Сердце волка - Хольбайн Вольфганг - Страница 39

— Я — старший инспектор Дорн, — представился полицейский и, указав рукой на своего молодого коллегу, представил и его:

— А это инспектор Вестманн, мой сослуживец. Итак, господин Мевес, вы уже знаете, почему мы здесь.

Штефан каким-то невероятным образом умудрился почти одновременно кивнуть и отрицательно покачать головой. Затем он стал нервно переводить взгляд с Дорна на Вестманна и обратно, но так ничего и не смог прочесть по их лицам. Вестманн с невозмутимым видом принялся шарить по письменному столу, беря в руки то один, то другой документ и беззастенчиво перелистывая записи.

— И да, и нет, — сказал Штефан. — Как я уже говорил…

Он запнулся, нервно провел ладонью по лицу и мысленно обругал самого себя. Штефан вполне мог себе представить, как он выглядит в глазах этих двух сыщиков: он явно был похож на застигнутого врасплох нарушителя закона, который отчаянно пытается отпираться, хотя и осознает, что это бесполезно.

— А почему вы так нервничаете, господин Мевес? — неожиданно спросил Дорн.

— А разве люди, к которым вы неожиданно являетесь домой безо всякого предупреждения, ведут себя как-то иначе? — вопросом на вопрос ответил Штефан.

Его слова, возможно, показались бы убедительными, если бы он при этом не переминался с ноги на ногу и не улыбался с довольно глупым видом.

Дорн пожал плечами.

— Да, очень многие из них нервничают, — сказал он. — Но давайте начнем по порядку. Итак, вам звонил господин Масен. Это было, пожалуй, не очень умно с его стороны, но его все-таки можно понять.

— Правда? — спросил Штефан. — Как я уже говорил, лично я не совсем понял, что ему от меня было нужно.

— На вас заявили в полицию, Мевес, — произнес Вестманн.

Затем он с еле заметной, но явно торжествующей улыбкой взял со стола записную книжку Штефана и стал с интересом ее перелистывать.

Штефан сделал шаг в его сторону, намереваясь забрать записную книжку и демонстративно положить ее обратно на стол, однако у него, конечно же, не хватило мужества, чтобы это сделать. Поэтому он снова повернулся к Дорну и спросил:

— Какое заявление?

— Заявление о причинении тяжких телесных повреждений с целью запугивания… — Дорн еще раз пожал плечами. — Вы знакомы с госпожой Хальберштейн?

— Я видел ее сегодня первый раз в жизни, — ответил Штефан. — И пока что последний. На нее кто-то напал?

— Да, как только она вышла из больницы, — уточнил Дорн. — Вы, собственно говоря, и сами могли это видеть. По нашим сведениям, вы с вашим шурином как раз в это время выезжали из подземного гаража.

Штефан замер от изумления. Его удивило не столько то, что Дорн был так хорошо проинформирован о его действиях за сегодняшний день, сколько то, что расследование началось так быстро. Ведь с момента инцидента не прошло и двух часов! Штефан покачал головой.

— Я ничего не видел.

Медленно и гораздо менее решительно, чем ему хотелось бы, он обогнул Дорна и подошел к его коллеге, стоявшему у письменного стола и все еще листавшему записную книжку. Собрав все свое мужество, Штефан выхватил из рук Вестманна свою записную книжку и демонстративно положил ее обратно на стол.

— А почему бы вам не рассказать мне, что же все-таки произошло? — предложил он. — Тогда мне будет легче отвечать на ваши вопросы.

— Я думаю, что вы и так все знаете, — проговорил Вестманн.

Штефан решил вести себя так, как, с его точки зрения, было бы наиболее разумно в этой ситуации: просто не обращать внимания на полицейского-придурка. Он повернулся к Дорну и сказал:

— Я ничего не знаю. Этот Масен что-то говорил мне по телефону, но он был слишком взволнован. По правде говоря, он всего лишь орал на меня и в чем-то обвинял. У меня нет ни малейшего представления, что же на самом деле произошло. Так на Хальберштейн кто-то напал?

— Да, возле самой больницы, — пояснил Дорн. — Какой-то молодой парень. Он дождался, когда она подошла к своему автомобилю, нанес ей несколько ударов руками, а когда она упала на землю — и ногами.

