Месть мертвеца - Харрис Шарлин - Страница 43

Теперь нам надо было найти Манфреда и его мать, которая, должно быть, сокрушалась: что она сделала в предыдущей жизни, чтобы заслужить такое наказание.

Я спросила шерифа, где Манфред, и она удивила меня, ответив, что его держат в больнице Нотт-Каунти. Он сам попросил, чтобы его оставили там, сообщила она.

— Я могу это понять, — сказала я Толливеру, когда мы снова забрались в патрульную машину Роба, которого наконец-то отрядили отвезти нас обратно в дом у озера.

— Так лучше, чем если бы его перевезли в Ашвилл. Если он сможет получить необходимое лечение здесь, его маме будет куда проще.

— Доктор сказал, что здесь с ним все будет в порядке, — подал голос Роб с водительского сиденья.

— Хорошо, это хорошо, — ответила я.

Потом вспомнила, что Манфред подозревал, будто кто-то ночью убил его бабушку. Может, и не очень хорошо, что он остался в той же самой больнице. Черт! Вот еще один повод для беспокойства.

Вернувшись в дом, мы все упаковали — просто на всякий случай — и сложили в машину — тоже на всякий случай. Мы затушили огонь и повесили ключи от дома на зеркальце заднего вида, чтобы не забыть вернуть их Твайле — опять-таки на всякий случай.

Потом мы поехали обратно в Доравилл. Поскольку утром у нас было мало времени, чтобы привести себя в порядок, мы сделали это сейчас и сразу почувствовали себя лучше.

Рука моя ныла, потому что я в этот день напрягала ее больше положенного, и я приняла болеутоляющее. Мне было почти стыдно, когда я отправляла таблетку в рот, ведь столько людей испытывали куда более страшные страдания. Но единственной болью, которую я могла облегчить, была моя собственная.

— Могу я не сворачивать? — спросил Толливер, когда мы добрались до главного перекрестка Доравилла.

Если бы он не свернул, дорога увела бы нас прочь от города. Поворот налево привел бы нас к больнице.

— Хотела бы я, чтобы ты не сворачивал, — ответила я. — Но, думаю, мы должны убедиться, что с Манфредом и его мамой все в порядке. Верно?

У Толливера был упрямый вид.

— Держу пари, что мама Манфреда — крепкая женщина. Она должна быть такой, ведь Ксильда — ее мать. Держу пари, с ними все прекрасно.

Я искоса посмотрела на него.

— Да, хорошо, — произнес он и повернул налево.

Глава двенадцатая

Мама Манфреда, Рейн Бернардо, была более юной копией своей матери. Однако сходство оказалось чисто физическим. Рейн не обладала задатками медиума, у нее не было никаких особых связей с Ксильдой. Рейн начала с работы на фабрике и постепенно проложила себе путь до места в администрации. Она этим гордилась, а еще гордилась тем, что в одиночку вырастила сына. Ее пугало, что Манфред пошел по стопам Ксильды, а не по ее стопам. Но она любила сына, любила мать и, сидя у постели Манфреда, была весьма подавлена.

«Быть подавленной» для Рейн означало, что она произносила всего пятьдесят слов в минуту вместо ста.

Рыжими волосами и пышными формами Рейн пошла в мать, но ее формы были далеко не такими щедрыми. Вообще-то Рейн казалась очень привлекательной женщиной, и я не сомневалась, что она еще не отметила сороковой день рождения.

Мы очутились в больнице в то время, когда ее открыли для первых обычных посетителей.

Я еще никогда не видела Барни Симпсона таким серьезным, интересно, друг ли он Тома Алманда? После того как Барни задал обычные вопросы о том, удобно ли пациенту в больнице и доволен ли тот здешним лечением, врач помедлил. Может, он восхищался Рейн? В конце концов Барни состоял в разводе.

— Мне очень жаль насчет вашей матери, — сказал Барни Рейн. — Она была колоритной леди, и я знаю: вы будете по ней скучать. Она произвела немалое впечатление на наше маленькое сообщество за то короткое время, которое здесь пробыла. Ее еще долго будут помнить.

«Это образец тактичности», — подумала я.

И хотя Манфред был бледен и явно испытывал боль, на лице его промелькнула тень улыбки.

