Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Западноевропейская поэзия XХ века. Антология

Коллектив авторов

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Западноевропейская поэзия XХ века. Антология - Коллектив авторов - Страница 27

Изменить размер шрифта:

В МУЗЕЕ ИЗЯЩНЫХ ИСКУССТВ

Перевод П. Грушко

На страданья у них был наметанный глаз.

Старые мастера! Как учтиво они замечали,

Где у человека болит, как это отзывается в нас,

Когда кто-то ест, отворяет окно или бродит в печали,

Как рядом со старцами, которые почтительно ждут

Божественного рождения, всегда есть дети,

Которые ничего не ждут, а строгают коньками пруд

У самой опушки, —

художники эти

Знали — страшные муки идут своим чередом

В каком-нибудь закоулке, а рядом

Собаки ведут свою собачью жизнь, повсюду содом,

А лошадь истязателя спокойно трется о дерево задом.

В «Икаре» Брейгеля [31], в гибельный миг,

Все равнодушны, пахарь — словно незрячий:

Наверно, он слышал всплеск и отчаянный крик,

Но для него это не было смертельною неудачей, —

Под солнцем белели ноги, уходя в зеленое лоно

Воды, а легкий корабль, с которого не могли

Не видеть, как мальчик падает с небосклона,

Был занят плаваньем, все дальше уплывал от земли.

РОМАНИСТ

Перевод Э. Шустера

Затянутых в талант, как в вицмундиры,

Поэтов по ранжиру ставим мы;

Одни корпят, заброшенны и сиры,

Другие вдруг напьются сулемы,

А третьи мчат, как лихачи-гусары.

Ну а тебе бороться предстоит

С правдивостью и со свободой дара,

Чтоб обрести для нас привычный вид.

Во имя этого придется скуку

Впитать тебе, и суше стать стократ,

Лжеправедности изучить науку,

Воспеть разврат, когда того хотят,

И мучаться, как от сердечной боли,

За выпавшие нам свинячьи роли.

ПАМЯТИ ЙЕЙТСА

(Скончался в январе 1939 года)

Перевод А. Эппеля

Он исчез в тусклой стуже:

Оцепенели реки, опустели аэропорты,

Снег исказил статуи,

Ртуть падала во рту блекнувшего дня.

О, вся метеорология согласна —

День этой смерти был тусклым холодным днем.

Далеко от его умиранья

Волки продолжали бегать по лесам.

Сельскую речку не обольстили тонные парапеты.

Глаголы траура

Не пустили в строки смерть.

А для него был последний полдень самого себя,

Полдень санитарок и шепотов;

Окраины тела взбунтовались,

Перекрестки разума пустовали,

Предместья обезголосило молчанье,

Родники чувств иссякли;

Он воплотился в своих почитателей.

И вот, разбросанный по сотням городов,

Он без остатка отдан незнакомым чувствам,

Дабы обрести счастье в иных лесах

И расплачиваться по законам чужой совести.

Слова умершего

Пресуществляются в живущем.

Но в значительном и галдящем завтра,

Где рычит биржевик,

А бедняк притерпелся к бедности,

И в одиночке своего «я» всякий почти убежден

В собственной свободе,

Несколько тысяч не забудут этот день,

Как не забываешь день, в который совершил необычное.

О, вся метеорология согласна —

День этой смерти был тусклым холодным днем.

Ты глупым был, как все; всё пережил твой дар:

Тщету богатых женщин, тебя, твое старенье,

Тебя до стихотворства довела безумная Ирландия.

Сейчас в Ирландии бред и погода те же —

Поэзия ничто не изменяет, поэзия живет

В долинах слов своих; практические люди

Ею не озабочены; течет на юг, чиста,

Она от ранчо одиночеств и печалей

До стылых городов, где веруем и умираем мы, и выживает

Сама — событье и сама — уста.

III

Отворяй врата, погост, —

Вильям Йейтс — почетный гость!

Бесстиховно в твой приют

Лег Ирландии сосуд.

