Черное эхо - Коннелли Майкл - Страница 37

– Гензель и Гретель? Они помечали дорогу хлебными крошками?

– Что-то вроде. Там на стенах вообще множество пометок краской. Ну, вы знаете: специальные пометки, которыми пользуются люди из департамента водо– и электроснабжения, чтобы знать: какая линия куда ведет, даты проведения осмотра и тому подобное. Некоторые стены со всей этой росписью очень напоминали стену возле «Севен-Илевен» в Восточном Лос-Анджелесе. Поэтому мы решили, что преступники тоже маркировали свой путь. Мы прошли по их следам и искали повторяющиеся знаки на стенах. Такой знак был только один. Что-то вроде эмблемы мира, только без круга. Просто три быстрых косых штриха.

Босху был известен этот символ. Он сам проставлял его в туннелях двадцать лет назад. Три косые размашистые насечки ножом на стене. Знак, с помощью которого они помечали свой путь, чтобы потом знать, как выбраться обратно.

– Один из копов, который был там в тот день, – продолжала Уиш, – это было еще до того, как УПЛА передало дело нам, – так вот, один из сотрудников отдела ограблений сказал, что опознал эти знаки, он помнил их со времен Вьетнама. Сам он не был «туннельной крысой», но рассказал нам о них. Вот каким образом мы связали преступление с ними. Тогда, имея это в качестве отправной точки, мы сделали запрос в Министерство обороны и Министерство по делам ветеранов и получили имена. Так мы узнали имя Медоуза. Ваше имя. Другие имена.

– Сколько еще других?

Она подтолкнула к нему через стол стопку желтых картонных папок высотой дюймов в шесть.

– Они все здесь. Взгляните, если хотите.

В это время в комнату вошел Рурк.

– Агент Уиш сказала мне про официальную бумагу, которую вы хотели бы получить. Не вижу никаких проблем. Я кое-что набросал, и мы постараемся сегодня же получить на ней подпись старшего спецагента Уиткома.

Когда Босх ничего на это не ответил, Рурк продолжал:

– Вчера мы, возможно, проявили излишнюю горячность, но, надеюсь, я все уладил с вашим лейтенантом и сотрудниками вашей службы внутренних расследований. – Он улыбнулся улыбкой, которой мог бы позавидовать любой политикан. – И кстати, я хотел сказать, что восхищаюсь вашим послужным списком. Вашими военными заслугами. Я сам отслужил три срока. Правда, никогда не спускался в эти жуткие туннели. Тем не менее я оставался во Вьетнаме до самого конца, пока все это не кончилось. Какой позор!

– В чем позор? В том, что все кончилось?

Рурк уставил в него долгий, пристальный взгляд, и стало видно, как краска заливает его лицо, начиная от того места, где сплетались темные брови. Это особенно впечатляло, потому что вообще заместитель старшего спецагента ФБР был человеком с бледным, даже болезненно-желтоватым, лицом, что придавало ему вид записного нытика и пессимиста. Он был на несколько лет старше Босха. Роста они были одинакового, но Рурк был более массивен. К традиционно принятой в ФБР форме – синему блейзеру и голубой рубашке на пуговицах – он добавил красный начальственный галстук.

– Послушайте, детектив, вам вовсе не обязательно меня любить, об этом не беспокойтесь, – сказал Рурк. – Но прошу вас, поработайте вместе со мной над этим делом. У нас с вами одна и та же задача.

Босх смягчился.

– Какой именно помощи вы от меня ждете? Скажите точно. Должен ли я просто болтаться с вами «за компанию», или же вы хотите, чтобы я работал по-настоящему?

– Босх, считается, что вы первоклассный детектив. Докажите нам это. Просто продолжайте вести расследование своего дела. Как вы вчера верно заметили, вы находите, кто убил Медоуза, а мы находим, кто обчистил Уэстлендский банк. Так что, да, нам требуется все, на что вы способны. Действуйте, как привыкли, но только со спецагентом Уиш в качестве напарника.

И Рурк вышел из комнаты. Босх подумал, что у него, вероятно, свой персональный кабинет где-нибудь в тишине, в конце коридора. Он повернулся к столу Элинор и взял с него пачку папок.

– Ладно, давайте приступим, – сказал он.

Уиш расписалась в получении служебной машины и села за руль, а занявший пассажирское сиденье Босх принялся просматривать лежащую на коленях кипу армейских досье. Он заметил, что его собственное дело лежало поверх остальных. Бегло взглянул на остальные и узнал только имя Медоуза.

