Лети, корабль! - Конецкий Виктор Викторович - Страница 1

Виктор Конецкий

Лети, корабль!

***

Россия — держава континентальная, хотя и омывается морями трех океанов.

Поговорите с прохожими на улицах Санкт-Петербурга. Головой ручаюсь: никто не скажет вам, где находится Морской торговый порт. Таксеры вот знают, ибо морячков туда возят.

Поговорите с англичанином — он ощущает себя человеком мира, хотя глубоко чтит свою нацию и никогда не простит вам ни одного плохого слова о королеве. И чувствуют себя англичане в любой стране как дома, потому что у них мышление старой морской нации. Но зачем и почему наши предки растянули державу аж в одну шестую планеты на горькое горе россиянам сегодняшним? Охота к перемене мест? От дремучей скуки? Из любопытства: а где, братцы, однако, земля кончается? Или это бегство под любым соусом от любого рода государева гнева? Мы, царь-батюшка, все заради тебя — за собольком, да песцом, да моржовым клыком, за ясаком тебе, батюшка, и мировую славу тебе к ногам положим — только пусти в бомжи на свободу-волюшку…

Нынче наши богатые летят на Канары, середняки из городов на садовые участки драпают и открывают там для себя замечательные америки в виде самостоятельно выращенной брюквы; ну, а босяцкое большинство сосет лапу там, куда судьба забросила…

Куда это меня понесло? А! Просто злость, в океане, в океане которой коротаю дни и ночи…

В солнечную штилевую погоду возвращаясь к родным осинам, еще до Толбухина маяка, до гранитов Кронштадта увидишь на горизонте мерцающую золотую точку и от нее золотой луч в небеса. Это встречает тебя Исаакий. «Ну, все! Приехали!» — подумаешь, но сразу прикусишь свой длинный и непутевый язык. И вслух скажешь: «Кажется, ребятки, вроде подходим…» Дремучее суеверие: пока не ошвартуешься, не гневи своими предположениями Бога. Это Он располагает. И в полукабельтове от причала вполне может выскочить любая бяка. Но Исаакий-то уже послал тебе золотой луч! С 1858 года он нас, моряков, встречает первым.

А от него начинается Конногвардейский бульвар — засыпанный когда-то Адмиралтейский канал. Выныривает канал за Благовещенской площадью. Вот на его берегу я и родился. За окнами были земляные откосы острова Новая Голландия, поросшие сиренью и тополями и опутанные колючей проволокой. Секретно! С петровских времен там был Военно-морской порт и Морская тюрьма (после бунта Семеновского полка и декабристов ее соорудили). На воротах порта были чугунные якоря. Якорь — символ Надежды…

Любовь к морю — детское чувство. Она не мешает ненавидеть купание. И в этом большой смысл. Нас тянет в огромные пространства вод не потому, что мы водолюбивые существа. Мы можем утонуть даже в бочке дождевой воды. Мы любим не воду, а ощущение свободы, которое дарят моря. Наш плененный дух всегда мечтает о свободе, хотя мы редко даем себе в этом отчет.

Мало кто задумывался и над тем, что море, вода подарили людям понятие волны. Волна, накатывающаяся век за веком на берега, колеблющая корабли, натолкнула на одну из основных идей сегодняшней физики — о волновой теории света, волновой сущности вещества. Волна подарила и ритм. В основе музыки, может быть, лежит ритм волн и ритм движения светил по небесам. Потому музыка и проникает в глубины мировой гармонии дальше других искусств. Сам звук тоже имеет волновую природу. Медленный накат волны на отмель, вальс и ритм биения человеческого сердца чрезвычайно близки. Потому вальс невредимым пройдет сквозь джазы.

Конечно, тому, кто страдает морской болезнью, лучше не читать этот гимн волнам. Когда плавание затягивается и я уже устаю от безбрежности океана и уже мечтаю о возвращении, то иногда во сне начинает мерещиться шум берегового прибоя.

Как будто я живу в домике среди дюн. И в окна доносится длинный и мерный гул наката, смешанный с шорохом сосен и песчинок на склонах дюн. Иногда очень хочется услышать в море береговой прибой. Когда волны сутки за сутками разбиваются за бортом, за иллюминатором каюты — это другое. И грохот шторма в открытом океане — другое. Ничто не может заменить шум берегового наката. Там, где море встречается с землей, — все особенно. И люди, живущие на берегах, — особенные люди. Они первыми увидели, как из пены морской волны, вкатившейся на гальку, из смеси утреннего воздуха и влаги родилась самая красивая, нежная, женственная женщина, самый пленительный образ человеческой мечты — Афродита. И самую красивую планету назвали ее именем. Богиня любви и красоты, покровительница брака, она вышла к нам из пены безмятежно нагая, и капли морской воды блестели на ее коже. И так же искрится, блистает по утрам и вечерам Венера. Древние греки называли ее еще Успокаивающая Море. Потому что древние греки верили: красота смиряет разгул стихий.

Как обеднело бы человечество без легенды об Афродите! Лучшие художники ваяли и писали Афродиту, она дарила им самое таинственное на свете — вдохновение.

Волны бегут через океаны посланцами материков.

Волны, поднятые штормами у мыса Горн, за десять суток достигают берегов Англии и улавливаются сейсмической станцией Лондона. Почва Европы ощущает порывы штормового ветра другой стороны планеты. Как тут не подумать о связи всего на свете.

Никто еще не подсчитал энергию, которую тратит ветер, чтобы создавать волны в океанах и морях. Какая часть его мощности исчезает в колебаниях частиц воды на огромных пространствах между материками? Что стало бы с нами, если бы океаны не укрощали ветер? Быть может, сплошной ураган несся бы над планетой. Ни деревца, ни травинки… Будьте благословенны, волны!…

Перенесемся в другой мир. Лед, лед, лед, лед… Мы идем по Арктике. Лед, лед, лед, лед… Все по той же Арктике. Лед, полынья, лежание в дрейфе, прибрежная полынья… Шпиц — жаргонное Шпицберген, Грумант — древнее. Обледенелые скалы, поморская одинокая могила, сгнивший крест, эпитафия:

«Тот, кто бороздит море, вступает в родство со счастьем. Ему принадлежит весь мир, и он жнет, не сея, ибо море есть поле надежды».

Я, правда, той могилы и древних словес не видел, и звучат они слишком литературно-современно, но связанная с ними легенда передается из поколения в поколение. И мы к ней еще вернемся.

…Карбас помора-зверобоя на волнах Белого моря. Глаза морехода на одном уровне с волной. За гребнем волн стоит ночное полярное солнце. Его низкие лучи скользят по льдам и слепят глаза кормщику. Автор был в море, работал в нем. Теперь он спокойной, крепкой рукой ведет строку. Строка величаво колышется в такт морской зыби. Север простирается далеко за края стиха. И слышно, как медленно падают капли с медлительно заносимых весел. Гребет помор. Стоит над морем солнце. Вздымаются и вздыхают на зыби льдины. От них пахнет зимней вьюгой. Здесь чистая картина — без символики. Здесь профессиональное знание и жизни, и физики, и астрономии. Пишет Ломоносов. Рыбак, начинавший современный русский язык, открывший атмосферу на Венере, объяснивший природу молнии электричеством, сформулировавший закон сохранения вещества.

А вот Державин: