Китай. Искусство есть палочками - Эванс Полли - Страница 40

Мы пообедали в одном из ресторанов на главной улице, где ели мясо яка с рисом и овощами. Потом мы с Гаем пошли в местный бар, где продавали ужасно дешевое пиво. А снаружи вездесущие паломники прижимались носами к стеклу, которое запотевало от их дыхания. Сбившись в кучку, более робкие прятались за спинами более смелых, с удивлением разглядывая чужаков, которые затесались среди них. Это были крестьяне из глухих деревенек, возможно, впервые в жизни видевшие иностранца живьем. Они не улыбались и не пытались заговорить, просто смотрели, не мигая, и их глаза светились через стекло, словно ряды крошечных лампочек.

Пиво в первой бутылке оказалось на вкус таким отвратительным, что мы решили его не допивать. Поскольку бутылка стоила всего пять юаней, то мы сдвинули стаканы с остатками тошнотворного пойла на край стола и заказали другой сорт. Вскоре в дверях показался какой-то паломник, отбившийся от товарищей. Его смелость явно подпитывало кое-что покрепче, чем чай с маслом. Храбрец нетвердой походкой направился к нашему столику, его узкие глаза раскраснелись и окосели еще больше от выпитого. Ткнув пальцем в стаканы с недопитым пивом, он сказал что-то непонятное, но общий смысл был ясен: можно ли забрать пиво. Мы кивнули. В ту же секунду паломник схватил один из стаканов, почти полный, и, рывком запрокинув голову, как йог, приветствующий солнце, влил янтарную жидкость в горло и заглотил в один присест, потом моргнул, громко рыгнул и вытер рот рукавом. Барменша этому не слишком обрадовалась. Мы привлекали слишком много внимания, потому она попросила нас уйти.

Паломники спали прямо на земле, сгрудившись вокруг костров, разведенных на обочине. Мы же пока шиковали и провели ночь в лучшем отеле города, где смогли отлично выспаться, принять горячий душ и собраться с силами — дорога предстояла дальняя.

Нашей первой остановкой стал монастырь на холме: там следовало воскурить благовония перед тем, как отправиться в наше паломничество по собственному сокращенному маршруту. На подступах к монастырю стояли ряды чортенов, так в Тибете называют ритуальные ступы. В утренней дымке их белые основания в виде куба, символизирующие землю, и белый купол, символизирующий небо и путь к просветлению, ярко выделялись на фоне темных гор.

Мы вышли из автобуса, ежась от холода, купили веток можжевельника, а потом немного согрелись, пока засовывали можжевельник в печи, из которых тут же повалил дым, окутывающий нас сильным ароматом костра и хвои.

Еси выдал каждому из нас по пучку розовых ароматических палочек. Мы держали их концы в пламени, пока палочки не начинали тлеть, а затем засовывали их в теплый мягкий пепел, на верхушке мерцал оранжевый огонек, и поднимался к небесам спиралью дым.

Из печей тоже вырывался клубами дым, который впитывался сотнями разноцветных молитвенных флажков; ими украшали колонны пагоды, а также вешали всюду, где дует ветер — между ветвей деревьев и просто на бамбуковых шестах, чтобы гармонизировать пространство. Вдали виднелись снежные шапки гор, куда мы направлялись.

Солнце медленно поднималось из-за горизонта. Это было незабываемое зрелище. Небо сначала порозовело, затем стало фиолетовым, а потом и ярко-голубым. Солнечные лучи коснулись запорошенных снегом вершин, и снег засиял, как бриллианты.

После подношений богам мы спрятались от холода в одном из низеньких домишек рядом с дорогой, где позавтракали домашними лепешками, яйцами, цампойи выпили по чашке чая с маслом, чтобы подкрепиться перед тяжелым днем.

— Я уже пробовал этот чай, — сообщил Гай, когда Нуми наполнил чашку мутной желтоватой жидкостью, напоминавшей разбавленный водой чуть подкисший соус бешамель. Судя по тону, Гая не слишком-то радовала новая встреча с тибетским напитком.

Еси засмеялся.

— А ты думай, что это суп.

Оказалось, что когда перед тобой чашка варева, от которого желудки иностранцев нехорошо сжимаются — подсоленного черного чая, смешанного с маслом из молока самки яка, такой способ срабатывает.

