Америка глазами русского ковбоя - Шиманский Анатолий - Страница 23

– Ах, подберем непременно! – часто умоляла Лолита, потирая друг о дружку ей одной свойственным движением голые коленки, когда какой-нибудь особенно отталкивающий экземпляр Homo pollex, мужчина моих лет и столь же широкий в плечах, c Face a claques безработного актера, шел, оборотясь к нам и пятясь, прямо перед нашим автомобилем.

О, мне приходилось очень зорко присматривать за Лолитой, маленькой млеющей Лолитой! Благодаря, может быть, ежедневной любовной зарядке, она излучала, несмотря на очень детскую наружность, неизъяснимо-томное свечение, приводившее гаражистов, туристов, хамов в роскошных машинах, терракотовых идиотов у синькой крашенных бассейнов в состояние припадочной похотливости, которая бы льстила моему самолюбию, если бы не обостряла мою ревность».

Я хочу ненадолго отвлечься от проблем автостопа, чтоб ы чуть больше сказать о Набокове. «Лолиту», свой шедевр, он написал и издал в 1955 году по-английски, и только через 10 лет перевел и издал на русском языке, без особой надежды, что она попадет в руки советского читателя, что тогда и произошло. Мне хочется здесь привести сравнение Набоковым двух языков, которыми он владел в совершенстве, но решил их сравнить (извинительно) в постскриптуме к русскому изданию:

«Телодвижения, ужимки, ландшафты. Томление деревьев, запахи, дожди, тающие и переливчатые оттенки природы, все нежно-человеческое (как ни странно), а также все мужицкое, грубое, сочно-похабное выходит по-русски не хуже, если не лучше, чем по-английски, но столь свойственные английскому тонкие недоговоренности, поэзия мысли, мгновенная перекличка между отвлеченнейшими понятиями, роение односложных эпитетов – все это, а также все, относящееся к технике, модам, спорту, естественным наукам и противоестественным страстям, становится по-русски топорным, многословным и часто отвратительным в смысле стиля и ритма. Эта неувязка отражает основную разницу в историческом плане между зеленым русским литературным языком и зрелым, как лопающаяся по швам смоква, языком английским: между гениальным, но еще недостаточно образованным, а иногда довольно безвкусным юношей и маститым гением, соединяющим в себе запасы пестрого знания с полной свободой духа! Свобода духа! Все дыхание человечества в этом сочетании слов».

Правда, в англоязычном издании маэстро пропел нескол ько другую песню: «Лично моя трагедия – которая не может и не должна кого-либо касаться – это то, что мне пришлось отказаться от природной речи, от моего ничем не стесненного, богатого, бесконечно послушного мне русского слога ради второстепенного сорта английского языка, лишенного в моем случае всей той аппаратуры – каверзного зеркала, черно-бархатного задника, подразумеваемых ассоциаций и традиций – которыми туземный фокусник с развевающимися фалдами может так волшебно воспользоваться, чтобы преодолеть по-своему наследие отцов». На самом деле Набоков был международным волшебником и его «Лолита» переведена на десятки языков.

Я свою книгу пишу также на двух языках и, не претендуя на сравнение себя с Набоковым, должен с ним согласиться в плане богатства и образности английского язык а. Хочу только добавить, что наша знаменитая матерщина отнюдь не богаче английской, вобравшей в себя мат языков бывших колоний и постоянно пополняемой новыми перлами. Наряду с долларом английский мат постепенно завоевывает наши, отнюдь не девственные, матерные просторы, а теперь еще подкрепляется жестом среднего пальца.

Ну а что касается автостопа, то, насколько мне помнится, Джон Стейнбек путешествовал со своей собакой Чарли по Америке лет через десять после Лолиты или Набокова, о чем также написал книгу. В ней он рассказывал о многочисленных встречах и разговорах с голосующими, которых он подобрал. Читал я эту книгу по-английски, поскольку на русский язык ее тогда не перевели. Популярный в СССР своими «Гроздьями гнева», автор навлек на себя ярость советских филистеров некритическим описанием вьетнамской войны и не совсем этическим восторгом от расстреливания вьетконговцев с борта американского вертолета.

