Бандитский Петербург - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 3

В 1741 году на престол взошла императрица Елизавета, — «дщерь Петрова». Впрочем, «взошла», пожалуй, слово не совсем точное, скорее, она силой была возведена на трон гвардией. Ну а поскольку за все на этом свете надо платить, пришлось Елизавете во время своего правления закрывать глаза на художества своей гвардии. Офицеры, сержанты и солдаты при Елизавете вытворяли такое, что оторопь берет. Видно, твердо уверены были служивые в своей неподсудности и безнаказанности. Сведения о «беспределе» армии в то время дает Соловьев: «Чаще всего заводителями беспорядков, виновниками преступлений в царствование Елизаветы являлись люди из войска. Сила, даваемая оружием, вела грубых людей к тому, чтобы пользоваться этой силой против безоружных сограждан». Многое стоит за этими скупыми строками. Бесчинства военных, решивших, что пришло время насладиться плодами совершенного ими дворцового переворота, как правило, не доходило до суда — по крайней мере в тех случаях, когда преступления совершались офицерами. Военные грабили прямо на улицах, а в некоторых ситуациях не стеснялись и вламываться в дома богатых купцов, вырезая целые семьи… Да и не только купцы страдали — в самом начале царствования Елизаветы в Петербурге караул, которому было положено охранять дом графа Чернышева, разграбил этот самый дом и убил малороссийского шляхтича Лешинского, пытавшегося остановить солдат… В те времена трактирщики и хозяева постоялых дворов часто вынуждены были бесплатно давать кров, пищу и вино людям со шпагами — такое вот «мушкетерское» время наступило в России. Взамен постояльцы из военных давали трактирщикам своеобразную «крышу» — т.е. защищали от произвола других вооруженных групп. Часто офицеры и солдаты, оставив службу, целиком посвящали себя преступному промыслу. В 1750 году была разгромлена крупная шайка воров и разбойников, за которыми числились чудовищные преступления и злодейства. Когда захваченные преступники начали давать показания, выяснилось, что шайкой руководил отставной прапорщик Сабельников, который основал настоящую разбойничью базу со своей пристанью, с избами и тайниками, со складами оружия. Сабельников лично разрабатывал все операции по разбойным нападениям, подробно инструктировал своих подчиненных, отправляя их на дело, с каждой акции брал себе долю, а иногда и сам ездил — размяться, так сказать. (Ну как тут не вспомнить день сегодняшний, когда большинство «крестных отцов» современной организованной преступности давно уже не совершают преступления своими руками, а лишь «разрабатывают» их и руководят процессом — получая, естественно, свою долю. Правда, время от времени «понятия» требуют от некоторых из них что-то сделать и лично. Говорят, что некоторые воры в законе, разъезжая на «мерседесах» и проживая в многоэтажных особняках, раз в месяц спускаются в метро и на глазах у своей «пристяжи» тащат кошельки с грошами из кармана какого-нибудь работяги. Такое «личное участие» сильно повышает авторитет в глазах окружения и свидетельствует о верности традициям.)

И вот что любопытно: несмотря на то что Россия, с одной стороны, была охвачена криминальным «беспределом», а с другой — произволом властей на всех уровнях, в нашу страну «на ловлю счастья и чинов» ехали иностранцы чуть ли не со всей Европы. И ни разбойники, на бандитствующая гвардия, ни коррумпированные власти их не останавливали. Они приезжали в Россию XVIII века по тем же причинам, что и в 90-х годах XX столетия. Страх пред ужасами беспредельной непонятной страны отступал пред величиной возможного выигрыша. Те иностранцы, которым повезло, становились в России генералами, адмиралами, губернаторами… И никто не знает, сколько искателей счастья навсегда сгинуло в нашей стране. Нет такой статистики. Остались только слухи и страшные легенды. Говорят, что многие корчмы и постоялые дворы на дорогах, идущих от Петербурга, стояли в буквальном смысле на костях убитых иностранцев. Как правило, их грабили и убивали не тогда, когда они только ехали в Россию — что возьмешь с голодранцев? — а когда они, разбогатев, возвращались домой. Такие «хитрые» постоялые дворы иногда работали как настоящие «фабрики смерти» — в газете «Санкт-Петербургские ведомости» от 11 июля 1730 года встречаем такую вот информацию: «Некоторый Швеции капитан с женою и четырьмя детьми и служанкою из России в свое отечество ехавший недалеко от СанктПетербурга на границе от некоторого корчемщика, который может у него какие деньги усмотрел, со всеми при нем бывшими убит и под избу в яму брошен…»

