Пес, который порвал поводок - Конант Сьюзан - Страница 20

Он, Бренди и другой незапертый корги гонялись друг за другом вокруг дома, меняя направление и атакуя. Дома и псарни хватило, чтобы заставить меня подумать: не худо бы расстаться с Кембриджем. Моя арендаторша со второго этажа, Рита, говорит, будто неумение расстаться с Кембриджем отражает бесконечно затянувшуюся юность. На самом деле оно означает нежелание отказаться от ношения джинсов. Может быть, Рита и права. Психотерапевты, по-моему, иногда бывают правы.

Кухня была устроена в ресторанном стиле — окно с видом на пейзаж, птичьи кормушки, повешенные снаружи, и бело-голубые обои. Обои! Будь это в Гарварде, кембриджские зональные правила запретили бы обои внутри городской черты. Может быть, они это уже и делают. Бобби переросла Кембридж. Задав ей тьму вопросов о корги и заполнив полблока писчей бумаги стенографической записью ее ответов, я добралась до цели визита, Рауди.

— Ну, он был такая прелесть, — сказала она. — И с другой стороны — Фрэнк, стареющий, с глазами неладно, я и поговорила с ним о щенке. Он приезжал сюда на встречу, большое совещание, на котором планировалась Северная Массачусетская выставка. Тогда у Бронвина был выводок, и он корги любил, но его дом должны были снести. Будь это какая-то другая лайка, я дважды подумала бы. Лайка и впрямь собака для молодых, я так считаю. Так вот, долго ли, коротко ли, после встречи я привела этого маламута, и, конечно, Рауди сам себя продал.

Ну да, только чуть-чуть привстань на задние лапы. Скрести передние и положи их на руки жертве. Прижми уши к голове. Уставься умоляюще. Улыбнись.

— Приемчик с большими карими глазами, — сказала я.

— Ты это испытала. Так что Фрэнк обещал подумать. И естественно, позвонил мне на следующий день, и я привезла ему Рауди.

— А откуда взялось это имя?

— Фрэнк. Он нарек. Мы звали его просто Кингом.

Я чуть не выронила бело-голубую чайную чашку.

— Ты же знаешь, — продолжала Бобби. — Сержант Престон. Не помнишь? Искать, Кинг! Искать, лайка!

Подлинная причина, по которой мне следовало бы оставить Кембридж, в том, что я не слишком сообразительна. Я не заметила связи. Конечно, я знала, что в старом телевизионном шоу лайку звали Кинг. В одной из книг о маламутах, которые я только что читала, в книге Брерли, была даже фотография оттуда. Маргарет это тоже должна была знать. Бобби и Ронни? Ничего не знали? Ведь назвать бездомную лайку Кингом все равно что назвать бездомную колли Лесси. Это ничего не значит.

— Помню, — сказала я — Юконский Кинг. Чудо-пес. Но как же ты-то решилась его взять? Разве он не великоват для корги?

— Меня уговорил взять его на пансион Джим Татл. Этот, из Лиги спасения сибиряков. (Она, конечно, имела в виду сибирских лаек, а не советских невозвращенцев.) Ты его знаешь?

— Конечно. Он устраивает демонстрации ездовых собак.

— Верно. — Она откинула с лица волосы и улыбнулась. — Они получили его от парня из Пемперелла, того парня, который держит цыплят, — хочешь верь, хочешь нет. Потрясающе славный парень. Многие схватились бы за ружье — и все. Он потерял шесть цыплят. Так или иначе, Рауди легко отделался. Он, верно, оголодал, бедняжка.

«Другие цыплята тоже легко отделались», — подумала я. Только шесть. Спущенный пес, особенно лайка, может в мгновение ока перебить сотню. (Кстати, не думайте, что поместить своего неуправляемого пса на ферму — значит решить все проблемы. В город, где нет ни оленя, ни овцы, ни коровы, чтобы их гонять. Где нет ни цыплят, ни гусей, ни уток, чтобы их убивать. Где нет фермеров с ружьями, которые защищают свою живность. Если ваш пес неуправляем, не ссылайте его. Обучите его.)

— Еще чаю? — спросила Бобби.

— С удовольствием, — ответила я. — Так этот парень считал, что он сибиряк?

— Вот именно. Так вот, народ из Лиги сибиряков взглянул — и мигом увидел, кто он есть. Знаешь, что наконец создается Лига защиты маламутов?

— Слышала об этом.

