Кружево - Конран Ширли - Страница 55

Тетушка Гортензия понимающе покивала головой. «Подумаю, чем я смогу тут помочь», — сказала она.

Спустя несколько месяцев после этого разговора тетушка Гортензия позвонила Максине. «Дорогая, — сказала она, — у меня есть для тебя один клиент. Это племянник одного из моих друзей. Мальчик только что стал наследником обветшалого шато возле Эперне. Бедняга, там творится полный хаос. В доме с войны никто не живет, а у него нет даже времени по-настоящему заняться этим домом: он должен приводить в порядок имение, которым никто не занимался на протяжении последних пятнадцати лет. Я подумала, что для тебя это может оказаться интересным делом. Поэтому, если, конечно, ты готова, я могла бы заехать за тобой завтра в девять утра, и мы бы съездили в Шазалль. Насколько я понимаю, там не только имение, но еще и виноградники, около семисот акров, и тоже совершенно заброшенные».

На следующее утро тетушка Гортензия подхватила по дороге Максину, одетую и причесанную в таком стиле, на который, как она уже успела убедиться неоднократно, лучше всего «клюют» новые клиенты. На ней был ошеломляющий льняной костюм цвета спелой груши, туфли в тон костюму, но несколько более темного оттенка; копна длинных, до плеч, тяжелых золотистых волос была собрана сзади в тугой пучок, чем-то напоминавший кошачью мордочку и подвязанный лентой в тон костюму. Они выехали из Парижа и направились в сторону Шампани. Имение де Шазаллей располагалось в тринадцати километрах южнее Эперне, на самой границе области Кот-де-Бланш, что лежала к юго-западу от Эперне, где-то между Верту и Ожером.

Вершина довольно плоского холма была покрыта лесом. Там, где он кончался, прямо на склоне начинались виноградники, которые уходили вниз и вдаль, к полям золотистой кукурузы, что виднелись сквозь слабую дымку в долине. «Мерседес» свернул с пыльной проселочной дороги, въехал в распахнутые ворота, железные створки которых проржавели, а одна чуть не падала с петель, и проехал еще примерно полкилометра по заброшенной и заросшей дороге. По пути им попалось несколько цветочных клумб, тоже неухоженных и беспорядочно разросшихся. И наконец на фоне прозрачно-голубого неба показался темный, с башенками, силуэт великолепного шато. Когда они подъехали поближе, то увидели, что и дом тоже имеет какой-то заброшенный и полуразрушенный вид. Максина обратила внимание, что во дворе валялись несколько упавших с крыши и разбившихся черепиц. Они прошли через двор, поднялись по растрескавшимся каменным ступеням к входной двери, потянули за ржавую ручку колокольчика и удивились, услышав, что где-то в отдалении за дверью раздался звонок.

Дверь открыл высокий стройный молодой человек, одетый в поношенный коричневый свитер. У него было некрупное худое лицо с четко очерченными скулами, а вокруг уголков серых глаз разбегались морщинки, какие обычно образуются от частого смеха. Он выглядел несколько удивленным, но довольным — так, как будто ему только что сделали неожиданный подарок. Он слегка поклонился, поцеловал приехавшим руки и пригласил войти.

— Здесь все покрыто пылью, и поэтому я непрерывно чихаю. Но один из залов я привел в порядок, а женщина из деревни периодически убирает его. Дом, конечно, в ужасном состоянии.

В холле, где они стояли, было темно и пусто, ставни на окнах были закрыты, как и во всем доме, и он производил гнетущее впечатление. С потолка и стен свисала отслоившаяся старая краска, углы были затянуты паутиной, а одна из внутренних дверей сорвана с петель и, разбитая, лежала на полу. Во время войны в этом шато размещались немецкие солдаты; они же и разгромили его. Великолепные резные двери были побиты и поломаны; фамильные гербы, прежде украшавшие их и старинную отделку стен, сбиты, и на их месте написаны или выцарапаны разные непристойности. Антикварная мебель в основном была употреблена на дрова, за исключением лишь нескольких вещей, кучей сваленных на чердаке: немецкий комендант явно собирался использовать их в тех же целях чуть позже.