— Она сильно пострадала? — спросил Штефан.

Дорн кивнул.

— Раны не смертельные, но довольно тяжелые. Но еще до того, как Хальберштейн потеряла сознание, она дала нам довольно подробное описание нападавшего. Это был молодой парень двадцати с лишним лет, высокий, крепкий, со светлыми, почти белыми, и очень коротко подстриженными волосами. На нем была дешевая куртка из кожзаменителя и джинсы.

Штефан не смог сдержаться и слегка, но все-таки довольно заметно вздрогнул и, конечно, тут же осознал, что его реакция не ускользнула от внимания Дорна.

— Вы знаете этого парня?

Штефан поспешно покачал головой:

— Нет.

— Странно, — продолжал Дорн. — А он, похоже, знает вас.

— Меня? — Штефан неуверенно рассмеялся. — Значит, вы его уже поймали?

— К сожалению, нет, — ответил Дорн.

— Тогда откуда вы знаете, что…

— От Хальберштейн, — перебил его Вестманн. — Этот неизвестный вам хулиган передал ей кое-что от вашего имени.

— От моего имени? — глаза Штефана широко раскрылись от удивления. — Но…

— Как показала Хальберштейн, это нападение было всего лишь предупреждением, — продолжал Дорн, ни на миг не отрывая глаз от Штефана. — Она утверждает, что нападавший потребовал, чтобы она не смела вредить вам, вашей супруге и, особенно, ребенку, а иначе он явится к ней еще раз и тогда уже отделает ее по-настоящему.

В течение нескольких секунд Штефан, у которого в голове все совершенно перепуталось, с отупевшим видом смотрел на Дорна, не зная, что и сказать.

— Ну, и что вы на это ответите, господин Мевес? — спросил Вестманн.

— Это… это чушь какая-то, — прохрипел Штефан.

У него заплетался язык, а руки снова начали дрожать. То, что он сейчас сказал, и в самом деле отражало его отношение к сложившейся ситуации: она казалась ему необычайно странной и даже нелепой. Однако оба полицейских в штатском и их коллега в униформе были явно нерасположены к тому, чтобы шутить. И тут до Штефана постепенно стало доходить, что эта ситуация может оказаться намного серьезней, чем ему изначально казалось.

— Я… я ничего об этом не знаю, — пролепетал он.

— Вы уверены? — холодно спросил Дорн.

— Я никогда не видел этого человека, — заявил Штефан. — Точнее, это не совсем так. Я видел кого-то, кто попадает под его описание, но я не уверен, что это был именно он.

— Где вы его видели? — поинтересовался Дорн.

— Сегодня в больнице, — ответил Штефан. — В приемном отделении. Он стоял у кофейного автомата, и я обратил на него внимание.

— Почему? — осведомился Дорн.

Вестманн сделал вид, что потерял интерес к разговору, и снова переключил свое внимание на письменный стол, однако на этот раз у Штефана не хватило мужества препятствовать ему. Штефан чувствовал какое-то оцепенение, а его мысли то лихорадочно роились, то замирали. Каждое произносимое им слово, прежде чем оно слетало с губ, ему приходилось мучительно выдавливать из своего сознания.

— Потому что он… был какой-то странный, — ответил он, запинаясь. — Мне даже стало немного страшно.

— Страшно?

Штефан кивнул:

— Он как-то странно посмотрел на меня. Потом я про это забыл, но теперь, после того что вы мне рассказали…

— Наверное, у него на вас есть зуб, но, так и не сумев до вас добраться, он довольствовался Хальберштейн. — Высказал предположение Вестманн, усмехнувшись.

Штефан по-прежнему игнорировал его реплики, хотя это давалось ему все труднее. Несмотря на свое замешательство и почти шоковое состояние, он осознавал, что эти двое полицейских — хорошо сработавшиеся партнеры, которые, как игроки на поле, время от времени передают друг другу мяч. Психологическая игра в «хорошего и плохого полицейского», по всей видимости, используется не только в детективных романах и фильмах.

— Согласитесь, ваши слова звучат не очень убедительно, — произнес Дорн. — Вы о чем-либо спорили с Хальберштейн?

— Спор — не совсем подходящее слово, — ответил Штефан. — Мы просто… разошлись во мнениях. Но между нами не было ссоры, если вы на это намекаете.