— Она новая. Так или иначе, Джим позвонил мне и спросил, не возьму ли я временно на пансион лайку, а ты ведь знаешь, какова я. (Я знала — она мягкосердечная.) И они сообщили мне, откуда он, но кто знает? Он ведь мог прибежать откуда угодно. Несколько сотен миль — пустяк для пса вроде него.

— Скажи мне вот о чем, — сказала я. — Ты его купала?

— А ты купала? — рассмеялась она.

— Да. У меня есть рубцы.

— Это что! Ронни пытался, и кончилось тем, что мы привязали его снаружи и навели на него шланг. Потом мы просто выпустили его на большую площадку, чтобы обсох. Я знала, что некоторые лайки именно такие, но никогда прежде их не видывала.

— Кстати, о лайках, — сказала я, стараясь, чтобы голос звучал нормально. — Что же такое приключилось с той, которая была у Маргарет Робишод? Ты об этом знаешь?

— Еще бы мне об этом не знать! Еще бы мне об этом не слыхать! Еще бы ей мне об этом не рассказать! Мы с ней еще работали вместе, как раз когда это случилось. Ее в самом деле сломало, а когда Маргарет на чем-то сломалась, она рассказывает.

— Что же это была за история?

— Ну, она взяла его в Мэн, и он там как-то удрал, прямо в конце ее отпуска. Они уж всегда найдут возможность удрать. Так она делала все: в газетах объявляла, всем звонила и наконец добралась до одного приюта в Мэне, который его подобрал. Его сбило машиной.

— Машиной?

— Я так считаю. Во всяком случае, он был в плохой форме и не вынес этого. Это, верно, было для нее ужасно.

— Ужасно, — поддержала я. Я чувствовала себя лицемеркой. Может быть, это и впрямь было для нее ужасно.

— После того как она мне рассказала, у меня были кошмары, — пожаловалась Бобби. — Тело Бренди, распростертое на столе, как будто в морге, — все в белом кафеле, а вокруг эти отвратительные люди, и они меня все время спрашивают: «Это ваша собака?»

— А Маргарет на самом-то деле его видела?

— Не думаю, — ответила Бобби. — Не уверена. Я считаю, кто-то дал ей ужасное описание его тела. По-моему, это-то и наслало на меня сновидения.

Перед отъездом я вскользь спросила, не видела ли Бобби когда-нибудь Кинга Маргарет. Она сказала — нет, и я ей поверила.

Под ноябрьским дождем Массачусетс выглядит не лучшим образом. Все становится мертвым, сырым, серо-коричневым. Весь обратный путь я продолжала размышлять о Маргарет и чувствовала себя виноватой. Если она знала, что ее пес еще жив, к чему бы ей разговаривать в таком роде с Бобби? Почему бы не промолчать? Я знаю, что это такое — потерять собаку. Один из способов, которыми утешаются люди, — рассказывать всякому, кто станет слушать. Собака Кевина умерла много лет назад, а он все еще рассказывает. По словам Бобби, Маргарет вела себя как тот, у кого умерла собака, или, по крайней мере, как тот, кто думает, будто его собака умерла.

Мне казалось, что Бобби не видела татуировки. По-моему, ее не видел и Ронни. Имя Кинг тревожило меня, но не слишком, хотя они были не единственными людьми, кто мог усмотреть связь между Рауди и Маргарет. Такая возможность была и у старого ньюфа Роджера, и у старого д-ра Дрейпера, что бы там ни думал Стив. В основном потому, что мне всегда нравился Рон Кафлин, я хотела бы знать также о походе в туалет, как хотел это знать и Кевин. В придачу я хотела бы знать о татуировке, и меня интересовало, был ли это единственный способ связать Рауди со Снежной Тучи Коцебу Королем Грома.

Глава 10

Мне как-то отчаянно недоставало Марисы. Я представляла себе, как хватаю телефон и говорю ей то, что хочет услышать любая разумная мать: «Мам, он прошел последний этап. Я обзавелась лайкой-Помощником». Не то чтобы Бака это не взволновало. Он объявил бы об этом всем и каждому. Он загорелся бы. Только он — не моя мама.

Но я была еще так далека от степени Помощника, я фактически была СТ, ОСТ — в трех этапах от СП и в одном наборе регистрационных бумаг, и я все еще представления не имела, что происходит. Глубоко вдохнув, я вообразила, что я — Рауди с ампулой для впрыскивания, впихнутой в нос, и позвонила Маргарет Робишод.