Дело о картине Пикассо - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 12

Ужин в «Тройке» начался замечательно. Пили «Русский стандарт», закусывали красной икрой, креветками, осетриной. Курили напропалую. Принесли горячее. Лично мне уже есть не хотелось, но когда еще в нашей скромной жизни появится возможность посидеть в хорошем ресторане и не думать о том, во сколько это обойдется? «Кушайте, Марфа Васильевна, за все уплачено».

В самый разгар застолья к нам подошел официант и торжественно водрузил на стол бутылку шампанского. «Вот, просили передать, — с пафосом произнес он, обращаясь к Галине. — С наилучшими, так сказать, пожеланиями». Он неопределенно махнул рукой куда-то в глубь зала и церемонно удалился. Я с ревнивой укоризной посмотрел на жену, которая зарделась и смущенно опустила глаза в тарелку. Базилевича же эта сцена, наоборот, весьма восхитила: «Браво, Галина! Похоже, не я один здесь, в этом зале, готов отдать дань восхищения вашей красоте!»

Я же этого самого восхищения отнюдь не разделял, а потому пристально всмотрелся в обозначенном официантом направлении. Несмотря на полумрак и плотную завесу табачного дыма, я сумел различить в самом дальнем сидящих за столиком трех мужиков, в одном из которых узнал… Шаховского. Извинившись перед своими спутниками, я демонстративно направился в сторону сортира и боковым зрением заметил, что Шах последовал за мной.

— Вот так вот, Георгий Михайлович! Я тут вкалываю на благо Агентства, а вы, извиняюсь, в свободное от работы время благородные напитки кушаете…

— Витька, ты-то что здесь делаешь?

— Между прочим, выполняю ваше поручение. Работаю с источником с Южного кладбища. Кстати, прошу вас завтра в свидетели. Вы уже ознакомились со здешним прейскурантом? За пятьсот рэ тут можно разве что от пуза поесть мороженого.

— Ладно, Шах, не парь мне мозги. Лучше скажи, есть что-нибудь по нашей теме? Что это за люди с тобой?

— Михалыч, ты же меня знаешь, если за дело берется Шаховский…

— Погоди, в нашем деле главное — конспирация, — пробормотал я и решительно затащил его в кабинку, после чего закрыл дверь на щеколду.

— Удалось что-нибудь узнать по санитарам?

Включившись в нашу шпионскую игру, Шах тихо сообщил:

— В общем, тот мужик, что покрупнее, — это Винт. У него сейчас собственный бизнес, а когда-то он от «тамбовских» курировал куст кладбищ, в который входило и Южное. Второго мужика я не знаю, его привел Винт и представил как Севу. Этот самый Сева рассказал, что примерно за неделю до убийства Умнова он кирял с ним в одной компании, и тот рассказывал про какую-то серьезную запутку со старшим санитаром морга.

«Нет, все-таки Шаховский — человек абсолютно незаменимый в нашей бездарной (в оперативно-розыскном смысле) организации», — подумал я.

— А еще что-нибудь у этого Севы есть?

— Да хрен его знает, — признался Шах. — Говорит, что Умнов на пьянке трепался про морг. Мол, там творятся совершенно отвязные вещи, — на покойниках стригут бешеные бабки, и в этой теме Твердохлебов вроде как один из центровых… Да, еще что-то про профессора, якобы тот тоже в доле…

— Фамилия профессора случайно не Румянцев?

Шах задумался.

— Слушай, Михалыч, я тебе завтра притараню диктофонную кассету, и ты все сам послушаешь. Ладно? А сейчас давай уже разбежимся: а го боюсь, как бы нас с тобой здесь, — Шах кивнул в сторону двери кабинки, — за гомиков не приняли.

Я утвердительно кивнул, и мы молча разошлись. Конспиративно: сначала Шах, а где-то через минуту — я.

Я вернулся к нашему столику и застал Галину в одиночестве. Она рассказала, что уже порядком поднабравшийся Базилевич заказал бутылку виски и направился к собеседникам Шаха с ответным алаверды. Вскорости вернулся и сам Сергей. Выглядел он несколько обескураженным.

— Ты знаешь, Георгий, я где-то уже видел этого человека.

— Какого из них? — попытался уточнить я.

— Того, который пониже. Светловолосого.

— Его зовут Сева. Это имя тебе ничего не говорит?

Базилевич задумался.

