Слоеный торт - Коннолли Дж. Дж. - Страница 18

– Мы еще поговорим, – шепчет Прайс на ухо Джину. Усевшись в авто, Джимми снова мне подмигивает.

– Любит он тебя, – говорит Джин, как только заводится машина. – Ты ему как сын, которого у старика никогда не было, – смеется он. – С этого момента придется обращаться к тебе «Сынок Джимми». Да, мистер Мортимер?

– Называть вас Джимми? Ну, если вы настаиваете, мистер Прайс… Ой, простите, Джимми, – прикалывается Морти.

– Да пошли вы оба.

– Он сосватает тебе своих дочек. Неплохой получится брачный союз, – продолжает Джин.

– Они хоть ничего?

– Ну, моделями их не назовешь: габариты покрупнее будут. Но тебе понравятся. Мистер Мортимер говорил, тебе нравятся толстушки. Тем более сразу две. Правда?

– Прости, дружище. Сорвалось с языка, – подыгрывает Морти. – Зато у толстух плотные «киски».

– Созвонимся завтра утром, – разворачиваясь, бросает напоследок Джин. – Введу вас в курс дела. Adios, amigos.

Назад в асиенду

Возвращаемся в город. Молчим. Обдумываем ситуацию. Мы провели день с Джимми Прайсом. Он пытался услужить нам, накормил обедом. Да еще в таком шикарном ресторане. Наверное, он приглашает туда тех, на кого хочет произвести впечатление. Многие на нашем месте прыгали бы от счастья. Такую эйфорию испытывают лишь футболисты, забивающие победный гол на последних минутах матча финальной игры в розыгрыше кубка. Вся дальнейшая жизнь меркнет в сравнении с этим торжественным моментом. Они достигли наивысшего подъема, и никакое количество алкоголя, девочек и «кокса» никогда не принесет им такого удовлетворения, как этот опьяняющий миг. Таким образом, они становятся на путь неудачников. Остаток жизни будут в какой-нибудь занюханной забегаловке подробно пересказывать собутыльникам историю о том, как сидели за одним столом с «самим стариной Джимми». Будут хвалиться, как «большой босс» пригласил их на обед, потрепал за щеку и попросил об одолжении.

Какая-то двусмысленная ситуация. С одной стороны, Джимми одобрил мое намерение выйти из дела. Так что, если у кого-то возникнут проблемы в связи с моей отставкой, я спокойно сошлюсь на мистера Прайса. А проблемы наверняка возникнут. Мало кому удавалось сойти с дистанции и сохранить здоровье. Нужно было найти подход к старому психопату Джеймсу, и, кажется, мне это удалось. И все же что-то здесь не сходится. Я чувствую себя так, словно во время просмотра фильма в самый решающий момент выскочил за хот-догом и упустил какую-то важную деталь, так что теперь с трудом понимаю, что происходит на экране. С какой стати безжалостному мистеру Прайсу брать кого бы то ни было в долю? Почему я должен быть исключением? Мог бы я при всем желании ему отказать? Не проще было бы ему ткнуть мне в грудь пальцем и просто отдать приказ найти девчонку? Для меня это означало бы резко отступить от плана и, что самое важное, от собранных накоплений, активов, уже переваливших за отметку в один миллион фунтов. Никогда не забывай: ты имеешь дело со скользким типом, который любит кормить людей небылицами. Стоит ему поверить, и он поведает тебе очередную байку. Но, говоря откровенно, рассказы его относятся к разряду тех, знать которые нет никакой необходимости. Если бы дело обстояло именно так, Прайс мог бы спокойно пригласить меня в кафе около рынка, заказать мне бутерброд с ветчиной да чашечку чая с молоком, после чего велел бы разыскать девчонку. Тут либо я пользуюсь привилегиями, либо он меня шантажирует. А может, и то, и другое сразу. Я скорее склоняюсь к последнему варианту. Лучше, как говориться, горькая правда.

