Поэт - Коннелли Майкл - Страница 26

С моего последнего приезда в Чикаго прошло три года. И несмотря на все тот же холод, я уже подзабыл, что это за место. В начале восьмидесятых я посещал здесь школу журналистики и успел полюбить этот город.

Я надеялся остаться здесь по завершении учебы, прибившись к какой-либо из местных газет. Но «Трибюн» и «Санди таймс» сделали ручкой, а беседовавшие со мной редакторы посоветовали уехать, набраться опыта, а затем уж вернуться с собственными сюжетами. Горькое разочарование. Не столько их отказ, сколько перспектива покинуть город. Само собой, что я мог получить место в бюро городских новостей, где подрабатывал в студенческие годы.

Однако редакторы имели в виду совсем иной опыт, а мне была не по душе сама идея работать где угодно, только не в офисе. При том, что платили там словно школяру, которому больше нужен его клип, чем деньги. Потому я уехал домой и поступил на работу в «Роки». С тех пор прошло много лет. Поначалу я ездил в Чикаго минимум два раза в год — повидать друзей и зайти в знакомые мне бары, но со временем и это забылось.

Итак, в последний раз я приезжал сюда три года назад. Как раз тогда мой друг, Ларри Бернард, поступил на работу в «Трибюн» после долгого отсутствия и набрал наконец тот самый опыт, о котором уже сказано. Повидав его, больше я не возвращался. Думаю, теперь я располагал сюжетами, достойными такого издания, как «Трибюн», но посылать их в Чикаго даже не приходило в голову.

Из такси я вышел около отеля «Хайатт», по другую сторону от редакции «Трибюн». Поселиться раньше трех часов дня не удавалось, пришлось оставить вещи у дежурного и поискать таксофон. Недолго помусолив телефонную книгу, я набрал один из номеров департамента полиции Чикаго («Третий район, тяжкие преступления») и произнес имя детектива Лоуренса Вашингтона.

Услышав в ответ его голос, я повесил трубку. Достаточно убедиться, что он на месте. Мой опыт общения с копами, чисто репортерский, подсказывал: не стоит договариваться о встрече. Сделав так, вы лишь укажете точное место, которого им следует избегать, и точное время, когда не надо приходить.

Большинство полицейских не любят разговаривать с нами, а многие вообще предпочитают не светиться в компании с журналистом. А с теми немногими, кто не делает этого, лучше осторожничать самому. Так что приходится извиваться как уж. Это такая игра.

Положив трубку, я взглянул на часы. Почти двенадцать. Оставалось еще двенадцать часов. Рейс на Даллас вылетал ровно в восемь, следующим утром. Выйдя из отеля, я поймал такси и, заставив водителя включить печку, велел ему ехать по Бельмонт и Уэстерн, с намерением добраться в Линкольн-парк. По дороге я вспоминал описание места, где обнаружили тело ребенка. С того момента прошел ровно один год. Я подумал, что место происшествия, конечно, если я его найду, будет иметь тот же вид, что и год назад.

Открыв ноутбук, я загрузил программу и нашел страницу из «Трибюн», что скопировал вчера вечером в библиотеке «Роки». Прокрутив абзацы с второстепенными деталями дела Смазерса, я разыскал описание места, где обнаружили тело. На него наткнулся ученый-зоолог, срезавший путь и направившийся к дому своей подружки прямо через парк.

Мальчик лежал на открытом заснеженном поле, там, где летом проходили состязания международной лиги по игре в итальянские кегли — бочи. В статье говорилось, что в конце Кларк-стрит, около ее пересечения с Висконсин, есть конюшня красного цвета, которая является частью городского зоопарка.

Движение не было напряженным, и до парка мы добрались минут за десять. Я сказал водителю, чтобы тот проехал по Кларк, остановившись у бровки сразу за перекрестком.

Парк оказался укрытым свежевыпавшим снегом, на котором виднелось совсем немного следов. Как я заметил, глубина снега еще не достигала и трех дюймов, судя по боковинам скамеек, расставленных вдоль дорожек. Часть парка, в которой я оказался, выглядела совершенно безлюдной. Выйдя из машины, я прошел на поляну, не предполагая обнаружить ничего и одновременно в ожидании чего-то неизвестного. Не знаю, чего именно я ждал.