— Нет. Но я точно помню, что где-то его видел. Знаешь, Георгий, у меня очень хорошая память на лица…

— А ты его самого не спрашивал?

— Да я как-то постеснялся. И потом… у них, у обоих — такие лица…

— Какие?

— Ну такие, что спрашивать о чем-либо почему-то расхотелось.

— Понятно… Ладно, не переживай, Сережа. Давай-ка я лучше покажу тебе, как готовится коктейль «Белая медведица». Будешь там у себя в Германии знакомых бюргеров шокировать…

Завершение вечера помню смутно. Пели песни. Запомнились «Москва златоглавая» и «По долинам и по взгорьям». Вторую песню бог весть откуда взявшиеся и подсевшие к нам за столик русские эмигранты знали как «Марш дроздовцев», правда, с незнакомыми словами. «Из Румынии с походом шел дроздовский славный полк», — подпевал Базилевич эмигрантам. «Чтобы с боем взять Приморье, белой армии оплот», — дружно подхватывали остальные.

Получалось здорово. Главное — громко…

На следующий день я смог добрести до Агентства лишь во втором часу дня. Голова болела неимоверно. Я медленно перемещал свое тело по улице Зодчего Росси и явственно ощущал, как сзади нагоняет меня моя смерть. Как ни странно — ласковая и добрая, шепчущая на ухо: «Ну что, устал, Жора? Так отдохни, поспи. Хочешь — вот прямо здесь, на тротуарчике?» Как мог, я пытался сопротивляться этим сладостным искушениям и упорно волочил тело к заветной цели. Помнится, в последний раз я так напивался аж пять лет назад, когда в ментовке мы обмывали мои подполковничьи звезды.

У финишной арки я наткнулся на худокормовских киношников. Они тащили на себе свое барахло и загружали его в чрево стоящего неподалеку автобуса. «Слава Богу! — подумал я. — Хоть одной проблемой меньше. Никто уже сегодня не будет громыхать в коридоре, хлопать дверьми и ругаться матом в мегафон».

Актер Юра Птичкин, играющий в сериале роль журналиста Олега Дудинцева (по замыслу Обнорского, прототипом Олега Дудинцева выступал именно я), увидев меня, поставил на землю какую-то коробку и полез в карман за папиросами.

— Гению сыска, привет! Вот видишь, Георгий Михайлович, вживаюсь потихоньку в твой образ. — Он смял в руках «Беломорину». — Боюсь, как бы язву не нажить… Ты чего такой мрачный?

— Да нет, Юра, все нормально, — ответил я, стараясь не дышать в его сторону. — Просто вчера у меня был тяжелый день.

— Понимаю, — гоготнул догадливый Птичкин.

Я предпочел не реагировать на его иронию и сменил тему:

— Смотрю, на сегодня уже закончили?

— Да, теперь только через пару деньков у вас нарисуемся. Будем снимать сцену убийства. Кстати, не хочешь поработать консультантом?

— Нет, Юра, спасибо. Я, вообще-то, на раскрытии убийств специализировался, а вот по части их организации, признаться, полный дилетант.

— Ладно, Михалыч, еще увидимся. — Мы пожали друг другу руки, и Птичкин, подхватив коробку, побежал догонять своих.

«Блин, мне бы вашим заботы», — подумал я, посмотрев вслед своему, скрывшемуся в автобусе, высокохудожественному воплощению и печально вздохнув, поднялся в контору.

Шаха на месте не было. Что ж, возможно, сегодня ему было еще хуже, чем мне. Я добрел до своего кабинета, плюхнулся в кресло и разложил перед собой все имеющиеся в настоящий момент материалы по моргу. В любой момент мог нагрянуть Спозаранник и поинтересоваться тем, как идет расследование по санитарам.

Еще раз ознакомившись с содержимым всех имеющихся документов, я вынужден был признать, что до сих пор ничего существенного нарыть не удалось. Была одна более-менее реальная зацепка: какая-то «терка» между Умновым и Твердохлебовым. Я еще раз набрал местный Шаха — у репортеров никто не отвечал. Помедитировав в течение десяти минут над холодного чашкой кофе, я принял решение поговорить с сыном Твердохлебова. Во-первых, других близких родственников у покойного не было; во-вторых, я чувствовал, что мне крайне необходимо проветриться, и, наконец, в-третьих, мне очень не хотелось, чтобы в моем нынешнем состоянии меня застукал кто-то из наших.