Дело о глиняных Буддах - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 3

— Слышь ты, урод, я тебе память-то живо вылечу. Правда, оставшиеся тебе месяцы жизни будешь работать на одни лекарства, — один из оперативников, опершись на свои очень крупные кулаки, возвышался над задержанным.

— Толя, не горячись, — вступил в разговор Макс. — У нас в милиции никого не бьют, мы же не звери. Вот только полы в ИВСе скользкие, можно и поскользнуться… Да это и ни к чему, правда, Сергей Алексеевич? (Это он к притонодержателю так обратился.) Ведь и следствие можно по-разному повернуть: либо на полный срок, либо смягчающие обстоятельства применить. Да и за решеткой люди неодинаково живут…

Повисла пауза. Оперативники кровожадно сопели. Мальцев постукивал сигаретой по спичечному коробку. Задержанный наконец вздохнул.

— Не обманете?

— Мы же серьезные, государственные люди…

— Ладно… — и наркоторговец стал рассказывать.

Я приготовился услышать достаточно стандартную версию: героин получает от таджиков, кокаиновую цепочку всю не знает (слишком длинная), но скорее всего, через цыган или арабов…

В принципе все это в рассказе владельца притона присутствовало. Кроме того, он сказал, что в последнее время ходят слухи о скором поступлении в город крупной партии кокаина. О том, откуда, каким образом и кому именно поступит эта партия, Сергей не знал. Говорил о каких-то восточных людях.

— Нет, не азеры, не таджики, — он отрицательно помотал головой на вопрос Мальцева, — какие-то узкоглазые…

В это время у меня на поясе опять запищал пейджер.

— Он в постели тебе не мешает? — поинтересовался Максим. — Так и до импотенции недалеко…

Пейджер сообщал, что жена — Анюта — просила срочно позвонить в контору. Позвонил. Жена сказала, что в агентстве меня ждет куриная лапка с салатом.

До конторы я добрался на трамвае, но быстро, за полчаса. Заскочил в архивный отдел к Марине Борисовне и получил папку — досье на Вересовских. У дверей в свой отдел столкнулся с Обнорским. Шеф строго оглядел меня и поинтересовался, нет ли у меня каких-либо новостей. Я бодро отрапортовал, что почти готов репортаж о пресечении деятельности наркоманского притона. Упомянул также и о предстоящем знакомстве с Ланой Вересовской. Обнорский кивнул.

— Ботинки, Володя, почисти. И постригись. Ты же все-таки начальник отдела — лицо, можно сказать, агентства, а получается задница какая-то.

До встречи с Беком оставалось полтора часа. Я разложил бумаги из папки о семье Вересовских.

Надежде российского «неоакадемизма» было двадцать шесть лет. Замужем не была. Старшая дочь ВСВ от первого брака (в настоящий момент Виктор Семенович Вересовский пребывал в третьем браке с какой-то юной моделью), Лана получала финансовую поддержку от папы-олигарха. Окончив Кембридж, девушка вернулась в Москву, получила в подарок от родителя рекламную фирму. Ведение бизнеса Лана доверила менеджерам. Доход от фирмы давал ей возможность заниматься творчеством.

Мне было сложно судить, что именно позволило ей так стремительно войти в круг московской арт-богемы: наверное, прежде всего весомость фамилии. К сожалению, ни одной репродукции ее работ к досье не прилагалось. А вот фото Ланы имелось — красотой девушка, мягко говоря, не блистала — пошла в отца.

Особых скандалов, связанных с ее именем, наше досье не отмечало, чего не скажешь об обилии грязи, вылитой средствами массовой информации на ВСВ. Глухо упоминался еще какой-то племянник Вересовского, якобы сидящий на игле и не желающий с нее слезть.

Изучение биографий Вересовских было прервано появлением Светы Завгородней. Она была тяжелой артиллерией репортерского отдела, да, наверное, и всего агентства — по мощи сексапильности она равнялась примерно трем-четырем Хиросимам.

Анюта тихонько фыркнула в сторону Светочки и защелкала пальцами по клавиатуре компьютера.

