Ромасанта: человек-волк - Конде Альфредо - Страница 10

Когда я вернулся в Ребордечао, Барбара, младшая сестра Мануэлы, которая переехала к ней из Кастро де Ласы после того, как они остались без матери, спросила меня о старшей сестре и племяннице. Первое, что мне пришло в голову, это сказать ей, будто ее сестра нашла работу экономки у какого-то священника в приходе неподалеку от Сантандера, где я их обеих и оставил, чтобы они понемногу привыкали к преподобному отцу и к своему новому, на мой взгляд замечательному, занятию.

— Но разве вам плохо работалось вместе? Не ты ли говорил, что вы рождены друг для друга?

Я посмотрел на нее долгим взглядом, обдумывая, что ответить, и в голову мне пришло только следующее:

— Вы, женщины, всегда так: сегодня вы не можете без нас жить, а назавтра уверяете, что вам все надоело. Что я могу тебе еще сказать: либо она вернется, либо я привезу тебе весточку от нее.

Барбара взглянула на меня с недоверием, но, похоже, успокоилась и приняла мое объяснение. Она и представить себе не могла, что на вьючном седле на крупе моей лошади лежала не только одежда ее племянницы, но и посудина с ее жиром. Когда я вспомнил об этом, то ко мне вновь вернулись повадки, которые я считал уже давно забытыми. Я почувствовал, что взгляд мой снова становится блуждающим и будто неуправляемым, и мельком взглянул на круп лошади. Барбара тут же перехватила этот взгляд и вновь обратилась ко мне с вопросом:

— А почему у тебя только мул Петры?

— Дело в том, что мул Мануэлы сдох, едва мы добрались до Асторги, — не задумываясь, ответил я.

— А с этим что ты собираешься делать? — продолжала она расспрашивать.

— Думаю, продам его как можно скорее. Мне уже раньше надо было это сделать, но я решил повременить, вдруг кто-то из вас захочет взять его себе, — так же быстро ответил я.

Она ничего не сказала в ответ. Только внимательно на меня поглядела. Несколько мгновений я спокойно выдерживал ее взгляд. А затем притворился, что должен заняться делом. Тогда она отошла от меня, пройдя в глубь хлева, где еще не так давно стояли корова и два быка, которых продала Мануэла.

Барбара продолжала жить в доме, принадлежавшем Мануэле: я согласился на это, когда мы обговаривали наши общие дела с ее сестрой. В ту ночь я решил не останавливаться в нем, а продолжить свой путь в Шавиш, дабы отделаться от своего товара и вернуться в Ребордечао как можно раньше, не допустив, чтобы Мануэла опередила меня, получив деньги от продажи небольшого домика в Паредес де Кальделас.

Было уже поздно, вскоре должна была спуститься ночь. Я ускорил шаг, двигаясь в полной темноте. Я давно привык к этому. Те, кто перевозят посылки и письма из одного места в другое, предпочитают ездить по ночам, чтобы избежать встречи с разбойниками, ибо в темноте легче пройти незамеченным. Некоторые из этих посыльных в состоянии преодолеть путь между Альярисом и Компостелой за короткое время ночи. А кто же я, как не посыльный?

Едва добравшись до Шавиша и отделавшись от своего груза, я тут же пустился в обратный путь. Я вновь ехал ночью и должен признаться, что готов был уже сдаться, измотанный тревогой и спешкой. Однако я взял себя в руки, вспомнив о земляках, занятых на жатве: я знал, что они тоже работают по ночам артелями по семь человек, кто-то жнет, а другие вяжут снопы, обычно под присмотром самого старого из них, наделенного властью качикана, как мы, галисийцы, называем того, кого кастильцы зовут надсмотрщиком; бывает, таковым оказывается не самый старый, а наиболее ловкий и способный к труду, коим они занимаются. Так вот, они тоже почти не спят на протяжении всей жатвы, что обычно начинается в праздник Сан Хуана[7] и длится до самого дня Августовской Девы. А если и спят, то прямо в поле, полуголодные, и к тому же им грозит тюрьма, если вдруг вздумают поймать какого-нибудь кролика или зайца, считающихся собственностью хозяина. Но когда голод берет свое, и только тогда, никак не раньше, они прекрасной летней ночью все же отправляются на охоту, ибо та еда, которую им дают, совершенно несъедобна, и под покровом тьмы они осмеливаются бросить вызов грозящему им наказанию.

