Бандитский Петербург - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 7

Золотой Ручкой N 3 стала известная питерская авантюристка Ольга Зельдовна Штейн — урожденная Сегалович. Она родилась в 1869 году в Стрежне и в 25 лет, приняв лютеранство, вышла замуж за профессора петербургской консерватории немца Цабеля. Попав в Петербург, Ольга быстро превратилась из скромной интеллигентной провинциалочки в шикарную столичную мотовку — состояние мужа было пущено по ветру, что, естественно, привело к разводу. В 1902 году она выходит замуж за очень крупного чиновника фон Штейна, чей чин соответствовал генеральскому званию. На этот раз Ольга принимает православие, сменив отчество на Григорьевну. Муж оказался тряпкой, и «генеральша» начинает «кучерявую жизнь» — занимает деньги, оказывает посреднические услуги «продавцам воздуха», сама торгует поддельными полотнами Рафаэля, Рубенса, камнями и золотом. К 1907 году она сумела провернуть около 20 афер, среди которых были и вовсе экзотичные для того времени. В частности, Ольга, самостоятельно научившись управлять автомобилем, угнала одну оставленную без присмотра машину и заложила ее позже в ломбард. Судя по всему, энергичная «генеральша» была одной из первых в нашем городе утонщицей автомобилей — а ведь ей уже было к тому времени за тридцать.

В конце концов, несмотря на ходатайство высоких покровителей, проделки Ольги Зельдовны дошли до суда, где ей было предъявлено обвинение в совершении 18 мошенничеств, афер, растрат и подлогов — определением Санкт-Петербургской Судебной Палаты от 19 октября 1906 года она была передана суду присяжных… Красавицу фон Штейн освободили под залог, и она прилежно приходила на первые судебные заседания. Однако поняв, что дело, мягко выражаясь, идет к осуждению, «генеральша» с помощью своих защитников… бежит в Америку на пароходе (а защитники, естественно, попадают на скамью подсудимых). В Соединенных Штатах она, однако, пробыла недолго — американское правительство арестовало ее и выдало обратно в Россию, где в 1908 году ее приговорили к 1 году и 4 месяцам заключения… Тюрьма Ольгу Зельдовну, естественно, не перевоспитала — выйдя на свободу, она выходит замуж за барона фон дер ОстенСакена и с прежним задором принимается за старое — начинает новые аферы. В 1915 году ее приговаривают к 5 годам тюрьмы, из которой ее освобождает революция… Бежать за кордон ей к тому времени было не к кому и не с чем — «баронесса» продолжает свой путь мошенницы и аферистки — в 1919 году она попадает под Революционный трибунал, который ее оправдывает за недостаточностью улик. Но уже в начале 1920 года баронесса Штейн «кидает» некоего гражданина Ашарда, пообещав тому достать за его драгоценности муку, сахар и масло. Ашард, поняв, что его надули, обращается в 29 отделение милиции на Петроградской стороне — суд был скорым и беспощадным — трибунал приговорил ее к пожизненным общественно-принудительным работам… Однако в том же 1920 году по случаю третьей годовщины Революции баронессе сократили срок до 5 лет, а в 1921 — до трех. Она не отсидела и этого, — мадам, которой было уже за 50, соблазнила Павла Кротова, начальника Костромской исправительной колонии, где «мотала срок». Вместе с Кротовым Штейн бежит в Москву, где начинается новый виток ее афер (снимем шляпу перед этой женщиной, господа читатели, ей-богу, она вызывает невольное уважение своей несгибаемостью — фраза «не стареют душой ветераны» — это о таких, как она) — на угнанных автомобилях Ольга Зельдовна-Григорьевна разъезжает по Москве и собирает пожертвования в пользу голодающих. Но в начале 1923 года «московский период» заканчивается — Кротов погибает в перестрелке, прикрывая ее бегство от угрозыска, а схваченная позже баронесса заявляет, что начальник Костромской колонии был сумасшедшим, — он-де изнасиловал ее и против воли увез в Москву, где втянул в свои преступные махинации… Баронессу передали на поруки петроградским родственникам, живущим в Шувалове, вскоре родственники пожалели о своем благородном поступке, обвинив 55-летнюю «баронессу-генеральшу» в краже у них денег. 23 ноября 1924 года Ольга Штейн была приговорена питерским судом к 1 году лишения свободы условно… О дальнейшей ее судьбе — одни легенды и слухи. Одни рассказывают, что «баронесса» вышла замуж за инвалида Красной Армии и еще в 30-х годах торговала кислой капустой на Сенном рынке, другие — что она окончила свои дни в ссылке на Дальнем Востоке, обучая новое поколение преступников нелегкому ремеслу афериста… Вроде бы даже потом этой неординарной женщине с удивительным запасом жизненной энергии «воры в законе» поставили памятник на могиле — кто знает, как все было на самом деле…