— Представляешь, Володя, — обратилась Света ко мне, — была сейчас в суде, на приговоре. Слушала про «заказуху-бытовуху». Тетка одна из столовой заказала двум ханурикам своего мужа: расплатиться пообещала кормежкой и любовью. Они мужика ухайдокали: сперва — гантелей по голове, а затем проводом от настольной лампы задушили. Надо куда-то труп девать… Разделывать они его не решились, чтобы кровью все не залить, дождались темноты, раздели покойника, в газеты завернули, вытащили на помойку и в контейнер сунули. Сверху посыпали горчицей, чтобы у собак, говорят, нюх отбить, а потом подожгли… Такой вот хот-дох получился. Весело?

— Безумно, — ответил я. Любовь Светы к «чернухе» контрастировала с ее ангельской внешностью. — Садись, отписывай все это. Только, прошу, без физиологических подробностей. Читателей пожалей.

До встречи с Беком оставалось совсем ничего. Я чмокнул Анюту в затылок и вылетел из конторы.

Я допивал вторую чашку чая (на кофе уже смотреть не мог), нервно поглядывая на часы, когда в подвальчике наконец появился Антон Михайлович Бек. Адвокат в извиняющемся жесте развел руки и направился ко мне.

— Тысяча извинений, Володя, но, надеюсь, этот маленький презент, — он протянул мне небольшую книжку, — загладит мою вину.

Пока Бек брал себе кофе, я разглядывал подарок. «Магистры ордена Морфея», автор Анатолий Бек, вступительное слово Анатолия Белкина. Дарственная надпись на первой странице: «Владимиру Соболину, коллеге по перу, с надеждой на ответное слово». Бек знал, что я и сам балуюсь стихами и подумываю о выпуске своих опусов.

Обменявшись новостями культурной и криминальной жизни северной столицы, мы с Беком перешли на «ты» и отправились на Пушкинскую. До начала мероприятия, во время которого мне предстояло познакомиться со старшей дочерью новоиспеченного секретаря Совета Безопасности, оставалось минут десять.

Дом на Пушкинской, прибежище для андерграундных художников и музыкантов, знаменит не меньше, чем в свое время «Сайгон». Здесь одновременно проходили выставки и пьянки питерской нонконформистской богемы. Правда, богему не раз пытались выставить из этого здания, но до сих пор атаки на островок независимого искусства успешно отбивались. Наконец городские власти пошли на крайние меры — здание обнесли строительными заборами, отключили от воды, электричества и тепла. Но и это не принудило жильцов дома к капитуляции.

Мы с Беком протиснулись через дыру в заборе и, пробираясь по грудам мусора, стали продвигаться к подъезду. В общем, название галереи, где собиралась выставляться Вересовская, — «Дыра» — соответствовало действительности.

Мы не были единственными участниками сегодняшнего вечернего мероприятия. Сквозь щели в заборах во двор стекались и другие жаждущие высокого искусства. Одеты они были весьма разнообразно: от демократических джинсов и свитеров до вечерних туалетов и смокингов.

На лестнице неприятно попахивало — сказывалось отключение здания от благ цивилизации. Мы вскарабкались на четвертый этаж. Возле рассохшихся дверей нужной квартиры гостей встречала пара: девушка неопределенного возраста в длиной джинсовой юбке и растянутом чуть не до колен свитере и бородатый мужик лет сорока в двубортном коричневом костюме на голове у него почему-то была вязаная шапка (такие в стокгольмском метро я видел на неграх с Ямайки — торговцах наркотиками). В руках странный мужик держал поднос с пластиковыми стаканчиками, на дне которых плескалась какая-то прозрачная жидкость. Кроме стаканчиков, на подносе была тарелка с сушками и сухариками. Все входящие могли причаститься к угощению.

Бек облобызался со встречающими, представил меня — «звезду криминального репортажа». Угостились и мы. Жидкость оказалась обычной водкой, к тому же, похоже, «паленой». Приняв по стаканчику и похрустев сухариками, мы вошли в квартиру.

Раньше здесь была обыкновенная коммуналка. Теперь комнаты превращены в выставочные залы. Несмотря на отключение от электричества, сияли лампы и прожектора подсветки — в бывшей кухне урчал переносной генератор, периодически отравляя воздух выхлопами отработанного бензина. На стенах, задрапированных черной материей, были развешаны фотографии: на них полуголая брутальная блондинка в разных головных уборах и с различными орудиями преступления в руках разделывалась с некими изнеженными мужичками.