Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Западноевропейская поэзия XХ века. Антология

Коллектив авторов

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Западноевропейская поэзия XХ века. Антология - Коллектив авторов - Страница 103

103

Изменить размер шрифта:

* * *

«Увидеть бы тебя…»

Увидеть бы тебя — надежда эта

все убывала;

и я тогда сказал себе: а вдруг

то, что тебя упорно заслонило,

имеет нечто общее со смертью;

а может, в нем твое, но искаженное,

сиянье вдалеке

(меж портиками Модены

лакея волочили два шакала

на поводке).

БУРЯ

Les princes n’ont point d’yeux pour

voir ces grand’s merveilles,

Leurs mains ne servent plus qu’a nous persecutes.

Agrippa D’Aubigne. A Dieu [159].

Раскаты мартовских громов и пляска

тяжелых градин на мясистых листьях

магнолии

(звенит стекло, и этот звук тебя

застиг врасплох в твоем ночном гнезде,

где золотом, которое потухло

на красном дереве и на обрезах

переплетенных наново томов,

горит все так же сахара крупица

в ракушке глаз твоих),

слепительная молния,

застигшая деревья и строенья

в той вечности мгновенья (мрамор, манна

и разрушенья), помнить о которой

ты приговорена, которой больше

мы связаны с тобою, чем любовью,

гораздо больше, странная сестра,

и систры звон, грохот тамбуринов,

и холод рва, и шаркающий шаг

фанданго, и над всем —

хватающие руки…

Как тогда,

когда ты уходила насовсем

и, облако волос со лба откинув,

махнула мне — чтобы ступить во мрак.

СЛОВЕСНАЯ ДУЭЛЬ I

«Арсенио [160], — она мне пишет, — должна признаться,

здесь, в этом кипарисном холодке,

мне кажется, что время отказаться

от глупого отказа от иллюзий,

навязанного мне тобою; что время

расправить паруса и крест поставить

на epoche [161].

Не говори о черных временах — мол, показательно,

что трепетные горлицы уже направились на юг.

Жить памятью и впредь — уволь, мой друг.

Нет, лучше хлад небытия, чем это

твое оцепенение лунатика

или проснувшегося слишком поздно».

( Письмо из Азоло.)

Едва минула юность, я был брошен

до половины жизни в ад навозный —

владенья Авгия.

Там не было волов, не обнаружил

я и других животных;

но в тесноте проходов, где навоза

все прибавлялось, спирало дух от вони

и с каждым днем все громче, все неистовей

звучали человеческие вопли.

Он не предстал ни разу.

Но выродки с надеждой ждали,

готовя к смотру полные воронки,

шампуры, вилы, смрадные рулеты.

Однако не однажды

давал возможность Он полюбоваться

то краем мантии своей, то маковкой

короны, оставаясь

за черным бастионом из фекалий.

С годами — да, но кто еще считал

сезоны в этом мраке? — чьи-то руки,

искавшие незримые просветы,

вернули к жизни память: локон Джерти [162],

кузнечик в клетке, Любины следы —

последняя дорога, микрофильм

барочного сонета, оброненный

уснувшей Клитией, неугомонный

цокот сабо (прислуга-хромоножка

из Монгидоро);

веер автомата от щелей

нас отгонял, усталых землекопов,

застигнутых на месте преступленья

тюремщиками нечистот.

И наконец паденья шум — не верится.

Чтоб нас освободить, сведя подкопы

в один поток, взбешенному Алфею

мгновения хватило. В ком надежда

еще жила? Неужто отличалась

от грязи грязь? и новым смрадом легче

дышалось? разве разнились паромы

от нужников? и этот грязный сгусток

над трубами, быть может, был светилом?

и муравьи на пристани людьми,

быть может, были без всяких скидок?

(Думаю, что больше

ты не читаешь. Но теперь ты знаешь

все обо мне —

чем жизнь в неволе, чем потом была;

теперь ты знаешь: мышь родить не может

орла.)

* * *

«Без очков, без антенн…» [163]

Без очков, без антенн,

горемыка букашка, носившая крылья

исключительно в воображенье,

по листкам распадавшийся Ветхий завет,

достоверный

лишь отчасти, полночная чернота,

вспышка молнии, гром — и потом никакого

урагана. Неужто

ты ушла столь стремительно, не проронив

ни единого слова? Но разве у тебя еще

были уста?

* * *

«Мы придумали для потустороннего мира…»

Мы придумали для потустороннего мира

условный свист, чтоб не разминуться.

Я пробую воспроизвести его в надежде,

что все мы умерли, не подозревая об этом.