Как чай эта смесь вызывала отвращение, а если относиться к содержимому чашки как к жидкому сырному супу, то можно, по крайней мере, проглотить его без рвотных позывов, а если перемешать с цампой, то и вовсе получалось нечто, отдаленно напоминающее овсянку.

Снаружи паломники, кутаясь в грубые шерстяные накидки, сидели на корточках прямо на земле и грели руки об эмалированные кружки с таким же чаем, который разливали из почерневшего от копоти жестяного котелка.

— Чай и цампа— все, чем они питаются, — объяснил Еси. — Они берут с собой по пачке чая и по контейнеру с цампой, а по дороге покупают масло по мере необходимости.

Скудное и однообразное питание, ничего не скажешь. Я порадовалась, что мы с Гаем путешествуем с комфортом и можем добавить в наш рацион мясо яка и рис.

Еще два часа мы ехали по горному серпантину. Кое-где дорога, как и положено, обваливалась в пропасть, и незадачливый путешественник при неблагоприятном стечении обстоятельств вполне мог отправиться следом. В других местах сверху периодически скатывались валуны. Тяжелые грузовики с паломниками аккуратно ехали по центру дороги, стараясь не заглохнуть со своей ношей на полпути. Я закрыла глаза в надежде заснуть.

— Хочешь поехать на муле? — спросил меня Еси, когда мы добрались до начала того отрезка, который предстояло преодолеть без микроавтобуса.

— Конечно, — ответила я.

Идея привела меня в восторг. На таком транспортном средстве мне еще не доводилось перемещаться. Моего «боевого коня» экипировали, накинув ему на спину старый красно-белый коврик. Как и большинство существ, обитающих в Китае, мул мог похвастаться крупными размерами. Когда в начале 1940-х Эрнест Хемингуэй посетил Китай, он, в какой-то момент решив, что его лошадь слишком мелкая, а потому бесполезна, взвалил ее на плечи и понес. У моего мула был белый бархатный нос, добрые глаза, и вез он меня молча. Похоже, о проступке Хемингуэя в Китае до сих пор помнят и подвергают всех белых мужчин остракизму, поскольку Гаю не предложили ехать на муле, и он поднимался в гору на своих двоих. К счастью, наш багаж ехал отдельно от нас, так что не пришлось тащить тяжелый рюкзак. Нуми, Адро и А-пин отправились вперед с маленьким караваном, чтобы подготовить лагерь для ночевки.

В первый день мы шли пять или шесть часов. После ланча (яйца вкрутую, лепешки и вяленое мясо яка) я решила дать бедняжке-мулу отдохнуть и остаток пути проделала пешком. Сначала верхом ехать было весело, но постепенно похолодало, а мы двигались в тени леса. В конечном счете, наш вояж задумывался как паломничество, и вряд ли удастся снискать благосклонность высших сил, если за меня всю работу проделает несчастное животное.

Вскоре после ланча мы добрались до перевала и дальше пошли вниз. Здесь деревья были увешаны молитвенными флажками так густо, что они выглядели как плотный разноцветный навес, через который, насыщая краски, пробивались солнечные лучи.

Мы тоже привязали флажки к дереву, оставив следы собственного пребывания в этом значимом с религиозной точки зрения месте.

Тогда по восточному календарю был год Овцы. Считалось особенно важным совершить кору именно в год Овцы, поэтому сюда стекались десятки тысяч паломников. Каждые несколько минут мы встречали на своем пути очередную группу, двигавшуюся по склону в том направлении, откуда мы прибыли. Паломники шли гуськом, опирались на тонкие бамбуковые жерди, которые подобрали по пути, и эта вереница напоминала живую изгородь.

Какой-то старик улыбнулся, глядя на нас, и по его смуглому лицу разбежались во все стороны тоненькие лучики морщинок. Передние зубы у него отсутствовали, вместо них зияла чернота, на шее висели деревянные четки, а на голову он надел меховую шапку, похожую на защитную каску. Еще один китаец щеголял, завернувшись в длинную белую овчину, похожую на негатив растаманских дредов, а третий, помоложе, надел желтый свитер с треугольным вырезом поверх строгой рубашки в ромбик с непропорционально длинными концами воротника. Его меховую шляпу украшала бахрома, которая выглядела как длинные нечесаные брови.