Время, коему претит

Смелых и невинных вид,

Краткий положив предел

Совершенству в мире тел,

Речь боготворя, простит

Тех лишь, в ком себя же длит;

Трус ли, гордый ли — у ног

Полагает им венок.

Время, коим был взращен

Редьярд Киплинг [32]и прощен —

И Клоделю [33]все простит,

Ибо слог боготворит.

Лают в европейский мрак

Своры тамошних собак,

Всякий сущий там народ

Злобу сеет — горе жнет.

Объявляет каждый взор

Свой мыслительный позор.

Реки жалости в слезах

Заморожены в глазах.

Пой, поэт, с тобой, поэт,

В бездну ночи сходит свет.

Голос дерзко возвышай,

Утверди и утешай.

Обрабатывая стих,

Пой злосчастья малых сих,

Пестуй на проклятье их

Вертоград в строках своих.

Пусть иссохшие сердца

Напоит родник творца,

Ты в темнице их же дней

Обучай хвале людей.

1 СЕНТЯБРЯ 1939 ГОДА

Перевод А. Сергеева

Я сижу в забегаловке

На Пятьдесят Второй

Улице; в зыбком свете

Гибнут надежды умников

Позорного десятилетия:

Волны злобы и страха

Плывут над светлой землей,

Над затемненной землей,

Поглощая личные жизни;

Тошнотворным запахом смерти

Оскорблен вечерний покой.

Пунктуальный ученый может

Перечислить наши грехи

От лютеровских времен

До наших времен, когда

Европа сошла с ума;

Наглядно покажет он,

Из какой личинки возрос

Шизофреничный бог:

С букварем в сознанье вошло,

Что тот, кому делают зло,

Сам причиняет зло.

Уже изгой Фукидид [34]

Знал все наборы слов

О демократии

И все тиранов пути,

И весь этот ветхий вздор,

Рассчитанный на мертвецов.

Он сумел рассказать,

Как гонят науку прочь,

Привычкой становится боль

И беззаконьем закон.

И все предстоит опять.

В этот нейтральный воздух,

Где небоскребы всею

Своей высотой утверждают

Величье Простых людей,

Радио тщетно вливает

Бессильные оправдания.

Но кто еще может жить

Мечтою о процветании,

Когда в окно сквозь стекло

Виден империализм

И международное зло?

Люди за стойкой стремятся

По-заведенному жить:

Джаз должен вечно играть,

А лампы вечно светить.

На конференциях тщатся

Обставить мебелью доты,

Придать им сходство с жильем,

Чтобы мы, несчастные дети,

Страшащиеся темноты,

Брели в нечистом лесу

И не знали, куда бредем.

Воинственная чепуха

Из уст Высоких персон

В нашей крови жива,

Как первородный грех.

То, что безумец Нижинский [35]

О Дягилеве [36]сказал,

В общем, верно для всех:

Каждое существо

Стремится к недостижимому,

Желает не всех любить,

Но чтоб все любили его.

Владельцы сезонных билетов,

Из консервативного мрака

Пробуждаясь к моральной жизни,

Клянутся себе поутру:

«Я буду верен жене,

И все пойдет по-иному».

Просыпаясь, вступают вояки

В навязанную игру.

Но кто поможет владыкам?

Кто заговорит за немого?

Кто скажет правду глухому?

Мне дарован язык,

Чтобы избавить от пут,

От романтической лжи

Мозг человека в толпе,

От лжи бессильных Властей,

Чьи здания небо скребут.

На свете нет Государств,

В одиночку не уцелеть.

Горе сравняло всех;

Выбор у нас один —

Любить или умереть.

В глупости и в ночи

Мир беззащитный погряз;

Мечутся азбукой Морзе,

Пляшут во тьме лучи —

Вершители и Справедливцы

Шлют друг другу послания.

Я, как и все, порождение

Эроса и земли,

В отчаянье всеотрицания —

О, если бы я сумел

Вспыхнуть огнем утверждения!