Однако вернемся в дореволюционный Санкт-Петербург — столицу Великой Империи, чей преступный мир состоял, безусловно, не только из более или менее симпатичных особ женского пола. Как уже упоминалось выше, в уголовной среде тогда складывалась четкая иерархия и специализация — были воры-аристократы, выходившие на международную арену (в революционный период все они эмигрировали за границу), и воры рангом пониже. К ворам-аристократам относились прежде всего карманники — «марвихеры», занимавшиеся кражами бумажников у солидных господ. В марвихере-аристократе трудно было с первого взгляда угадать преступника, наоборот, они, как правило, обладали весьма благообразной внешностью — выглядели как врачи или адвокаты. За несколько лет «работы» марвихер мог сколотить весьма приличное состояние. В Петербурге в 80-х годах прошлого века гремело имя знаменитого карманника Александра Макарова, по кличке Сашка-Пузан, который начал свою карьеру с 11 лет — крал платки у прохожих. Через 6-7 лет работы его авторитет в воровской среде поднялся на невиданную высоту, полиция никак не могла его поймать, поскольку Пузан почти всех агентов знал в лицо. Сгубила Макарова водка, он стал сильно пить и умер от скоротечной чахотки в 23 года — на его похоронах присутствовал весь цвет питерской воровской аристократии.

В начале 90-х годов прошлого столетия лидерство среди карманников Питера отдавали Александру Хомякову, сыну отставного поручика, за это, вероятно, он и получил кличку Сашка-Офицер. У Хомякова, судя по всему, склонность к дисциплине и строгой субординации была заложена в генах — он сумел организовать достаточно крупную шайку карманников со штаб-квартирой в одном из питерских притонов. По утрам, после обязательного прочтения газеты «Тираж», Хомяков, как настоящий «рулевой», отдавал распоряжения — кому где работать. Кстати, вторая его кличка как раз и была — Сашка-Руль. Похоже, успехи команды Хомякова сильно встревожили конкурентов — его «заложили» полиции, и в 1893 году суд приговорил Офицера к ссылке в арестантские роты на 3 года. Через год Хомяков бежал — очень уж хотел поквитаться с тем, кто его выдал, но — доносчик, похоже, оказался пошустрее — в 1894 году Офицера нашли на набережной Обводного канала у Сивковых ворот с проломленной головой…

В эти же примерно годы «работали» в Питере супруги Требусы — симпатичная жена кокетничала с прохожими на улице, а муж шарил у размечтавшихся господ по карманам. Забавно, что при этом Аарон Хаймович Требус умудрился ни разу не попасться в полицию, в отличие от своей супруги, которую арестовывали трижды. В конце XIX века чета Требусов решила больше не искушать судьбу и эмигрировала в Лондон, где занялась виноторговлей и сдачей внаем меблированных комнат…

Известен также в своих кругах был и марвихер Григорий Штейнлов, специализировавшийся на снятии с богатых прохожих драгоценностей и эмигрировавший вовремя в Берлин.

Кстати, в мещанской питерской среде вор-карманник считался завидной партией, таким женихам многие добропорядочные родители невесты всегда готовы были предоставить квартиры для убежища. Постепенно в Петербурге сложилась целая система «блатных» квартир — в основном в районе Лиговки и Сенной площади. Содержателей таких квартир называли «блатокаями» и очень ценили в воровской среде.

Отдельную воровскую касту составляли «шнифера» — воры, проникавшие ночью в магазины и выносившие из них товары на большие суммы денег. К «шниферам» примыкали «подводчики» — разработчики операций и приемщики воровского товара. В 90-х годах XIX века в Петербурге одним из самых известных шниферов был Гришка-Армянин, накопивший впоследствии достаточно денег для открытия своих рыбных промыслов.