В те годы весьма известная актриса Джейн Фонда была на стороне вьетконговцев и, приехав в Северный Вьетнам с миссией мира, расстреливала из зенитки советского производства своих родных американских асов. Ей эта эксцентричная эскапада тоже боком вышла – американские ветераны подлянки Джейн не простили, и с тех пор скрывается миленькая предательница американского народа за спиной и другими частями тела богатого мужа. Как я уже писал, Тэд Тернер купил ей уютное ранчо в штате Монтана, где она размножает бизонов, делая вылазки за покупками в Париж и Лондон.

Что-то занесло меня в сторону от темы и дороги, по которой еду. Так вот – во времена Стейнбека автостопщиков было много, но их не очень боялись. Еще больше их стало в 60-е годы, когда испуганная вьетнамской войной молодежь бросилась в бега и стала носиться по городам Америки в поисках мира, любви и наркотиков. Бывший президент Клинтон тоже был в бегах, но, как уверяет, марихуаны не курил, то есть во рту самокрутку держал, но не затягивался – этакий миленький мазохист, то есть садист неудавшийся. Но если подобное он делает и с женщинами, то гореть ему, как Никсону, в огне импичмента.

Когда у меня была машина, я всегда подсаживал людей, не боясь пули в лоб и ножа в бок. Но я фаталист, помнящий поговорку: «Кому суждено быть повешенным, не утонет». Я даже в телегу людей подсаживал, только ненадолго – Ванюшу жалко, но если бы встретилась подходящая Лолиточка, то и подольше бы провез.

На полпути между тюрьмой и городом подъехали показать дорогу мои будущие хозяева Джэй Петерсон и Джуди Вильямс. Предполагалось, что Джэй поселит меня в своем доме, а Джуди даст пристанище Ване на конюшне. Джэй преподавал музыку и был органистом в частном колледже. Джуди вела уроки английского языка в школе для слепых и недоразвитых детей.

Я нашел ее конюшню на западной окраине города, где Джуди содержала лошадей арабской породы. Ване она выделила отдельный загон и кормов от пуза. Обитатели конюшни выглядели хрупкими, изящными и почти игрушечными лошадками на фоне громады моего коня.

Жена профессора Петерсона Черил ждала нас с обедом при свечах, с вином и коньяком. Она несколько удивилась, когда я предпочел водку. В этом доме «Отче наш» перед обедом не произносили, и Библии я там не нашел. Закончившая педагогический институт Черил возглавляла штатный отдел по борьбе с издевательствами над детьми. Вот уж мы наговорились всласть и о генетике с евгеникой, и о музыке, и о политике нынешнего правительства.

Обсуждали мы и недавно опубликованную книгу «Колокол», в которой авторы утверждали, что люди рождаются с уже определенными интеллектуальными потенциями. Согласно их теории, 90 % человечества попадает в разряд «ни дураков, ни очень умных», составляя основу общества. Но рождается, живет и умирает в мире 5 % умных и 5 % дураков, жизнь которых никаким воспитанием не изменишь. Государственные программы помощи неблагополучным семьям дают мало результатов из-за того, что людей не переделаешь. Глупых родителей не надоумишь, как п равильно воспитывать детей. У дураков редко рождаются умные дети – на то и генетика. А умные в помощи государства не нуждаются.

Поскольку Черил работала в государственной системе, то она верила в действенность этих программ и яростно мне возражала. Гордиев узел наших противоречий разрубила Зузанна Яцкевичус, фотограф местной газеты. Она приехала поснимать меня в домашней обстановке. Через день мы договорились прокатиться на телеге по городу.

Утром Черил устроила мне экскурсию по городу, а пот ом ссадила около входа в Иллинойский колледж. Там ждал меня Джэймс Дэвис, профессор истории и политологии. Он следит за нынешней политической ситуацией в России, часто ездит туда и пишет книгу об истории отношений между США и Россией. Приезжают к нему теперь из России студенты и аспиранты изучать Америку. Но вряд ли есть у них возможность видеть эту страну с облучка телеги. Приятно было общаться с человеком, близким тебе по духу и образованию. Ведь когда-то я работал в Ленинградском университете имени А. А. Жданова и пытался сделать карьеру в генетической науке. Даже диссертацию смог защитить по бесполому размножению ящериц Кавказа. Уж явно не рожден я для науки, но тем не менее больше десяти лет дурил себя и окружающих в напрасных потугах быть ученым.