Поэт - Коннелли Майкл - Страница 4

— Нет... о Боже, нет!

— Райли...

Она отшатнулась от двери, двигаясь, как затравленное животное, дернувшись сначала в одном направлении, затем в другом. Наверное, ей казалось, что все еще можно изменить, достаточно лишь избавиться от нашего присутствия. По коридору она прошла в жилую комнату.

Войдя следом, мы обнаружили ее в почти полном оцепенении, немного напоминавшем мое собственное состояние. На глазах Райли выступили слезы. Векслер присел рядом с ней на диван. Большой Пес и я продолжали стоять рядом в трусливом молчании.

— Он умер? — спросила она, уже зная ответ и понимая, что не в состоянии принять его.

Векслер кивнул.

— Как?

Векслер глянул под ноги и замялся. Он посмотрел на меня, затем перевел глаза на Райли.

— Шон застрелился. Мне очень жаль.

Она не поверила — так же как я. Но у Векслера имелся свой подход, и спустя некоторое время женщина прекратила протесты. Именно тогда она в первый раз взглянула на меня сквозь льющиеся слезы. Лицо ее приняло умоляющее выражение, словно Райли спрашивала, разделяю ли я привидевшийся ей кошмар и не могу ли вмешаться в сон, чтобы помочь.

Мог ли я разбудить Райли? Мог ли объяснить двум персонажам черно-белой реальности, до какой степени они не правы?

Подойдя к дивану, я сел по другую сторону от Райли, крепко ее обняв. Слишком часто я наблюдал подобные сцены раньше и точно знал, что следует делать.

— Хочешь, я останусь, — прошептал я, — буду с тобой столько, сколько пожелаешь?

Она не ответила и, освобождаясь от моих рук, повернулась к Векслеру.

— Где это произошло?

— В Эстес-парке. Около озера.

— Нет, он не мог туда пойти... Что ему там делать?

— Был звонок. Неизвестный сообщил, что располагает сведениями по одному из расследований. Вроде бы договорились встретиться за кофе в заведении Стенли. А потом... потом Шон направился к озеру. Никто не знает, почему он туда поехал. Тело нашел охранник, в машине. Выстрел услышал случайно.

— А что еще за расследование?

— Видишь ли, Джек, я бы не хотел вторгаться...

— Что за расследование? — рявкнул я, теперь уже не беспокоясь о своем тоне. — Дело Лофтон?

Последовал короткий кивок Векслера. Сент-Луис отошел в сторону, понурив голову.

— С кем он должен был встретиться?

— Джек, это такое... Мы не хотели бы тебя вмешивать.

— Я его брат. А она — его жена.

— Расследование еще продолжается, но если ты ищешь зацепки — их нет. Мы оба там были. Он убил себя сам. При этом использовал собственное оружие и оставил предсмертную записку. А на руках мы нашли следы пороховых газов.

Глава 2

Зимой в Колорадо могилы копают экскаватором. Ковш с трудом загребает мерзлый грунт, выбрасывая наверх земляные глыбы. Брата похоронили в мемориальном парке «Зеленая гора» в Боулдере — всего в миле от дома, где мы с ним выросли.

Детьми мы частенько заглядывали на кладбище, лежавшее как раз на пути к местам летних прогулок в Шатокуа-парке. Не помню случая, чтобы мы смотрели на эти камни или думали о самом кладбище как о месте своего последнего приюта. А теперь...

Зеленая гора возвышалась над кладбищем словно гигантский алтарь, что делало кучку собравшихся у могилы людей еще меньше. Конечно, Райли и я находились здесь вместе с ее и моими родителями. Также присутствовали Векслер, Сент-Луис, еще десятка два полицейских и несколько школьных друзей, с которыми ни Шон, ни Райли, ни я не поддерживали близких контактов.

Эти похороны полицейского не стали церемонией с фанфарами и яркими ритуалами, которые полагалось соблюдать в случае, если погибший находился при исполнении служебных обязанностей.

Можно доказывать, что так и было, однако департамент полиции придерживался иного мнения. Поэтому Шон не удостоился «большого шоу» и основной контингент полицейских сил на похоронах не присутствовал. Многие служаки всегда считали самоубийство заразной болезнью.

