Флирт - Гамильтон Лорел Кей - Страница 16

— А поскольку тебе надо сохранять над собой контроль, ты его и будешь сохранять — вот и все, — сказал он.

— Вот и все, — повторила я, запоминая, куда едет Джейкоб, чтобы если мне удастся пережить эту ночь, было куда направить полицию за ее клиентом.

— Если б я знал, кто ты такая, мог бы и не взяться за эту работу, — сказал Джейкоб.

— Приятная мысль, но она же нам не поможет?

— Нет, потому что мы взяли деньги клиента и должны доставить товар.

— Тогда мне совершенно не важно, чувствуешь ты свою вину или нет, Джейкоб. Мне даже как-то хуже, что ты можешь убить тех, кого я люблю, тех кем горжусь, и меня, быть может, и жалеть об этом будешь, но все равно убьешь. Это не честь, Джейкоб. Это тебе твоя совесть говорит, что ты поступаешь неправильно.

— Не совесть, Анита, а либидо, мой зверь. У него совести нет.

В этом он прав, но еще я знаю, что животное-оборотень — не просто животное. В нем есть личность, а у личности — совесть. Обычно зверю на нее наплевать, и он может тебя заставить творить страшные вещи, с памятью о которых трудно потом жить, но в этот раз звери Джейкоба и Никки были на одной стороне с их совестью. Это давало мне надежду, и я ее прокляла, потому что иногда надежда может сохранить тебе жизнь, а иногда привести к гибели худшей, чем можно себе вообразить. Надежда — ненадежный друг, когда тебя возьмут ребята с пистолетами. Но моя львица и их львы вожделели друг друга — в каком-то смысле. А вожделению я доверяю. Надежда тебе соврет за милую душу, а вожделение — оно вот оно: такое, как есть. Надежда внушает ложные ожидания, а похоть может стать оружием, которым я их разделю. Разделяй и властвуй — стратегия древнейшая, и не без причины.

Мы приехали в очень симпатичный квартал в той части Сент-Луиса, где дворы большие, а дома еще больше. Иногда на участках поменьше стояли дома побольше, будто их владельцы чувствовали себя неуверенно и таким образом что-то компенсировали. Дорожка, на которую мы съехали, красиво извивалась, уходя далеко от дороги к дому не меньше всякого другого и окруженного таким большим двором, каких я еще не видела. От дома и до двора, спланированного профессиональным ландшафтным дизайнером, все тут дышало деньгами и профессиональным уходом и на первый взгляд — может, не только на первый, — не ради компенсации комплексов было построено. Идеальная картинка, созданная так, будто сейчас из кустов выскочит журнальный фотограф и нащелкает снимков на обложку.

— А ты не удивлена, судя по запаху, — сказал Никки, когда мы выходили из арендованной машины.

Я только пожала плечами.

Джейкоб загородил мне путь к дороге, всмотрелся в лицо.

— Ты знала адрес клиента заранее?

— Нет.

— Ты врешь? — спросил он.

Я нахмурилась:

— Нет, я не знаю, кто ваш клиент, и я не знала, что вы меня везете в какой-то красивый квартал нуворишей. Но я знала, что это кто-то с хорошими деньгами, иначе бы он не мог вас нанять.

В тот момент я склонялась к мысли, что это Натали Зелл. Женщина, которая хочет поднять покойного мужа, чтобы изрубить его топором, а куски похоронить «заживо», вряд ли остановится перед небольшим похищением и смертью тех, кого она даже не видела.

Я почувствовала за собой Никки и удержалась оттого, чтобы шагнуть в сторону, не оказаться между ними. Не люблю, когда похитители заходят с двух сторон, и уж точно не люблю быть так близко к оборотням, когда у них по отношению ко мне недобрые намерения.

— Никки, не надо меня теснить.

— От нее пахнет правдой, — сказал он, все еще слишком близко.

Джейкоб кивнул, но сказал:

— Чуть подальше, Никки. Не надо нам случайных прикосновений.

Никки сделал пару шагов назад, и я пошла за Джейкобом, глядя в его широкую спину, а сзади меня конвоировал Никки. Не было ни разговоров, ни вопросов: мы просто шли к двери. Мило, что клиент не заставил нас идти через вход для слуг. Кстати, в новых особняках есть ли входы для слуг?

