Балаустион - Конарев Сергей - Страница 6

Мокрый с головы до ног, Леонтиск почувствовал, как гнусные щупальца холода присасываются к позвоночнику и животу. Челюсти молодого воина непроизвольно отбили неприличную и жалкую дробь.

– Что, очнулся, задохлик? – надзиратель осклабил в ухмылке крупные желтые зубы. – Добро пожаловать в подземное царство архонта Демолая!

«Людоед» жизнерадостно хохотнул.

– А ты, урод, за Кербера, что ли, будешь? – спросил Леонтиск, тяжело поднимаясь на ноги.

– Чего-о? – протянул стражник. Его красные губы вытянулись – точь в точь как у озадаченной обезьяны. – Ты, петушок драный, не дерзи! Мы таких шутников, как ты, немало в клоаку спустили. Слышишь?

Персонаж сказки поднял к уху толстый палец с длинным, грязным ногтем. В наступившей тишине Леонтиск действительно услышал шум текущей воды.

– То-то, цыплак! – продолжал «людоед». – Будешь плохо себя вести… ну, кончать тебя пока распоряжений не было, а вот в говне искупаем. Возьмем за ноги и окунем в подземную реку, как мамаша Фетида своего Ахилла. А, Алкимах? Искупаем желторотика в клоаке?

До сей поры Леонтиск не подозревал о наличии второго стражника. Но у дальнего угла, куда практически не доставал неверный свет факела, шевельнулась тень и раздался скрипучий голос:

– Хватит тебе трещать, Миарм! Заткнись и дай начальству отдохнуть!

«Людоед»-Миарм с досадой махнул рукой:

– Да ну тебя, начальник тыркнутый! Вечно ты ворчишь, клянусь собакой! Только начал с заключенным воспитательную работу, понимаешь …

Судя по всему, Миарм происходил из разряда афинских босяков-бездельников, что, обретаясь между народными собраниями и пирушками философов и нахватавшись верхушек риторики, зачастую склонны к блескучей элоквенции, чудовищно не соответствующей их достоинству и образу жизни. Красуясь, «людоед» скосил в сторону Леонтиска хитрый глаз: оценил ли тот фразу? Сын стратега, отвернувшись, принялся энергично растирать окоченевшие конечности. Хвала богам, он не испытывал особых страданий: суровые годы обучения в лакедемонской агеле приучили его и не к таким испытаниям.

Не получив признания своего красноречия, стражник Миарм поскучнел и, пробормотав что-то о неотесанной солдатне, решительно опустился на каменную скамью, стоявшую у стены, прямо под факелом. На какое-то время он притих. Леонтиск за это время успел проделать стандартный армейский комплекс гимнастических упражнений – насколько это позволили размеры помещения – и одновременно обдумать свое незавидное положение.

Главная беда, конечно, заключалась вовсе не в том, что его, потомка знатного рода, бросили в это сырое подземелье со скотами-охранниками. Леонтиск был уверен, что как бы ни был разгневан отец, он не допустит, чтобы его сыну, единственному, надо заметить, наследнику, причинили какой-нибудь вред. А наглое насилие со стороны Клеомеда наверняка было лишь средством острастки чересчур норовистого, по мнению вождей-заговорщиков, «блудного сына». Хотя и в этом Леонтиск сомневался. Скорее всего, Клеомед, имея на руках официальное предписание на арест, просто решил потешить застаревшую личную злобу, решив, что при таких обстоятельствах это сойдет ему с рук. (Не-ет, голубчик, мы с тобой еще встретимся!) Куда больше Леонтиска мучил вопрос – известно ли заговорщикам о задании, порученном сыну кузнеца, а если да, то успел ли Каллик покинуть город? Если гонца схватили, царевич Пирр и государь Павсаний в страшной опасности.

Проклятье! Нужно было отвезти эту новость самому, сесть на коня и покинуть город немедленно после утреннего скандала… Но кто же знал, что злодеи среагируют так быстро и решительно? О, боги, что же делать, что же делать?

Издалека, как будто из глубокого колодца, раздались звуки отпираемых засовов, невнятные голоса, затем мелкий перестук деревянных подошв по каменному полу отгороженного железной решеткой внешнего коридора. Леонтиск прекратил упражнения – кровь в упругих мышцах весело заиграла, холод отступил – и с мрачным любопытством стал ждать. Что-то происходило.

В темноте за дальней дверью обозначилась женская фигура.

– Эй, ребятки, открывайте, ваша мама пришла! – раздался веселый девичий голос, неестественно прозвучавший под угрюмыми сводами подземелья.