— Я ценю ваши слова, — отозвалась Рейн, не желая уступать доктору в учтивости. — Спасибо, что так хорошо о ней заботились. Манфред сказал, что вы заходили, чтобы повидаться с ней. Ее здоровье так ухудшилось, что мы с Манфредом знали: ей суждено умереть в любую минуту, и мы ни в чем не виним больницу.

Рейн бросила на Манфреда успокаивающий взгляд, а тот закрыл глаза, абстрагировавшись от этой беседы.

— Манфред думает, что следует произвести вскрытие, — обратилась к нам Рейн. — И ее не наблюдали врачи здесь, в Доравилле. Хотя, конечно, она посещала врачей в Теннесси и была у кардиолога прямо перед тем, как отправилась в Доравилл. Как вы считаете?

Тут вошел доктор Томасон.

— Ну и дождь снаружи, — произнес он, стряхивая капли с зонта. — Просто дождь, не лед, — успокаивающе добавил он.

— Хорошо, что вы приехали сюда сейчас, — заметил Барни. — Позвольте мне пересказать, о чем мы только что говорили.

И он повторил Томасону вопрос Рейн.

— Как насчет вскрытия, Лен? — поинтересовался Симпсон.

— Зависит от того, что мы услышим от доктора в Теннесси, — задумчиво сказал Лен Томасон. — Если ее доктор считает, что смерть была ожидаемой, не внезапной и нет вопросов, на которые надо найти ответ, думаю, резонно предположить, что вскрытие не нужно. Именно такую рекомендацию я и дам коронеру. С другой стороны, — продолжал он, подняв обе руки, чтобы показать нам: подождите! — если тот доктор, знавший ее лучше всех, не удовлетворен, нам придется провести это исследование.

Доктор Томасон изложил все так прозаически, что, выслушав его, вы невольно убеждались: именно так и следует поступить. Такие манеры, должно быть, служили неоценимым подспорьем в его практике. Они почти заставили меня устыдиться своих подозрений, что он имел какое-то отношение к смерти мальчиков. Теперь, когда я наблюдала, как он серьезно улыбается, отвечая на вопрос Рейн, я могла лишь вообразить, как легко способен был Лен Томасон убедить мальчика отправиться с ним куда-нибудь. Доктору доверяют все. Существовали тысячи предлогов, которые он мог выдумать, чтобы побудить молодого человека отправиться вместе с ним. Сейчас я не могла найти ни одного из таких доводов, но не сомневалась: дайте мне время, и я их придумаю.

Даже Барни Симпсон, который не производил впечатления беззаботного человека, оживлялся в присутствии доктора Томасона. Я вспомнила, что прошлой ночью Симпсон пришел, чтобы поговорить с Ксильдой. Нет, он просто заглянул и ушел. Он даже не входил в палату.

На другом конце вестибюля, у двери с надписью «Использование кислорода», вместе с чьими-то родственниками молился Доук Гарланд. С ним тоже пошел бы кто угодно. Он был таким кротким и мягким, таким образцово-вежливым.

Почему я вообще беспокоюсь о еще каких-то подозреваемых? Тома Алманда арестовали. Дело закрыто. Трудно было поверить, что один человек мог причинить столько бед. Даже сын Алманда умер из-за его пороков. Но что-то еще ощущалось во всем этом — незаконченное, незавершенное.

Я не сомневалась: у Тома имелся сообщник, партнер по преступлению.

Как только я призналась в этом себе самой, идея уже не отпускала меня. Пока Толливер разговаривал с Барни Симпсоном, а Рейн обсуждала с доктором Томасоном рану Манфреда, я поняла, по каким причинам подозревала такое. И, держа причины в голове, подняла глаза и встретилась взглядом с Манфредом. Я почувствовала, как Манфред вступил со мной в контакт.

— Мама, — внезапно произнес он.

Рейн испуганно повернулась к кровати.

— Что, милый? Ты хорошо себя чувствуешь?

— Я тут подумал, — начал он. — Пожалуй, я соглашусь с тобой насчет вскрытия, если ты позволишь Харпер прикоснуться к бабушке и рассказать нам, что она видит.

Рейн перевела взгляд с Манфреда на меня, и по ее сжатым губам я поняла, что она пытается сдержать отвращение. Рейн не только не очень-то верила в талант матери, она его ненавидела.

— Ох, Манфред, — очень расстроенно сказала Рейн, — в этом нет необходимости. И я уверена, что Харпер не захочет этого делать.