Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Западноевропейская поэзия XХ века. Антология

Коллектив авторов

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Западноевропейская поэзия XХ века. Антология - Коллектив авторов - Страница 71

Изменить размер шрифта:

ЛИК СУДЬБЫ

Перевод Л. Лихачевой

Лик судьбы, склоненный над колыбелью ребенка,

ветер, и звезд круги, и февральская темная ночь,

мудрые старицы-повитухи, ступеньки скрипучие,

и сухие, голые плети виноградной лозы во дворе.

Над колыбелью ребенка — лик судьбы

в черном, повязанном низко платке.

Улыбка неизъяснимая, опущенные ресницы, грудь,

белая, как молоко.

Открывается дверь, и исхлестанный морем рыбак,

войдя, утомленно бросает

на сундук вымокшую фуражку.

Эти лица и эти картины были с тобой,

когда свою сеть ты плел на морском берегу

или когда уходил от встречного ветра,

глядя в провалы черные волн;

на всех морях, всех заливах были они с тобой —

тяготы жизни твоей и счастье твое.

А дальше я не могу читать —

тебя связали цепями,

подгоняют штыком,

в лесу, среди ночи оторвали от женщины,

корда она, счастливая, смотрела тебе в глаза,

не в силах вымолвить слова,

лишили тебя

света, и моря, и хлеба.

Как могли мы упасть, товарищ, в эту смрадную яму страха?

Разве такая судьба у тебя,

и мне разве это писано на роду?

Кто это смеет командовать и убивать за нашей спиной?

Не спрашивай. На току

кружатся, кружатся три красные лошади с завязанными глазами,

топчут и топчут они человечьи кости.

Не спрашивай. Время придет —

эта кровь, эта кровь

поднимется, как Георгий, всадник святой,

и копьем пригвоздит к земле кровавого змея.

Октябрь 1941 г.

КОШКИ СВ. НИКОЛАЯ

Перевод С. Ильинской

Почему же радость отдается

Песнею безлирною эриний [91]?

Почему в слезах душа моя?

Безнадежная тоска

Страх и боль родит в груди.

Эсхил. Агамемнон [92]

«А вот и Каво Гата [93], — молвил капитан

и показал на низкий голый берег,

едва видневшийся за пеленой тумана. —

Сегодня рождество. Вон там, вдали,

в порывах веста из морской волны

явилась Афродита. Камнем Грека

зовется это место. Лево

руля!» Мне помнится, глазами Саломеи

смотрела кошка, год спустя ее не стало,

а Рамазан, как он смотрел на смерть

в снегах Востока, день за днем

под леденящим солнцем,

малютка-бог, хранитель очага.

Не медли, путник… «Лево

руля», — ответил рулевой.

…сейчас, быть может, друг мой

один и взаперти, среди картин,

за рамами напрасно ищет окна.

Ударил корабельный колокол, как будто

упала гулко древняя монета

давно исчезнувшего государства,

будя воспоминанья и преданья.

«Как странно, — оборвал молчанье капитан, —

но этот колокол сегодня, в рождество,

напомнил мне о колоколе монастырском.

Историю о нем мне рассказал монах,

чудак, мечтатель и немножко не в себе.

Так вот, когда-то страшное несчастье

постигло этот край. За сорок с лишним лет —

ни одного дождя, и остров разорился,

и гибли люди, и рождались змеи.

Мильоны змей покрыли этот мыс,

большие, толще человеческой ноги, и ядовитые.

И бедные монахи монастыря святого Николая

ни в поле не осмеливались выйти,

ни к пастбищам стада свои погнать.

От верной гибели спасли их кошки,

взращенные и вскормленные ими.

Лишь колокол ударит на заре,

как кошки выходили за ворота

монастыря и устремлялись в бой.

Весь день они сражались и на отдых

недолгий возвращались лишь тогда,

когда к вечерне колокол сзывал,

а ночью снова начиналась битва.

Рассказывают, это было чудо:

калеки — кто без носа, кто без уха,

хромые, одноглазые, худые,

шерсть клочьями, и все же неустанно

по зову колокола шли они сражаться.

Так пролетали месяцы и годы.

С упорством диким, несмотря на раны,

в конце концов они убили змей,

однако вскоре умерли и сами,

не выдержав смертельной дозы яда.

Исчезли, как корабль в морской пучине,

бесследно… Так держать!

…Могло ли быть иначе,

коль день и ночь им приходилось пить

пропитанную ядом кровь врага.

Из поколенья в поколенье яд…»

«…держать!» — откликнулся, как эхо, рулевой.

«ПО ШИПАМ КОЛЮЧЕГО ДРОКА…» [94]

(Государство, 616)

Перевод С. Ильинской

Был восхитителен Суний [95]в этот день благовещенья

с новым приходом весны.

Редкая зелень вокруг заржавевших камней,

красное тело земли и колючий кустарник:

дрок — цветки желтоватые и большие шипы наготове.

Поодаль — колонны, звучащие струны арфы…

Покой.

Так что же напомнило мне о том Ардиее? Пожалуй,

словечко одно из Платона, застрявшее в складках памяти,

желтый кустарник — с тех самых далеких времен

название не изменилось.

Вечером я отыскал это место:

«Связали его по рукам и ногам, — говорит Платон, —

наземь его повалили и кожу содрали,

и поволокли по земле, по шипам

колючего дрока, и после

бросили в Тартар его, как тряпку».

Так на том свете платил за свои злодеяния

Ардией из Памфилии, жалкий тиран.