Я был среди тех, кто нес гроб. Мы с отцом шли впереди, в середине — двое полицейских, тоже из подчиненных Шона, прежде мне незнакомых. За ними шагали Векслер и Сент-Луис. Сент-Луис казался слишком высоким, а Векслер — чересчур малорослым. Матт и Джеф. На их плечах деревянный ящик неловко заваливался на бок. Со стороны это, наверное, выглядело странно. Пока все боролись с ношей, мысли убежали в сторону, и я подумал, что тело Шона, должно быть, перекатывается внутри гроба.

В тот день я не сказал родителям ни слова, хотя все время находился рядом с ними в лимузине, который вез Райли и ее родителей. Мы давно уже толком не разговаривали, многие годы, и этот барьер не помогла преодолеть даже смерть Шона.

С того момента как двадцать лет назад умерла наша сестра, в отношении родителей ко мне произошла перемена. В той катастрофе я выжил, но остался под подозрением, будто сам совершил то, что произошло с нами. Ведь я спасся. Еще я знал, что продолжал разочаровывать их любым решением, мной принятым.

Думаю, эти мелкие огорчения со временем накапливались, снижая интерес ко мне, как к банковскому счету, приносящему ничтожные проценты. Мы стали чужими и встречались только по праздникам. Поэтому не нашлось ничего, что я мог бы высказать, как и того, что они сами пожелали бы мне сказать.

За исключением безутешных всхлипываний, что издавала Райли, внутри лимузина было тихо, как под крышкой гроба.

Взяв после похорон две недели отпуска и еще неделю — по случаю тяжелой утраты, я сдал дела и уехал в Скалистые горы, в район Рокиз. Наверное, для меня эти места еще не потеряли своего очарования. Именно здесь я прихожу в норму.

Продвигаясь на запад со скоростью семьдесят миль в час, я миновал сначала Ловленд-Пасс, а затем, пройдя через перевал, добрался до предгорий Гранд-Джанкшена. Дорога заняла три дня, но я никуда и не торопился. Останавливаясь, чтобы походить на лыжах, я забывал про всех и думал только о своем. После Гранд-Джанкшена я повернул на юг и на следующий день добрался до Теллурида.

Всю дорогу «чероки» шел с включенным полным приводом.

Остановившись в «Сильвертоне», где комнаты несколько дешевле, я целую неделю предавался дневным лыжным прогулкам. Ночи проходили за «Ягермайстером» в номере, иногда в холле возле камина или в приюте для лыжников — где бы я ни оказался после прогулки.

Стараясь измотать тело, я надеялся, что это отразится и на сознании. Напрасно. Во мне был только Шон. Вне пространства. Вне времени. Его записка оказалась загадкой, от которой я уже не мог отойти.

По какой-то причине благородный порыв брата сделался западней. И убил его. Горечь этого простого умозаключения не отступала даже в моменты, когда я зигзагами спускался по склону и резкий ветер, пробивавшийся за оправу очков, заставлял глаза слезиться.

Я больше не оспаривал официальное заключение, и вовсе не потому, что доверял мнению Векслера или Сент-Луиса. Время и факты подточили мою позицию. День ото дня ужас выбора, сделанного Шоном, становился некоторым образом понятным и даже морально оправданным.

Добавила новостей и Райли. После того вечера она рассказала кое-что, чего не знали ни Векслер, ни Сент-Луис: раз в неделю Шон посещал психотерапевта. Разумеется, такую помощь оказывали и в департаменте полиции, однако брат избрал свой, тайный путь, не желая, чтобы слухи подпортили его репутацию.

Я сообразил, что Шон записался к врачу как раз после моего предложения написать о деле Лофтон. А может, он просто хотел оградить меня от мучительного ощущения, с которым столкнулся сам? Идея понравилась, и я с радостью цеплялся за нее все оставшиеся дни горного путешествия.

Как-то, выпив лишнего, я стоял перед зеркалом в гостиничном номере, намереваясь сбрить бороду и коротко остричь волосы на манер Шона. Мы идентичные близнецы — одно выражение глаз, не слишком темные волосы, стройное тело.