разделяющих. Ведь наше отношение к людям порой основано на причинах, совершенно не объяснимых рационально. Пока разум анализирует, хороший перед нами человек или плохой, вреден он нам или полезен, умен он или глуп, подсознание воспринимает запах, звук голоса, жесты, какие-то флюиды… Поэтому просто есть люди, присутствие которых приятно, — и наоборот.

Рядом с Яно было хорошо. Ни в его голосе, ни в его словах, ни в молчании не было неверных нот. Или так действовало на них обоих волшебство этих мест, о котором говорили «паломники»? Катя не верила в Бога в общепринятом смысле — то есть не хотела считаться с православными обрядами. Но она признавала добрую власть святых мест. Именно поэтому она сейчас вела Яно к «паломникам» — просить у них не только совета, но и защиты.

Вот, наконец, показалась времянка, а за ней, метрах в пятидесяти, — церковный забор.

Катя постучалась. Ей никто не ответил, и она, толкнув дверь, вошла. Внутри было пусто. Гитара одиноко лежала поверх матраса. От стены к стене тянулась бечевка, на которой сушились плавки. Катя решила, что скромные, темно-зеленые, принадлежат Ивану, а легкомысленные желтые, с розовой рожицей на причинном месте — Василию. Где же хозяева? Наверное, на работе, в церкви. Пожалуй, вести туда оборотня будет неправильно. Все-таки, нечисть…

— А что это за люди, к которым мы идем? — тревожно спросил Яно. Ему было не по себе от мысли, что придется общаться с кем-то, кроме Кати, к которой он успел привыкнуть. Он не столько боялся, что люди могут причинить ему вред, сколько стеснялся их. Ведь он другой! Поэтому он с готовностью кивнул, когда Катя смущенно попросила его подождать здесь, пока она отыщет друзей.

— Не беспокойся, все будет в порядке, — добавила она. — Это очень хорошие люди.

Оставив оборотня у времянки, Катя открыла калитку и вошла на церковный двор. Оказалось, пришли они удачно: служба только что закончилась. Из церкви одна за другой выпархивали чистенькие старушки в светлых головных платках. Вслед за ними вышел и Иван, беседующий со священником. Батюшка, высокий красивый брюнет лет сорока, в очках с дорогой оправой и, что поразило Катю больше всего, с мобильным телефоном в руке, то и дело отвлекался от разговора, чтобы ответить на приветствия прихожан. На Иване была старая стройотрядовская куртка, перемазанная зеленой краской. Заметив Катю, оба замолчали и с интересом уставились на нее. Катя почувствовала себя ужасно неловко. Хорошо, что она догадалась надеть длинную юбку! Где же Василий, с ним было бы проще…

— Добрый день, — приветливо улыбаясь, поздоровалась она. — Простите, Иван, вы, наверное, заняты, но мне очень нужно с вами поговорить. И с Василием, если можно. Я подожду, пока вы освободитесь, у времянки, если вы не возражаете. Еще раз извините.

Катя бормотала эту супервежливую скороговорку, ужасно боясь, что Иван скажет ей что-нибудь обидное. Не стоит злоупотреблять нашим знакомством, например. Однако тот невозмутимо бросил священнику:

— Простите, отец Георгий. Здесь, возможно, требуется моя помощь.

Яно сидел там, где Катя его оставила, прислонившись спиной к стене времянки. При ее появлении он взволнованно вскочил. И почти сразу послышался оживленный голос Василия:

— Давно не виделись, утопленница! Ты не представляешь, что мне Плюха про тебя наговорил! Всю ночь спать не давал. У нее, дескать, в горшках варево из сушеных мух, а с потолка свисают связки сушеных мышиных хвостиков. И серый волк ей верно служит.