Дикие - Конран Ширли - Страница 73

В сопровождении двух охранников и одного солдата, несшего шелковый сверток, Гарри вступил на гравийную дорожку, которая вела к Президентскому дворцу. Справа и слева от него лежали великолепно ухоженные лужайки с клумбами оранжевых лилий и еще каких-то красно-черных и очень высоких, до пятнадцати футов, цветов.

Низкий, квадратный, со штукатуркой, выкрашенной в розово-лиловый цвет, дворец не имел окон на нижнем этаже. Вдоль его стен с интервалом в шесть футов находились охранники. Некоторые из них сидели на корточках, другие — на траве, вытянув ноги и опершись спинами о стену, третьи стояли и держали винтовки за стволы, как будто собираясь использовать их как клюшки. Охрана казалась разомлевшей и потерявшей бдительность, но Гарри знал, что это обманчивое впечатление, что эти ребята на самом деле напряжены, зорко следят за местностью и в любую минуту готовы отразить возможное нападение.

Небольшая процессия, состоявшая из Гарри и сопровождающих его охранников, прошла под также охраняемой аркой во внутренний двор, который занимал площадь примерно в шестьдесят квадратных футов и по краю которого бежала узкая и незаметная издали дорожка. В тени веранды стояли деревянные скамьи, наподобие тех, что бывают в церквях. В середине дворика искрился на солнце крохотный прудик с кувшинками. Он был окружен деревьями, кустами с цветами и дикими орхидеями.

Гарри с охранниками прошел через двор, поднялся по белой мраморной лестнице и вошел во дворец сразу на втором этаже, пройдя под изящной аркой, которая была также выложена из мрамора.

Они повернули направо, в коридор шириной примерно в восемь футов. Звуки их шагов поглощались толстым ярко-красным ковром, который был постелен здесь. Справа от Гарри были высокие, запертые окна, занавешенные золотистыми шторами из парчи. Одно окно было разбито, и на ковре до сих пор неубранными искрились осколки стекла. «Похоронная обстановочка», — мрачно подумал Гарри, когда они прошли мимо глубокой ниши, внутри которой он разглядел небольшой алтарь.

Впереди раздалась резкая команда. Гарри заставили остановиться перед двустворчатыми тяжелыми дверьми из сандалового дерева, которые охранялись двумя филиппинцами. Один из охранников, находившихся с Гарри, тихо переговорил с ними, и через минуту ему было позволено пройти в двери.

Он вернулся почти сразу же и кивнул Гарри, дав ему тем самым понять, что он может войти. Тот выступил вперед и почувствовал, как через полуоткрытые двери просачивается свежий, кондиционированный воздух. Он вошел в двери и тут же замер от изумления…

Возле двери, справа от Гарри, находился широкий стол, на котором был растянут прямоугольный лоскут ярко-оранжевой материи с темно-малиновой полосой, проходившей посередине. Рядом с этим лоскутом лежала военная фуражка с длинным козырьком, револьвер в кобуре, мачете и автомат. Нет, Гарри удивило вовсе не это. Это как раз он и ожидал увидеть. Но кроме этого, он смутно представлял, что на следующий день после удавшегося военного переворота генерал будет проводить непрерывные совещания со своими полковниками, водить карандашом по карте или созовет своих новых министров и станет обсуждать с ними планы развития сельского хозяйства на острове на ближайшие пять лет.

Но Гарри не ожидал, что, оказавшись в покоях генерала, услышит радостные визг, хихиканье и тонкоголосый смех.

Поначалу, оглушенный стоявшим в комнате шумом, Гарри подумал, что оказался на каком-нибудь детском утреннике. Комната, которая открылась его взору, казалась большой, но не из-за своих размеров, а из-за того, что вся изящная резная мебель была сдвинута к стенам и в центре комнаты был расстелен только искусно сплетенный — ручная работа — персидский ковер. На ковре стоял мужчина в военной форме цвета хаки. Глаза у него были завязаны черной лентой, и он, разведя в стороны вытянутые руки с растопыренными пальцами, делал неуверенные выпады в сторону группы смеющихся молодых женщин. Маленькие, цвета кофе, женщины меланезийской крови перемешались с полинезийками и черными островитянками. Большинство были обнажены до пояса, а вокруг бедер были обмотаны материей самых разных ярких расцветок. На одной из женщин было надето изящное золотистое вечернее платье без пояса, какие носят на Западе. Другая была наряжена, как невеста, только ее подвенечное платье было явно не глажено и не стирано несколько лет. Самая красивая, самая юная и самая смуглая девушка из всех присутствующих бегала вокруг генерала в белой кружевной ночной рубашке и черно-красных сандалиях на платформе «Кармен Миранда».