– Куда? – спросила Уиш, когда они выехали из гаража и по авеню Ветеранов двинулись в сторону Уилшира.

– В Голливуд, – ответил Босх. – А что, Рурк всегда такой придурок?

Она свернула к востоку, улыбнувшись при этом такой улыбкой, которая породила у Босха вопрос, нет ли чего между ней и Рурком.

– Когда ему так хочется, – ответила она. – Впрочем, он хороший администратор. Он умело руководит нашей группой. Думаю, он всегда был лидером по складу характера. Мне помнится, он даже рассказывал, что в армии заведовал целым подразделением или чем-то в этом роде. В Сайгоне.

Нет, отпадает, подумал Босх, услышав это. Никто не станет защищать своего любовника, говоря, что он хороший администратор. Ничего там нет.

– Он выбрал не ту сферу для администрирования, – сказал он. – Поезжайте к Голливудскому бульвару, в ту часть, что к югу от Китайского театра.

Чтобы добраться туда, потребуется минут пятнадцать. Он открыл верхнее досье – то было его собственное – и начал листать. Среди пачки медицинских отчетов от психоневролога обнаружилось черно-белое фото, почти как на паспорт. Молодой человек в военной форме, на лице которого еще не оставили следов ни годы, ни опыт.

– Вы неплохо смотрелись с короткой стрижкой, – обронила Уиш, прерывая его мысли. – На этой фотографии вы напомнили мне моего брата.

Босх скосил на нее взгляд, но ничего не сказал. Он положил фото и снова принялся перелистывать документы в папке, выхватывая обрывки информации о некоем незнакомце, которым в действительности был он сам.

Уиш сказала:

– Мы сумели найти девятерых, проживающих в Южной Калифорнии, которые имеют за плечами вьетнамский опыт. Мы их всех проверили. Медоуз был единственным, кого мы перевели в ранг подозреваемого. Он был наркоман, имел судимости. У него также был опыт работы под землей уже после того, как он вернулся с войны. – Несколько минут, пока Босх читал, она вела машину в молчании. Потом сказала: – Мы вели за ним наблюдение целый месяц. После ограбления.

– Чем он занимался?

– Ничего определенного мы не выявили. Может, какие-то коммерческие сделки. Примерно каждые три дня он ездил в Винис покупать детские шарики с опиумом. Но похоже, просто для личного потребления. Во всяком случае, никакие покупатели к нему не приходили. И никаких иных посетителей тоже не было за целый месяц слежки. Черт, если бы мы могли доказать, что он торгует, мы бы тут же его повязали, а потом – когда стали бы раскалывать на причастность к ограблению банка – уж нашли бы, к чему прицепиться. Но он не сбывал! – произнесла она таким тоном, словно старалась убедить больше саму себя, чем Босха. Так, во всяком случае, ему показалось.

– Я вам верю, – ответил он.

– Вы не хотите меня просветить, зачем мы едем в Голливуд?

– Мы ищем свидетеля. Возможного свидетеля. Скажите, как Медоуз жил все то время, пока вы за ним следили? Я имею в виду денежную сторону. Где он брал деньги на поездки в Винис?

– Единственное, что удалось выяснить, – это что он получал социальное пособие и пособие по инвалидности от Министерства по делам ветеранов. Вот и все.

– Почему вы через месяц прекратили слежку?

– У нас ведь на него ничего не было, не было даже уверенности, что он вообще имеет к этому делу отношение. Мы…

– Кто скомандовал «отбой»?

– Рурк. Он не мог…

– Тот, который администратор.

– Дайте мне закончить. Он не мог обосновать расходы на постоянную слежку, не дающую никаких результатов. Мы действовали чисто интуитивно, ничего больше. Однако прошло уже почти два месяца с момента ограбления, а у нас по-прежнему не было против него никаких улик, ничего конкретного. В сущности, мы и слежку-то стали вести просто на всякий случай, для очистки совести. Мы склонялись к мысли, что преступники давным-давно в Монако или в Аргентине. А не шастают за дозами на побережье и не обретаются в Долине, в третьесортных домах, где селятся шлюхи. На тот момент подозрения в отношении Медоуза были вообще лишены смысла. Да, это Рурк скомандовал отбой. Но я была с ним солидарна. Признаю: сейчас нам ясно, что мы дали маху. Вы довольны?