Эти мысли побудили меня поторопиться. У меня гораздо более выгодное занятие, приносящее значительно больший доход по сравнению с моими земляками-жнецами, и мысль о том, что я мог поставить его под угрозу, вселила в меня тревогу и заставила ехать еще быстрее. Когда я наконец оказался в Ребордечао и убедился в том, что Мануэла меня не опередила, то вздохнул спокойно и с облегчением. Барбара снова стала расспрашивать меня.

— Ты что, уже вернулся? — сказала она. — Что-то теперь ты слишком скорым стал!

Я не помнил, чтобы что-нибудь говорил ей относительно того, куда направляюсь, и вовремя сообразил, что лучше и теперь ничего не говорить, чтобы она не смогла догадаться, где я был.

— Это зависит от того, куда ты ездил и откуда возвращаешься, — ответил я намеренно двусмысленно, но она, похоже, ни о чем не догадалась.

На этот раз я не почувствовал необходимости устремить если не невольный, то, во всяком случае, непреднамеренный взгляд на мула и смог продолжить свой путь уже гораздо более спокойно, хотя и столь же поспешно, ибо я убедился, что Мануэла не опередила меня и мне следовало спешить, чтобы успеть встретить ее.

Мы встретились с ней в Соуто де Редондела, почти в том же месте, где я убил Петронилу. Увидев испуганное и вопросительное выражение ее лица, я понял, что надо как-то объяснить отсутствие дочери, и поспешил сказать, что оставил Петру у священника в Сантандере, будто это было где-то здесь, рядышком, поскольку она плохо представляла себе, где расположена сия далекая провинция. Она сделала вид, что поверила мне, но я прекрасно понял, что она притворяется.

— Отведи меня к ней! — закричала она. — Немедленно! — И тогда я понял, что мне придется убить и ее.

Однако я ответил ей очень спокойно, на что она, похоже, не обратила никакого внимания:

— Ну что ж, пойдем.

Затем, по-прежнему притворяясь спокойным, я двинулся в путь, но тут мне пришлось выслушать еще один вопрос:

— А почему у тебя ее мул?

Я повернулся к ней, поскольку она ехала верхом следом за мной, и ответил:

— Ты что же, хотела, чтобы он остался у священника и тот пользовался бы им?

Однако вновь заметив недоверие у нее на лице, я понял, что мне придется убить ее прямо здесь, без всяких проволочек. Окончательно осознав это, я уже не смог более сдерживаться и крепко ударил ее кулаком так, что она слетела на землю. Я тут же спрыгнул с мула, но она уже оправилась от полученного удара и ждала меня, стоя на ногах и сжимая в руке кухонный нож.

— Ты наверняка убил ее, негодяй, и продал жир португальцам, сукин ты сын! — сказала она, пылая гневом, и это окончательно меня ослепило.

И тогда для меня стали очевидными две важные вещи: с одной стороны, Мануэла была мне, бесспорно, родственной душой; но с другой стороны, то, что она не доверяла мне, вне всякого сомнения, означало, что о моей деятельности уже поползли слухи и ей было о них известно; из чего я сделал вывод, что если, зная о них, она все же со мной связалась, то это могло быть лишь по одной из вполне понятных причин: либо она совершенно безнравственна, либо это ей безразлично, лишь бы разбогатеть. В любом случае передо мной был сильный соперник, и я бросился на нее.

Мы стали кататься по земле, и мне удалось дважды уклониться от лезвия ее ножа, пока наконец она не ранила меня в ладонь. Тогда я схватил с земли камень и стукнул ее по голове. Думаю, я ее расколол. Не понимая толком, что делаю, я раздел ее, чтобы кровь не залила одежду и не испортила ее, и, раздев, перерезал ей горло ее же собственным ножом, а потом сделал с ее телом то же, что и с телом ее дочери, с той лишь разницей, что если останки дочери я раскидал по волчьей тропе Мальяды, то рассеченное на куски тело Мануэлы я оставил вдоль тропы, что называется Старая Мальяда; обе эти тропы проходят неподалеку от Соуто де Редондела.