Машина несется по автостраде, ведущей обратно в центральную часть Лондона. Солнце устало садится, скрываясь за бесконечными рядами однотипных крыш. Я переключаюсь. Представляю себе, что все пространство – улица за улицей, миля за милей – все застроено домами. Вплоть до побережья. От Шотландии до Корнуолла земля Британии представляет собой ряды, бесконечные ряды стандартных одно– и двухуровневых домиков. А поля, фермы, леса – все это похоронено где-то под поверхностью. И в одном из этих домов, в одной из многочисленных комнат скрываются Шарли и Кинки. Они в полном порядке, влюблены, придумывают интимным местам друг друга смешные прозвища, лениво занимаются сексом в оранжевом свете пробивающегося сквозь щель в занавеске вечернего солнца. А может, наоборот: они стали заложниками друг друга и ситуации, сосут «леденцы» и готовят две дозы героина. Что меня ожидает? Что я увижу? Поцелуи и объятия? Или же саморазрушение двух молодых людей?

Морти ждет, что я заведу разговор первым. А мне нравится разглядывать линию горизонта, созерцать закат солнца. Это будит в душе какую-то печаль. Ведь я всегда, как безумный, вел борьбу ради того, чтобы не закончить жизнь в одном из таких домов, чтобы не сидеть перед телевизором и с детской наивностью зачеркивать номера на лотерейном билетике, чтобы не питаться размороженными, приготовленными в микроволновке котлетами по-киевски и сырой картошкой-фри, сокрушаясь по поводу того, что они никогда не получаются такими аппетитными, как нарисовано на коробке. Я жертвовал собственной свободой, чтобы, прозябая в настоящем, не жить одной лишь надеждой на будущее, на то, что, может быть, на следующей неделе, в следующем году, а может, и в следующей жизни мне наконец-то повезет. Черт, ненавижу эти слова – «может быть». Я сказал: чтобы не закончить там жизнь? Нет, не так. Скорее чтобы не закончить жизнь, вернувшись в одну из этих лачуг. Помню, по субботам, поглощая сосиски, яичницу и жареную картошку, отец доставал припрятанные за дедовскими часами купоны. Однако никогда не выигрывал ничего, кроме бесплатного кредита на следующую неделю. Ни разу он даже не приблизился к выигрышу. Он мечтал прийти как-нибудь на работу и похвалиться сослуживцам, таким же работягам, как и он, что сорвал куш. Куда там! «Галифакс-Таун» или «Алоа-Сити» не очень-то его щадили. Десять очков – максимум, что набирал мой старик. А чтобы выиграть хотя бы четырехзначную сумму, требовалось в два раза больше. Только это обстоятельство нисколько не охлаждало его пыл. Думаю, даже подстегивало. Я похож на того молодого стрелка из «Великолепной семерки». Он ненавидит горожан, даже презирает их, называет бесхарактерными. А все потому, что сам родился и вырос в таком же точно городишке, и его пугает перспектива быть застреленным в столь ненавистном ему месте. Его это просто бесит. Однако где, скажите, он подыхает? Там, в Балугавилле.

– Можно поменять кассету, Морт?

Для Маркина Гея нужно определенное настроение.

– Можешь вообще выключить. Я выключаю магнитолу.

– Найдешь ее, и все будет в порядке, – продолжает Морти. – Ты нравишься старику. Без дураков. Я сразу это понял. Ему нужны здравомыслящие парни.

– По-моему, он выдвинул ультиматум.

– Его право, брат. Только подумай, пять лет он блюдет наши интересы. Босс просто требует вернуть ему долг. Таков наш бизнес.

– Да уж, лучше попытаться.

– Как в старой песне поется: «Однажды вместе посмеемся над судьбой». Сынок, – Морти пародирует Джимми Прайса, даже делает вид, что раскуривает сигару, – сыно-о-ок, не воспринимай себя слишком серьезно.

Он протягивает руку и пытается, как Джимми, ухватить меня за щеку.

– Отвали, Морт.

– Не говори мне это слово слишком часто. Тебе может понравиться. А это… Надо бы сделать несколько копий. – Он показывает на фотографии в конверте.

– Хорошая мысль. Плохо только, что у нас нет карточек Кинки.

– Я прекрасно знаю, как он выглядит.

– И как?

– Как и все остальные обдолбанные ниггеры.

– Значит, теперь можно называть…

– Заткнись ты. Если ты вдруг не заметил, я сам черный. Поэтому имею право называть собратьев ниггерами. Белых, между прочим, за это сажают за решетку. Черные могут говорит все, что угодно.

– Ладно. Нужно найти хоть какую-то зацепку.

– И какую?

– Надо искать Кинки. Думаю, он приведет нас к цели, Морт.

– Знаешь, о ком я подумал? О твоем приятеле Билли Фальшивке.