— Вопросов не задаешь, — заметил Никки.

— Ага.

— Почти все спрашивают, особенно женщины. Они всегда слишком много говорят.

Джейкоб позвонил в звонок, в доме раздался густой мелодичный звук.

— У тебя в привычку вошло похищать женщин?

— Работа есть работа.

— Это да, — согласилась я.

Мы прислушались к птичьей трели. Где-то далеко кто-то косил газон мощной косилкой.

— Они нервничают, потому и разговаривают.

— Сейчас только ты разговариваешь, Никки.

— А я не нервничаю, — сказал он, но слишком быстро сказал, с некоторой напряженной интонацией.

— Врешь, — ответила я спокойно.

— Брось, Никки, — сказал Джейкоб и слегка расправил плечи. Я поняла, что он услышал то, чего я не слышала. Через секунду отворилась дверь, и я оказалась лицом к лицу с Тони Беннингтоном.

— Мать твою, — сказала я.

Он настолько с виду казался более нормальным, чем Натали Зелл. Обычный убитый горем муж, который пытался торговаться с Господом, чтобы тот вернул ему жену. Но когда Господь не стал слушать, он попытался договориться с кем-нибудь другим, чуть пониже неба. Если Бог тебя игнорирует, дьявол становится намного симпатичнее.

— Так-то лучше, — сказал Никки. — Ты и правда не знала.

Но это он сказал мне в спину, и не знаю, слышал ли его «клиент». Если слышал, то мне абсолютно плевать.

— Окажите честь моему дому, миз Блейк.

Он даже сделал широкий приглашающий жест рукой внутрь дома. Я подавила в себе очень сильное желание врезать ему в челюсть.

Никки перехватил мою правую руку — рукав и его перчатка не допустили контакта кожи с кожей, но держал он крепко. Наклонившись, он прошептал:

— Бить клиента — это не поможет.

— Почувствовал, как я напряглась? — спросила я шепотом.

— Ага.

Я стала было возражать, что не собиралась всерьез бить Беннингтона, но это могло бы оказаться неправдой. Я хотела его ударить, очень хотела. Очевидно, нервозность и тот страх, который я себе не позволяла чувствовать, переходили в агрессию. Ну и хорошо, блин, меня устраивает.

Конечно, от этой злости львица стала пробираться вперед через метафорическую траву, припадая к земле. Мне пришлось закрыть глаза и выровнять дыхание. Вдох, выдох, медленно, ровно. Контролируя дыхание, контролируешь эмоции. Решив, что могу посмотреть на Беннингтона, не испытывая желания дать ему в морду, я открыла глаза.

Он смотрел на меня, серые глаза глядели неуверенно, как у человека, который купил собаку, но ничего заранее о ней не выяснил, и сейчас собака собирается сожрать кота.

— Я понимаю ваш гнев на меня, миз Блейк. И мне искренне жаль, что до этого дошло.

Эхо тех слов, что я сказала ему у себя в офисе. Я искренне соболезновала его утрате, искренне сожалела, что не могу ему помочь. Воспоминание никак не помогло мне пригасить гнев — он полыхнул снова, и опять рука Никки сжалась у меня на запястье. Она мне напомнила, что лишь мое самообладание стоит сейчас между моими любимыми — и пулей снайпера. Я должна сдержаться.

— Вы хотите поднять свою жену как зомби, — сказала я совершенно пустым голосом.

Где-то внутри себя я начала сворачиваться, складываться, уходя в то тихое место, куда ухожу, убивая не в перестрелке, а наводя пистолет и спуская курок, имея время и возможность передумать. В то безмолвие, когда я решаю отнять жизнь, имея возможность ее сохранить. Когда я решаю, что стоящий передо мной заслуживает смерти, и совесть оставалась у меня чистой. Вот сейчас как раз был такой момент, и он помог мне остудить охоту львицы. Холодное это место — в которое я ухожу, когда убиваю.

Я представила себе Беннингтона с моей пулей во лбу, и жить стало приятнее. Картинка помогла мне улыбнуться ему и успокоиться.

— Она спокойна, — сказал Никки, отпуская меня.

— Ага, — ответил Джейкоб. — Как бывает спокоен Сайлас.

Он всматривался мне в лицо, и не метафизические способности помогли ему понять выражение моего лица и безмятежность взгляда.