— Кроме этого здания, здесь неподалеку располагается еще четыре довольно хороших шато. То, что в Монморте, находится в отличном состоянии, Брюньи — тоже, Морейль в несколько худшем, а Лувро мне просто не нравится. — Граф слегка сутулился, у него была длинная шея. Время от времени он то поворачивался к Максине, то украдкой бросал на нее взгляды. «Он ожидал, что я окажусь старше, — подумала она про себя, — не хочет доверять работу такой молодой; ну что ж, надо произвести на него впечатление». Она раскрыла привезенный с собой большой блокнот и принялась заносить в него многочисленные записи, наброски, рисунки.

Скромный и застенчивый, Чарльз де Шазалль казался привлекательным в своей полнейшей беспомощности. Возможно, более агрессивный по складу характера человек решил бы, что Максина слишком раскомандовалась. Но для Чарльза Максина оказалась именно той, кто был ему нужен, и он чем дальше, тем больше восхищался ею. Максина непрерывно что-то писала, прикидывала и под конец дня предложила простой, но весьма разумный план приведения в порядок того хаоса, посреди которого неожиданно для себя самого оказался вдруг Чарльз.

Неудивительно, что она получила заказ. После этого она почти ежедневно тряслась сюда по проселочной дороге на своем маленьком белом фургоне «Рено», каждый раз привозя с собой из Парижа какого-нибудь очередного специалиста. То это был оценщик, то архитектор, то кровельщик, то владелец аукциона, то специалист по канализации, то реставратор мебели или картин.

Каждый из них спустя какое-то время представил Максине свой отчет, и теперь по пятницам, вечерами, Максина и Чарльз встречались за ужином в старой, XVIII века, таверне в Эперне и обсуждали все детали будущей работы. Здесь подавали оленину — олени водились в этой же местности, — мясо дикого кабана, всегда свежий, мягкий, белый и острый бурсальский сыр и, конечно же, местное белое вино, разумеется, сухое, с тонким букетом и легким привкусом лесного ореха. Так продолжалось все лето.

Но Максине во время этих деловых ужинов можно было бы подавать все, что угодно, хоть сухари с водой: она совершенно не замечала, что ест. И хотя, прежде чем сделать заказ, они долго и тщательно обсуждали выбираемые блюда, мысли Максины были не о прелестях местной кухни. Она думала лишь о том, как бы ей понравиться Чарльзу.

— Тот, напротив, наслаждался каждым кусочком, который отправлял в рот. Чарльзу нечасто приходилось бывать в ресторанах. Он вел уединенный деревенский образ жизни, его не тянуло блистать в Париже, вести там пустую болтовню на светских приемах и раутах. Днем он напряженно работал, стараясь привести в порядок запущенные виноградники своего имения, а вечера предпочитал проводить в одиночестве и дома, вытянув длинные тонкие ноги перед камином и читая или слушая музыку. Максина казалась ему занятной и интересной — отчасти еще и потому, что она была une serieuse.

— Сколько всего еще предстоит сделать! — вздохнул он как-то в очередную их пятничную встречу, когда они уже кончали ужинать. — Начать с того, что у наших виноградников пока еще слишком мал выход вина. В пересчете на шампанское средний урожай должен быть порядка 5600 литров с гектара. — Он жестом показал официанту, чтобы тот подавал кофе. — Откуда я все это знаю? Ну, наша семья уже несколько веков живет в этих краях, так что не стоит удивляться моему хорошему знанию основ производства шампанского. Но практикой я смог заняться только после того, как умер отец.

Он замолчал, пока официант наливал ему в бокал коньяк, потом капнул чуть-чуть на краешек стола, чтобы проверить качество: пролитое должно было остаться на столе несколькими каплями, не растекаясь.

— Французы чаще всего предпочитают, чтобы сыновья продолжали семейное дело. Но моему отцу так хотелось демонстрировать всем свою независимость, что он не позволял мне никак участвовать в его бизнесе. А в то же время он не разрешал мне и работать на какую-нибудь другую фирму. Все это доводило меня просто до отчаяния, тем более что отец решительно не признавал никаких новых, современных методов. Я знал, что жить ему осталось недолго — его покалечило гестапо во время войны: его там зверски пытали, — поэтому никогда не шел против его воли.