Кружево - Конран Ширли - Страница 35

Последним номером в демонстрируемой коллекции было, как всегда, подвенечное платье: белое, с множеством начинающихся от плеч кружевных оборок, мелких, как бы кипящих и постепенно переходящих в двух с половиной метровый шлейф.

— Отлично! — одобрила тетушка Гортензия. — Платье невесты всегда должно быть таким, чтобы, пока она будет стоять на коленях у алтаря, всем присутствующим было бы на что поглазеть. Венчание — это так скучно, всегда заранее знаешь все, что будет дальше. Так, а теперь пойдем на примерку.

Они перешли в примерочную.

— По три примерки на каждое платье, — жаловалась тетушка Гортензия, — но зато в результате сидит идеально. В этом — главное достоинство одежды, сшитой на заказ. Вам не кажется, что в талии хорошо бы чуть-чуть посвободнее? — спросила она примерщицу и снова обратилась к Джуди: — Хочешь знать, почему я выбрала именно это платье, Джуди? Оно достаточно оригинальное, но не кричащее. Только самые богатые, самые красивые и по-настоящему творческие женщины могут носить действительно оригинальную одежду. Я ни то, ни другое и ни третье. Но я хорошо знаю, как я хочу выглядеть. А большинство женщин одновременно надеется и выделяться, и не бросаться в глаза. Но это же невозможно!

— Тебе не кажется, что вырез здесь несколько другой, не такой низкий? — высказала критическое замечание Максина.

— Месье Диор дал на это свое согласие. Нельзя открывать ничего лишнего до половины седьмого вечера и когда тебе за сорок пять.

— Очень эффектно, — одобрила Джуди и тут же нарвалась на отповедь.

— Очень элегантно, дорогая. Слово «эффектно» изобрел Скиапарелли, он понимал под ним нечто самобытное и эксцентричное. Нельзя то быть эффектной, то не быть ею. Или уж дано, или не дано. Я не эффектна.

Тетушка Гортензия была женщиной, во всем стремившейся к совершенству. Достаточно энергичная и жесткая для того, чтобы знать, чего она хочет, и уметь добиваться этого, она никогда не щадила ничьих чувств, если речь заходила о совершенстве. Неизменно вежливая, она могла снова и снова возвращать платье, пальто или шляпку на переделку до тех пор, пока качество и вид вещи ее не удовлетворяли. Ничто и никогда не получало от нее более высокой оценки, нежели «удовлетворительно». Гардероб у тетушки Гортензии был не очень большой, но все — из тончайшего шифона, из наимягчайшего шелка, из самого изысканного твида или из самого гибкого и гладкого меха. Помимо того, что она заказывала у Диора, ее одежда включала несколько вариаций одного и того же костюма, которые она считала соответствующими своему возрасту и образу жизни. К каждому комплекту полагались две шляпки: одна маленькая, плотно сидящая на голове, а другая с большими полями, фетровая или соломенная. Эти простые костюмы были украшены изысканнейшими ювелирными украшениями. Если в одежде Тетушка Гортензия любила скромность, то в украшениях она к ней вовсе не стремилась и предпочитала массивные золотые вещи, тяжелые платиновые цепочки, крупные изумруды, обсыпанные бриллиантами, и длинные нити шишковатого, неправильной формы жемчуга.

После Диора тетушка Гортензия повела девушек выпить по чашке чаю в «Плаза Атенэ». Вдоль широкого коридора кучками стояли низкие бархатные кресла, в воздухе висел запах дорогих духов и сигар и тот специфический аромат, что обычно сопровождает американцев, помешанных на том, чтобы их одежда всегда была идеально выстирана и вычищена.

— Как вам понравился показ мод? — спросила тетушка Гортензия, когда к ним подвезли тележку с пирожными.

— Великолепно, — ответила Джуди, откидываясь на спинку кресла. Ей нравилось, что официант стоит рядом и ждет; нравилось заставлять его ждать, как это может нравиться только тому, кто сам когда-то работал официантом. — Великолепно и изумительно. Но мне кажется, что одежда должна быть практичной. А то, что мы видели, непрактично. Даже если бы я могла позволить себе это купить, мне оказалось бы не по карману содержать такую одежду в порядке. Поэтому я бы ее не купила, какой богатой я бы ни была. — Она подцепила вилкой меренгу. — Максина, не смотри на меня так, будто я оскорбляю божью Матерь. Как ты будешь стирать юбку, на которую ушло пять метров ткани? Какая химчистка возьмется чистить то белое бальное платье из крепа? И как ухитриться содержать в чистоте то кремовое замшевое пальто?!

