В погоне за удачей - Коннелли Майкл - Страница 5

Пирс положил на место газетную вырезку и захлопнул папку. В этой заметке он нашел не слишком много нового, однако его заинтриговала фраза, брошенная Бронсоном по поводу молекулярной диагностики. Пирс задумался: или Бронсон просто старался подать свои работы в более привлекательном для публики виде, или же ему было известно что-то о разработках Пирса. И не попытка ли это бросить вызов, опираясь на полученные японские деньги?

Если это и в самом деле так, то очень скоро ему предстоит испытать потрясение. Пирс положил папку на место и закрыл ящик.

— Не продешеви, дружище Эллиот, — негромко проговорил он.

Выходя из кабинета, Пирс выключил свет.

Шагая по коридору, он мельком взглянул на доску объявлений, которую все шутливо называли «стеной славы». Почти шесть метров занимали вырезки статей о фирме «Амедео» и самом Пирсе, включая сообщения по поводу полученных патентов и исследовательских результатов. В рабочие часы он здесь не останавливался, лишь когда никого рядом не было, он бросал на эту стену взгляд, испытывая легкую гордость. Ведь это являлось своеобразной летописью его достижений. Большая часть статей была из научных журналов, и обывателю они мало что могли сказать. Но изредка информация о компании и ее достижениях просачивалась в печать.

Пирс остановился перед листком, который вызывал у него наибольшую гордость. Это была обложка журнала «Форчун» пятилетней давности. На ней была его фотография — тогда Пирс собирал волосы в «хвостик», — где он держал в руках пластиковую модель простого молекулярного канала связи, за изобретение которого только что получил очередной патент. Заголовок справа от снимка вопрошая: «Самый значительный патент следующего тысячелетия?» А в небольшой приписке внизу говорилось: «Именно так думает 29-летний вундеркинд Генри Пирс, держащий в руках молекулярный переключатель каналов, который является ключом к новой эре компьютеризации и электроники».

Прошло пять лет, но, глядя на эту журнальную обложку, Пирс испытывал ностальгию по тем временам. Именно тогда он избавился от дурацкого имиджа вундеркинда и впервые предстал перед широкой публикой совсем в ином виде. А яростная гонка за результатами пошла на полном серьезе. К нему стали наведываться инвесторы, причем чаще, чем к конкурентам. Самое лучшее воспоминание о тех днях касалось момента, когда Пирс лично подписал чек на покупку сканирующего электронного микроскопа.

Но одновременно очень выросли нагрузки и ответственность. И это ощущение постоянного давления — как можно быстрее закончить очередной этап и тут же перейти к следующему. А затем к другому, и так до бесконечности. Но даже если можно было бы все поменять, он все равно не стал бы возвращаться назад. Да и возможности такой попросту нет. Но Пирсу нравилось мысленно оглядываться на тот памятный момент в своей судьбе. И в этом не было ничего порочного.

Глава 3

Лабораторный лифт опускался так медленно, что было невозможно понять, двигается ли он вообще. И лишь цифры на верхней панели давали об этом хоть какое-то представление. Лифт специально спроектировали таким образом, чтобы максимально снизить уровень вибрации в здании. Колебания были главными врагами высокоточных измерений, и особенно микроэлектронной спектроскопии.

Наконец двери медленно открылись, выпустив Пирса в коридор подвального этажа. Опять воспользовавшись кодовой магнитной картой, он вошел в дверь, расположенную сразу за шлюзом-пропускником, и затем через короткий проход — во вторую дверь с шифровым замком, за которой и находилась собственно лаборатория.

Она состояла из нескольких лабораторных помещений меньшего размера, сгруппированных вокруг центрального, или, как они его называли, «дневного», заяа. В ней не было ни единого окна, а все стены изнутри были покрыты электромагнитным изолятором из медных пластин для защиты от наружных электронных шумов. Снаружи стены большой комнаты были украшены рамками с увеличенными копиями иллюстраций из книги Доктора Суса «Хортон слышит вас!»[3].