Генерал, — а Гарри уже успел догадаться, что это Раки, — продолжал размахивать руками, стараясь зацепить кого-нибудь из женщин, и неуверенно бросался на пустоту. Женщины же с визгом уворачивались от его объятий и отскакивали в сторону. Они прыгали вокруг него, как веселящиеся котята, избегая его прикосновений, заходили ему за спину, дергали за мундир, после чего бросались прочь с пронзительными криками и смехом.

Черная девушка в белой кружевной ночной рубашке, будучи, очевидно, посмелее своих товарок, забежала генералу за спину и дернула его за левое ухо. Тот тут же цапнул рукой пустое пространство, она отскочила, но споткнулась на своих высоких сандалиях и едва не упала. Гарри увидел, как взметнулись вверх ее руки, когда она пыталась восстановить равновесие. Ногти на ее смуглых детских пальцах были выкрашены в ярко-розовый цвет и заточены, как стрелы. На каждом пальце блестели кольца, а на тонких запястьях переливались браслеты.

Смеясь, девушка поднялась на ноги и вернулась к игре. Когда она поднималась с пола, Гарри заметил ее высокие круглые ягодицы под почти прозрачной кружевной рубашкой. Со счастливым хохотом девушка опять подбежала к генералу с завязанными глазами и подняла было руку, чтобы дернуть его за ухо еще раз.

Но Раки услышал ее приближение, резко развернулся и схватил ее за руку. Вокруг поднялся дикий визг. Генерал поласкал груди девушки, ущипнул за соски и крикнул:

— Нома!

В качестве отдыха от многодневного напряжения и ответственности победитель сражения за Куинстаун забавлялся игрой в жмурки.

Гарри догадался, что эти женщины, включая и старшую из всех, которая сидела на корточках у стены и неодобрительно косилась на играющих, были женами и любовницами генерала. Они, как и их сестры, матери, подруги и служанки, не знали, что такое церковное венчание и брак.

Одна из этих экзотических созданий вдруг заметила стоявшего в дверях Гарри, указала на него, потом на солдата, держащего на руках сверток шелка и пронзительно вскрикнула.

Женщины тут же остановились, прекратили игру, сгрудились и стали о чем-то оживленно перешептываться.

Генерал Раки сдернул с себя черную повязку. Казалось, он нимало не смущен тем, что его застали за подобным занятием. Он направился к Гарри, и бриллианты на его высоких шнурованных ботинках, засверкав всеми своими гранями, тут же выстроили на потолке полноцветную радугу. «Бриллианты на ботинках — это что-то, — подумал Гарри. — Впрочем, не стоит, видно, опасаться того, что они вдруг могут пропасть». Он знал, что на острове Пауи никто никогда не посмел бы украсть даже шнурки от ботинок генерала Раки.

— Приветствую вас, господин Скотт, — сказал генерал вальяжно. Желтоватые зрачки расширились так же, как увеличился оскал желтоватых зубов. Он двигался легко и быстро, что выдавало в нем хорошо тренированного и подвижного человека. Его рукопожатие было сухим, быстрым и нервным.

— Как вам нравится наш новый флаг, а? — спросил генерал и кивнул в сторону стола, на котором был растянут лоскут ярко-оранжевой материи с малиновой полосой посередине. Он подхватил мачете, сделал вид, что роняет его и в последний момент поймал, потом снова проделал тот же трюк пару раз. В его движениях чувствовалась какая-то смутная угроза. Как будто в тебя целятся из револьвера, в котором всего три патрона, непрерывно крутя барабан.

Гарри сказал:

— Он очень красив, сэр.

Раки взглянул на Гарри. Он не любил австралийцев. в 1938 году — в тот год, когда родился генерал, — Пауи все еще находился под австралийским надзором. Офицеры полиции Пауи все еще были белыми, хотя младшие чины и рядовые набирались из числа островитян. Отец Раки был школьным учителем, который восхищался автралийской администрацией на острове. В конце концов он ушел из школы и поступил на работу в управление полиции, где довольно быстро дослужился до сержантских нашивок. Он вел хозяйство и обращался со своими детьми, руководствуясь требованиями строгой дисциплины, с которой сталкивался каждый день на работе. Однажды он твердо решил, что старший сын должен пойти по его стопам в жизни. Эта дисциплина (явление необычайное на вольном и легкомысленном острове) дала свои плоды. В то время образование на Пауи было еще, главным образом, в руках миссионеров, которые могли дать детям островитян лишь самые начальные знания.