– О-о! Полита, киска! – завопил, мгновенно пробуждаясь, Миарм. В два прыжка «людоед» достиг двери, торопливо зазвенел ключами. – Сейчас, сейчас, малышка, один миг!

Жалобно завизжали петли – по всей видимости, их не смазывали как минимум полстолетия. В помещение впорхнула молоденькая девушка-рабыня, одетая в светло-серую шерстяную столу, нисколько не скрывавшую упругих, аппетитно выпирающих выпуклостей фигуры. Черные волосы и миндалевидный разрез глаз говорили о ее малоазиатском происхождении. Лицо у девушки было круглое, деревенское, ничем не выдающееся, но белозубая улыбка и здоровый румянец на щеках привлекали взгляд магическим обаянием молодости. В руках девица держала тяжелую корзину со снедью.

– Моя кр-расавица! Как я ждал тебя, нежная птичка! – прорычал Миарм, охватывая ручищами талию девушки и притягивая ее к себе. Влажные красные губы стражника прижались к белой шее жертвы и произвели противный чмокающий звук.

Девица истерично захихикала, неубедительно вырываясь и отталкивая громилу свободной рукой.

– Нет, Миарм, шалунишка! Птичка в корзине! Ах, только не оставляй следа!

Паскудно скалясь, Миарм высвободил ее из своих медвежьих объятий, оставив на нежном пергаменте шеи красную похотливую кляксу.

– Вот тебе еще одно доказательство моей любви, голубка! Ну, что ты тут принесла своему верному Миарму?

Стражник окинул девушку страстным пожирающим взглядам. Грубые ладони потянулись к дерзко оттягивавшим одежду грудям.

– Сегодня только вот это! – воскликнула она, отступая назад и поднимая ему под самый нос корзину. – Хозяйка ждет меня. Но в другой раз – обязательно. Обещаю!

– Эй, хватит болтать! Давай жратву, чума тебя забери! – возмутился второй стражник, нервно жестикулируя рукой.

– Ну, смотри, курочка моя, ловлю на слове! – Миарм со вздохом принял у девушки корзину. – Что там у тебя сегодня? Ага, утка! И колбаса…

– И сыр, и хлеб, и овощи… – затараторила Полита, ловкими руками выкладывая продукты из корзины на лавку.

– О, и вино! Клянусь собакой! Ты не поверишь, Алкимах! – радостно возопил Миарм. – Сегодня нам премия от командира за то, что сидим тут с этим задохликом!

– Значит, благородный, сволочь, – авторитетно произнес Алкимах, поднимаясь из своего темного угла и выходя на свет. – Вино по уставу положено только если арестант знатный, так вот.

Теперь Леонтиск смог рассмотреть и второго из охранников. В противоположность плотному Миарму, фигуру Алкимах имел долговязую и костлявую. Кожа этого уже немолодого человека отливала мертвенной синевой, голова имела неестественную, сплюснутую с боков форму, заостряясь к лицу, как будто ее обладатель в детстве попытался залезть в какую-то очень узкую щель. Длинный нос, крючком нависающий над тонкими губами, нервные движения, блестящие круглые пуговки глаз – все это делало стражника Алкимаха необычайно похожим на крысу, в то время как его товарищ, как было описано выше, больше походил на обезьяну.

– А это что еще за бурда? – возмущенно завопил Миарм, уже начавший глодать утиную ногу, увидев, что Полита достает из своей бездонной корзины глубокую глиняную чашку, наполненную какой-то мутной жидкостью.

– Это не вам, – девушка легко подбежала к решетчатой двери камеры Леонтиска, присела на корточки и просунула чашку в щель, специально оставленную между прутьями и полом. С веселым любопытством посмотрела прямо в глаза, аккуратно опустила в чашку грубую деревянную ложку. – Ешь.

Встала, отошла к двери. Леонтиск, не отрывая от девушки глаз, подошел, взял миску в руки. Пахло вполне съедобно.

Миарм загоготал, поднося к сальному рту очередной кусок мяса.

– Что, красавчик, не привык баланду-то жрать? Ха! И за то скажи спасибо Полите-птичке…

Леонтиск, не поведя бровью, спокойно уселся на притулившемся к стене камеры грубом деревянном лежаке, набрал ложку варева и отправил ее в рот. «Знал бы ты, дурень, – подумал он, – насколько вкуснее эта бурда традиционной лаконской черной похлебки, которой нас потчевали в агеле!»