Слева от входа располагалась химическая лаборатория. Это была «чистая комната», где получали охлажденные химические растворы молекулярных переключателей. Там же размещался и инкубатор для проекта «Протей», который сотрудники называли фермой по выращиванию клеток.[4]

Напротив химической была проводниковая лаборатория (на их жаргоне «печное отделение»), к которой примыкала лаборатория электронной микроскопии, или «изобразительная», как чаще ее называли. В дальнем углу центрального зала находился вход в лазерную лабораторию, где была усиленная медная защита от электронных помех. Сейчас лабораторный зал выглядел опустевшим — все компьютеры выключены, у испытательного стенда тоже пусто, но Пирс уловил знакомый запашок горелого углерода. Заглянув в журнал регистрации, он обнаружил, что Грумс загрузил в печь очередную партию, но еще не вытащил ее. Подойдя к монтажной комнате, Пирс заглянул через стеклянный глазок, но ничего толком не рассмотрел, открыл дверь и вошел. В нос ему сразу ударил жар и густой запах. Вовсю работала вакуумная печь, в которую, судя по всему, недавно заложили партию углеродных проводов для прокалки. Вероятно, Грумс решил, пока жарятся провода, немного перекусить. В этом не было ничего странного. Действительно, запах каленого углерода довольно трудно переносить, особенно без привычки.

Пирс закрыл дверь печного отделения, подошел к компьютеру, стоявшему рядом с измерительным стендом, и включил его, введя соответствующий пароль. Потом быстро пробежал глазами таблицу результатов испытаний, к которым Грумс приступил после того, как Пирс отъехал домой, чтобы установить телефон. Судя по всему, он уже успел провести две тысячи испытаний новой комбинации из двадцати переключателей. Химически синтезированные переключатели являлись базовыми электронными фильтрами, которые в один прекрасный день могут — и будут — использоваться в каналах связи нового поколения компьютеров.

Пирс придвинулся поближе к экрану. Он заметил полупустую кружку с кофе, забытую на соседнем столе. Кофе был черный, значит, кружка принадлежала Ларраби, иммунологу, занимавшемуся проектом «Протей». Все остальные в этой лаборатории обычно пили кофе со сливками.

Пирс прикидывал, что лучше — продолжить анализ результатов испытаний новых фильтров или же посетить лабораторию электронной микроскопии и ознакомиться там со свежими данными по «Протею», которые подготовил Ларраби. При этом его взгляд машинально скользил по стене за монитором, где он заметил десятицентовик, прикрепленный к стенке скотчем. Кто-то из сотрудников приклеил эту монету еще несколько лет назад. На первый взгляд дурацкая шутка, а на самом деле — символ их главной цели. Иногда даже кажется, что монета их поддразнивает, а отчеканенный Рузвельт намеренно отворачивает свой гордый профиль.

И тут до Пирса дошло, что сегодня вечером ему не удастся толком поработать. Он провел множество вечеров и даже ночей в стенах этой лаборатории, потеряв свою Никол и много чего другого. Теперь же, когда Пирс был свободен и мог работать сколько угодно, не опасаясь упреков и обвинений, он вдруг понял, что трудиться, по крайней мере в данный момент, не способен. И если ему когда-нибудь еще удастся поговорить с Никол, он обязательно скажет об этом. Очевидно, это означает, что он изменился. А может, и для нее это будет важно.

Сзади громко хлопнула входная дверь, и от неожиданности Пирс даже подпрыгнул на стуле. Он обернулся, ожидая увидеть вернувшегося с перерыва Грумса, но вместо этого заметил, как через пропускник в лабораторию пробирается Клайд Вернон. Это был коренастый широкоплечий мужчина с узким венчиком седых волос вокруг черепа. Лицо постоянно имело воспаленно-красноватый оттенок, отчего казалось, будто он чем-то взволнован. В свои пятьдесят пять лет Вер-нон был самым пожилым сотрудником их компании. Наверное, сразу за ним по возрасту шел Чарли Кондон, которому не было и сорока.