Дело о дуэли на рассвете - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 10

— А зачем вы взяли с собой бинокль? — приветливо спросила Анька.

— То есть как — зачем? — удивился Юрий Львович. — Здесь же семинар!

— Вот именно. Я спрашиваю: зачем на семинаре бинокль?

— Э-э, коллеги… А вы знаете, как переводится с латыни слово «семинар»?

Мы с Лукошкиной не знали, о чем и сообщили Юрию Львовичу.

— То-то, — ответил он удовлетворенно. — Слово семинар на латыни означает — рассадник!… А вы что себе думали?

И Юрий Львович торжественно поднял указательный палец.

— А что еще украли? — спросил я.

— Еще? Да, кажется, ничего.

— Вы уверены?

— Э-э… нужно проверить.

Юрий Львович ушел. А я задумался.

Я задумался, но ничего путного в голову не приходило.

Ничего путного в голову не приходило.

Аня сказала:

— Плюнь, Андрей… Пусть сами разбираются, кто тут у них такой шустрый. А нам еще денек отмучиться, да и домой.

Она все правильно сказала: ну что в самом деле голову ломать?… Парик… бинокль… Какое мне дело? Отбарабаним завтра лекции, попрощаемся с коллегами, а послезавтра утром господин Танненбаум отвезет нас в аэропорт.

— Пошли танцевать, — предложил я Ане.

— Нет, я еще не все сделала. Пойду к себе — поработаю, тут слишком шумно стало.

Я проводил Анну до ее коттеджа. Напоследок еще раз уточнил место нашей встречи. Сауна? Сауна!

Когда я вернулся, тусовка была в самом разгаре. Господа журналисты активно оттягивались. Коля Повзло пил с Юрием Львовичем. Как только Юрий Львович увидел меня — сразу вскочил. Сейчас будет пуговицу крутить, понял я и оказался прав. Он вцепился в пуговицу моего пиджака и сказал, тараща глаза:

— Нам нужно поговорить, Андрей Викторович.

— Может быть, завтра? — спросил я, пытаясь освободить пуговицу.

— Нет, немедля, — сказал Юрий Львович и решительно пуговицу дернул. Она оторвалась. Юрий Львович недоуменно на нее посмотрел и протянул мне:

— Возьмите. Это ваша.

— Спасибо, — сказал я.

Юрий Львович был уже изрядно нетрезв, глаза у него блестели, залысины сделались цвета кумача.

— Нам нужно поговорить тет-а-тет.

— Я слушаю вас, Юрий Львович.

Хроникер ухватил меня за локоть и потащил. Я грустно посмотрел на Аньку, она подмигнула.

— Я знаю, кто совершает кражи, — громким шепотом заявил Юрий Львович.

— Это интересно, — сказал я, а про себя подумал: «Дурдом…»

— Я подозреваю господина Танненбаума.

— Да? И почему же вы его подозреваете?

— Сволочь!

Дурдом. Нужно будет сказать Повзло, чтобы больше не пил с этим скандалистом-хроникером.

— Сволочь законченная и на руку нечист. Еще при коммуняках попадался на растрате. Да и сейчас, знаете ли…

— Что — сейчас?

— Барабанит. И в ментовку, и в ЧК.

О, я его знаю.

Я пожал плечами, а Юрий Львович взялся за вторую пуговицу… Нет, это слишком! Я резко отодвинулся, спас пуговицу.

— Скажите, Юрий Львович, — спросил я, — зачем вы мне все это рассказываете?

— Как — зачем? Нужно разоблачить Танненбаума.

— Разоблачайте на здоровье. В милицию, кстати, сообщили о кражах?

— В милицию?! Вы смеетесь?

— Нет, нисколько.

Хроникер снова нацелился на пуговицу, но я предусмотрительно накрыл ее ладонью, а ему протянул другую, уже оторванную.

— Что? — спросил он. — Что это?

— Пуговица, — ответил я. — Если уж вам непременно нужно что-то крутить — крутите эту. Я вам ее дарю.

— Спасибо… В милицию, говорите вы? Мафия, голубчик! Все повязаны. Круговая порука! Вы видели, на чем ездит эта проститутка Виктория? На джипе, Андрей Викторович!

— А при чем здесь Виктория?

— Ее папочка — начальник милиции N-ска. На какие шиши начальник милиции подарил доченьке «лэндкрузер»?