— Ваши американские модельеры не могут сделать ничего даже отдаленно похожего на наши парижские коллекции, — возмущенно возразила Максина. — Вот почему сюда едут за модой со всего света.

— Послушай, Максина, я же сказала, что модели были божественные. Но я уверена, что для большинства женщин эти модели непрактичны. Тетушка Гортензия спросила меня, как мне понравилось, вот я и отвечаю. Я лично не намерена потратить полжизни, чтобы всего лишь содержать в порядке свою одежду.

Тетушка Гортензия, сидевшая в маленьком бархатном кресле совершенно прямо, как кадет из Сен-Сира[28], ответила:

— Очень интересное замечание. Я передам его месье Диору. Правда, он, конечно, не обратит на него ни малейшего внимания. Во всем мире есть только около восемнадцати тысяч женщин, которые достаточно богаты, чтобы позволить себе шить туалеты в Париже. И все они толпятся в очереди у его салона, так что ему незачем думать о том, практична ли его коллекция. Но Джуди совершенно правильно поступает, когда говорит то, что думает. Я сама тоже всегда так делаю. Когда мне было столько лет, сколько сейчас вам, я вела себя как тихая маленькая мышка — ну, может быть, не маленькая, но очень боявшаяся открыть рот. Перед Первой мировой войной, знаете ли, было принято, чтобы детей было видно, но не слышно.

— Я всегда говорю то, что думаю, просто потому, что иначе не умею, — сказала Джуди. — Я знаю, что европейцы считают меня невоспитанной, но не могу понять почему.

— Потому что ты бестактна и вечно орешь, — ответила Максина, все еще не остывшая от того, что Джуди осмелилась покритиковать самого Диора.

— Я иногда кричу, когда чем-то возбуждена или расстроена. Мне все время приходилось кричать, когда я была маленькой, иначе старшие просто не обращали на меня внимания.

— И не надо меняться, — посоветовала тетушка Гортензия. — Живи своим умом и не повторяй того, что говорят другие. Ты прямой человек и ждешь того же и от других. Твои манеры могут показаться грубоватыми тем, кто тебя не знает. Возможно, они даже кому-то не понравятся или кого-то насторожат. Но ты уже не ребенок и умение вести себя в обществе скоро приобретешь. Лично мне очень симпатична этакая очаровательная и прямолинейная наивность. По-моему, очень свежо и мило. — В задумчивости она отхлебнула из чашки. — Когда теряешь наивность, это совсем не то же самое, чем когда теряешь невинность. Наивность утрачиваешь тогда, когда приходится соприкасаться с миром в одиночку, самой. Когда постигаешь, что главное право жизни — убей или убьют тебя. Это совсем не то, чему учат в детстве. — Она взяла еще одно сахарное пирожное. — Я поняла это довольно быстро во время войны. Только тогда, в сорок два года, я осознала, что же такое жизнь на самом деле. Эта война была ужасающей, но иногда в ней открывалось и нечто захватывающее. Мне до сих пор недостает той лихорадки, в которой мы тогда жили. Максина знает, я предпочитаю не говорить, а действовать. Нельзя сидеть сложа руки и ожидать, пока в твоей жизни что-нибудь произойдет.

— Это верно, — страстно поддержала ее Джуди. — Надо действовать самому.

— Совершенно верно. Сколько же у нас было всего интересного среди этого ужаса и страданий! Морис, наш шофер, был в Сопротивлении моим начальником. Мы действовали на железных дорогах. — Отвечая на молчаливый вопрос Джуди, она сделала характерный жест рукой. — Взрывали их. А потом стали частью маршрута, по которому спасались бежавшие от немцев. Это было не так интересно, но зато гораздо опаснее. — Тетушка Гортензия изысканным движением помешала серебряной ложечкой в фарфоровой чашке.