Вероятно, это было лишь минутное ощущение. Пройдя половину пути, я наткнулся на цепочку следов, пересекавших мой путь слева направо. Пройдя еще немного, встретил следы еще одной вереницы ног, шедших теперь справа налево. Дети, подумал я. Возможно, экскурсия в зоопарк. Если, конечно, он открыт. Я взглянул в сторону красного цвета строения и только в этот момент заметил цветы, лежавшие возле огромного дуба, на расстоянии примерно двадцать ярдов от меня.

Направляясь к дереву, я инстинктивно понял, что это такое. Цветы отмечали годовщину того дня. И место. Подойдя ближе к дереву, я увидел, что цветы — ярко-красные розы, рассыпавшиеся на снегу словно кровь. Они оказались искусственными и были сделаны из древесной стружки. В развилке самой нижней ветви дерева кто-то оставил маленькое фото, сделанное в ателье.

Улыбающийся мальчик, локтями упершийся в стол и охвативший ладонями свои щеки. На нем были надеты красный пиджачок и белая рубашка с повязанным на шее совсем небольшим синим галстучком. Как я понял, сюда приходила его семья. Интересно, подумал я, почему они не устроили поминание на его могиле?

Пруды около конюшни уже покрылись льдом, и там на коньках катались несколько человек. Никого больше. Посмотрев на Кларк-стрит, я заметил ожидавшее меня такси. На противоположной стороне улицы возвышалось кирпичное здание. Надпись на нависающей части фронтона гласила: «Дом Хемингуэя». Именно оттуда вышел зоолог, вскоре обнаруживший маленькое детское тело.

Обернувшись, чтобы снова взглянуть на фото, вставленное в развилку, я решительно потянулся к снимку и снял его с дерева. Карточка оказалась запечатанной в пластмассу, защищавшую бумагу от осадков. Такой же пластик, как на водительских правах. На оборотной стороне — имя мальчика, и больше ничего. Я опустил фото в карман пальто. Я подумал, что однажды оно понадобится, чтобы продолжить мою повесть.

Такси еще ожидало меня, гостеприимное и теплое, словно жилая комната с камином. Пока мы ехали в Третий район, я продолжал изучать «Трибюн».

Факты казалась столь же ужасающими, как и в случае с убийством Терезы Лофтон. Мальчика похитили с территории обнесенного забором центра отдыха начальной школы, располагавшейся на Дивижн-стрит. Он и еще двое детей вышли на улицу, чтобы поиграть в снежки. Как только учительница заметила, что детей нет в классе, она тут же вышла на улицу и собрала всех.

Не оказалось только Бобби Смазерса. Оба двенадцатилетних свидетеля не смогли рассказать следователям ничего существенного. По их словам, Бобби просто исчез. Отвлекшись от своей снежной забавы, они посмотрели вокруг и больше его не увидели. Заподозрив, что мальчик спрятался и хочет с ними позабавиться, они нарочно не стали его искать.

Тело мальчика нашли на снегу следующим днем. На поляне для игры в кегли, в Линкольн-парке. Несколько недель, с утра до вечера, шло расследование, возглавляемое детективом Джоном Бруксом. Он вел дело с начала до конца и не продвинулся дальше, чем оба двенадцатилетних свидетеля: в тот день Бобби Смазерс исчез с территории школы.

Прочитав, я задумался о сходных со случаем Лофтон деталях. Таких моментов нашлось немного. Девушка взрослая, белой расы. Мальчик — чернокожий и совсем-совсем ребенок. Настолько далеки в словесном описании, насколько вообще возможно. Но они оба исчезли более чем за 24 часа до своего обнаружения, и оба изуродованных тела найдены в городских парках. Наконец, оба в свой последний день находились в детских учреждениях: мальчик — в школе, а девушка — в детском садике, где работала.

Я не имел представления о важности всех обстоятельств, но это единственное, чем реально располагал.

Штаб Третьего района представлял собой настоящую крепость, выстроенную из ярко-оранжевого кирпича. В этом вытянутом двухэтажном здании находился также городской суд Первого района округа Кук. Нескончаемым броуновским движением здесь кишели люди, сновавшие туда и обратно через стеклянные, мутные от табачного дыма двери.