— Папа Виктории — начальник милиции? — изумился я. — Генерал-майор?

— Майор. Без генерала. Сволочь.

Дочь — проститутка. Мафия.

— Ладно, — сказал я. — Хорошо. Хорошо, я все понял. Но от меня-то вы чего хотите, Юрий Львович?

— Вы же криминалист, дела раскрывали. Пойдемте — разоблачим этого Танненбаума. Припрем его к стенке, заставим вернуть украденный бинокль!

«Ну, это уж слишком, — подумал я. — Это уже просто бред какой-то. Может, сплавить Юрия Львовича в надежные руки Коли Повзло?» Я оглянулся. Коли нигде не было.

— Вот что, Юрий Львович, я вам скажу. Как я понял, никаких фактов, свидетельствующих о возможной причастности господина Танненбаума к кражам, у вас нет. Так?

— Есть! воскликнул хроникер. — Еще и как есть!

— Какие же?

— Во время обеда я видел его возле своей двери. Что-то он вынюхивал.

— Ну, знаете ли… несерьезно.

— Вы отказываетесь мне помочь?

— Разумеется, — ответил я, подводя черту под нашим разговором.

— Зря, Серегин, — бросил мне в спину Юрий Львович. — Вы в этой истории самое заинтересованное лицо. Вы еще пожалеете.

— …Вы в этой истории самое заинтересованное лицо. Пожалеете.

Я остановился. Я обернулся к хроникеру и… взял его за пуговицу. Он мне уже изрядно осточертел, но его последние слова…

— Что вы имеете в виду, Юрий Львович? — строго спросил я.

— Что имею, то и введу… хе-хе…

— Прекратите. Что вы имели в виду, когда сказали, что я самое заинтересованное лицо?

— Пуговицу отпустите.

— Не отпущу. Колитесь, Юрий Львович, что хотели сказать. За базар, как говорится, надо отвечать.

— Замашки у вас, однако… Неинтеллигентно, Андрей Викторович.

— Ну не всем же светской хроникой заниматься… Колитесь.

Юрий Львович повертел головой по сторонам и злорадно сказал:

— В кражах-то вас подозревают.

— Меня?

— Ну, не вас лично, а вообще — вас, питерских. Вашу банду.

Сказать, что я был удивлен — не сказать ничего. Я даже пуговицу из рук выпустил.

— Вас, вас, Серегин. Вместе с вашей шайкой… хе-хе…

— Но почему? Объясните почему?

— Потому, что вы приезжие. Все остальные — свои. Мы не первый раз сабантуйчики-междусобойчики проводим.

И никогда ничего не пропадало. Все друг друга знаем. Все всегда достойно, интеллигентно. Бонтонно… А вы из северной столицы приехали и — нате, пожалуйста! — кражи. Кроме того, Танненбаум раскопал, что вы срок мотали. Каково?

Вот и пошли среди наших разговоры. Танненбаум же их и подогревает.

— Понятно, — сказал я. — А где сам господин Танненбаум?

— Черт его знает. Наверное, у себя, в своем барском коттедже. Оторвался, сволочь такая, от коллектива. Жирует.

В окнах шале, которое занимал Женя Танненбаум, горел свет. Едва слышно доносилась музыка. «В гости» к организатору нашего семинара мы пошли втроем: я, Повзло и Юрий Львович. Хроникера я брать не хотел, но избавиться от него не представилось возможным. Я был разгневан и шел к Танненбауму объясниться…

А Юрий Львович шел его «разоблачить».

Ну— ну…

Я постучал в дверь. В вечерней тишине звук разносился далеко. Казалось, он достигает луны… Я снова постучал. Послышались шаги и затем голос Танненбаума:

— Кто?

— Откройте, Евгений Кириллович, — агрессивно рявкнул Юрий Львович. — Общественность.

— Обще… Какая еще общественность?

Я сплю. Я устал. Все — утром.

— Врете, не спите. Откройте прессе.

— Да что вам нужно? Я… не одет.

— Глупости какие говорите, — пролаял Юрий Львович. Слова вырывались вместе с облачками пара. — Женщин тут нет.

Я понял, что препираться через дверь можно долго, и решил вмешаться:

— Евгений Кириллович, есть серьезный разговор. Извольте нас впустить.

— Это вы, Серегин?

— Я. И не только я. Со мной мои коллеги. Откройте, нам нужно поговорить.

— А зачем с вами эта старая сволочь?