Кстати, такие разбойные трактиры и корчмы — достаточно давняя традиция в России, еще в былинах об Илье Муромце встречаются похожие сюжеты…

Вообще в России середины XVIII века «уголовной» столицей все-таки была Москва, а не Петербург — во-первых, Питер был «моложе», не успели сложиться традиции, во-вторых — сами преступники старались не очень «беспредельничать» в Санкт-Петербурге, где по причине близости центральной власти проще было «попасть под замес». Была даже такая тенденция — совершив преступления в Питере, немедленно бежать в Москву, там было и спрятаться легче, и краденое сбыть. В «златоглавой» же криминогенная обстановка была просто кошмарной — один только знаменитый вор-сыщик Ванька-Каин с 28 декабря 1741 года по ноябрь 1743 года сумел поймать 510 разбойников, воров, скупщиков краденого, фальшивомонетчиков и убийц, среди которых, кстати, было и несколько питерских "гастролеров ".

В 1748 году в Москве началась настоящая вакханалия поджогов, убийств, разбоев и грабежей, это настолько испугало Елизавету Петровну в Петербурге (она полагала, что поветрие может перекинуться и в столицу), что вокруг императорских дворцов на площадях выставлялись пикеты из гвардейских полков, которые должны были вылавливать разных злодеев и разбойников, впрочем, сама Елизаветинская гвардия, как уже упоминалось выше, могла бы многим разбойникам и злодеям дать фору…

В самом Питере, как уже говорилось, было все же поспокойнее, зато в его близких и дальних окрестностях разбойники «шуровали» вовсю — в Олонецкий уезд специально для наведения порядка был послан отряд поручика Глотова, которому удалось изловить немало лихих людей. От захваченных в плен разбойников удалось узнать, что в глухом Каргопольском лесу есть у них своеобразная база — настоящий разбойный стан. Глотов направил было туда людей, чтобы выжечь преступное гнездо, но оказалось, что его уже опередили — два молодых местных охотника, одному из которых было 17 лет, а другому 20, случайно натолкнулись в лесу на избушку, из которой вышли три человека и пригласили их на огонек, пообещав убить, если не примут они вежливого приглашения. Войдя в избу, звероловы увидели целый арсенал — ружья, рогатины — и поняли, куда попали. Разбойники меж тем тихонько совещались, как бы им половчее убить охотников, чтобы те не донесли на них — и решили они провернуть все дело в бане, куда двое и отправились, чтобы ее истопить. На третьего же, оставшегося в избе, прыгнул один из юношей и заколол ножом. Схватив ружья, звероловы побежали к бане, застрелили одного злодея через окно, а другого — когда тот в дверь выскочил. Уходя, молодые охотники спалили разбойный стан дотла — чтоб другим злодеям приюта не было… Сенат с удовольствием заслушал это «приключенческое» дело и постановил отпустить смелых юношей без наказания…

В Петербурге между тем начинали понемногу расцветать более «интеллигентные» виды преступлений — аферы, мошенничества, карточное шулерство, подделка официальных документов. К 1761 году тайных игорных приютов, в которых орудовали шулера, стало настолько много, что потребовался специальный высочайший указ о запрете играть в частных домах «… во всякие азартные игры, в карты, то есть в фаро, в квинтич и им подобные на деньги и вещи». Лишь в самых знатных дворянских домах можно было играть на маленькие суммы в ломбер, кадрилию и пикет, в контру и памфиль. Если полиция узнавала, что где-то идет большая игра и хватала игроков на месте, то хозяева дома и все игроки обязаны были заплатить штраф в размере двух годовых жалований. Деньги, на которые шла игра, конфисковывались, половина этой суммы отдавалась доносчику, четверть — в доход полиции, четверть — на благоустройство больниц и госпиталей. Однако эти жесткие меры были малоэффективны. (Шулерство и карточные «разводки» продолжали развиваться, и в XIX веке русская карточная шулерская школа становится одной из самых авторитетных и уважаемых в Европе — многие питерские картежники стали настоящими преступными аристократами, разъезжая по многим странам. Впрочем, об этом будет рассказываться немного ниже.)