Сердце волка - Хольбайн Вольфганг - Страница 29

— Просто замечательно! И пациент вы дисциплинированный, и раны у вас очень быстро заживают.

— Да, пожалуй, — сдержанно откликнулся Штефан.

Он не стал уточнять, с каким именно из заявлений Крона он согласился.

Врач поднял глаза:

— Рана болит?

— Сейчас? — Штефан кивнул. — Да.

— Я не про это. Я имею в виду вообще.

— Да, болит, — откровенно признался Штефан. — Болит даже больше, чем вроде бы должна болеть. Ведь это же… всего лишь царапина.

— Из вашей икры вырвано столько мяса, что его хватило бы на целый шашлык, — не согласился с ним Крон, покачав головой. — Так что я не стал бы называть это царапиной. Более того, это не обычная рана. Раны от укусов, как правило, более болезненны, чем другие раны. Однако, как я уже сказал, вы удивительно быстро идете на поправку. Через три или четыре недели от ваших ран не останется и следа.

Штефан ничего не сказал на это. Физическая боль была для него сейчас не самым тяжелым ощущением. Раны и в самом деле когда-нибудь заживут — пусть даже не через три недели, а через три месяца. Однако он спрашивал себя, заживет ли когда-нибудь душевная рана, которая была получена одновременно с укусами на его теле. Воспоминания о пережитых им событиях были еще свежи в его памяти. Стоило ему закрыть глаза — и он снова оказывался ночью на льду реки, слышал рычание волков, грохот выстрелов и отчаянные крики Ребекки. Но эти сцены постепенно начинали казаться всего лишь кадрами из какого-то фильма, который он видел очень давно, а еще — необыкновенным приключением, полным острых переживаний, но не более того. Тем не менее он прекрасно знал, что происходит в подобных случаях: жуткая опасность будет позабыта, а вместе с ней уйдут в прошлое и связанные с ней воспоминания об участии в каких-то из ряда вон выходящих событиях. Вполне вероятно, что в глубине души все же останется страх и он будет время от времени проявляться даже через многие годы, причем в самых неподходящих ситуациях.

Крон наконец-то перестал трогать кончиками пальцев ногу Штефана (отчего у того на глазах выступали слезы), подошел к письменному столу и нажал на кнопку, чтобы вызвать медсестру. Она появилась так быстро, как будто ожидала сигнала, стоя прямо за дверью. Похоже, она вовсе не была здесь новенькой, как подумал перед этим Штефан, поскольку по дальнейшим действиям ее и Крона стало видно, что они — сработавшийся дуэт: пока Крон, достав из кармана дешевую одноразовую ручку, что-то писал в истории болезни, медсестра быстро и не особенно осторожно снова забинтовала раны Штефана.

Штефан во время всей этой болезненной процедуры не издал ни звука, хотя и чувствовал тошнотворную слабость в животе. Еще немного — и ему стало бы дурно…

— Я прописал вам еще одно лекарство, — сказал Крон, не отрывая глаз от листа, на котором писал. — Для стимулирования роста тканей. Очень важно, чтобы вы его принимали.

— Разумеется, — отозвался Штефан.

Его голос слегка дрогнул. Крон поднял глаза и с выражением вопросительной озабоченности посмотрел на своего пациента.

— Но разве вы сами только что не говорили, — произнес Штефан, — что рана и так прекрасно заживает?

— Я сказал, что доволенпроцессом заживления, — поправил Штефана Крон.

Эти его слова явно противоречили тому, что он говорил всего лишь минуту назад. Однако подобная неувязка, похоже, его совершенно не смутила. Штефан не стал развивать тему. После двухнедельного общения с врачами он пришел к выводу, что спорить с ними бесполезно.

— Но это отнюдь не означает, — продолжал Крон, — что вам теперь можно легкомысленно относиться к своим ранам. — Он достал из ящика стола пачку бланков рецептов и начал что-то писать на верхнем из них, разговаривая при этом со Штефаном. — С укусами диких животных шутить нельзя. Радуйтесь тому, что все закончилось благополучно. Вы вполне могли бы заразиться от них бешенством или еще чем-нибудь похуже.

— А бывают такие случаи? — спросил Штефан.

Крон кивнул:

— Конечно! Когда речь идет о том, чтобы осложнить жизнь мне и моим коллегам-врачам, изобретательность матери-природы не знает границ. — Он оторвал исписанный им бланк рецепта от пачки, поднялся со стула и протянул рецепт Штефану. — Думаю, вам теперь не нужно приходить ко мне каждый день. Вполне достаточно того, что вам будут ежедневно делать перевязку. А мы с вами увидимся в следующий понедельник.

Штефан взял рецепт, кивком поблагодарил врача и, как обычно, не успел даже попрощаться: Крон поспешными шагами вышел в соседнюю комнату, чтобы заняться следующим пациентом.

Штефан до сих пор толком не понял, нравится ему этот врач или нет. Крон, надо было признать, хорошо заботился о нем и к тому же обладал чувством юмора, однако он даже и не скрывал, что его пациенты, в сущности, были для него не более чем «медицинскими случаями». Впрочем, точно так же относились к своим пациентам и все остальные врачи, просто некоторые из них лучше умели притворяться.

Штефан встал, опустил штанину и осторожно надел рубашку. Его плечо сейчас болело еще сильнее, чем раньше, а потому он старался двигать им как можно меньше — ровно столько, сколько требовалось, чтобы одеться. Рана зажила уже достаточно для того, чтобы не вызывать боли при незначительных движениях, но ему вовсе не хотелось, потратив еще полгода на специальные восстанавливающие упражнения, в конечном счете быть способным поднимать левой рукой лишь бокал с пивом.

Выходя из кабинета, он столкнулся со следующим пациентом, нетерпеливо устремившимся из коридора в кабинет. Хотя Штефан не чувствовал себя виноватым, он пробормотал: «Извините», протиснулся мимо седовласого мужчины и, слегка прихрамывая, пошел по коридору.

За четверть часа, проведенные Штефаном во врачебном кабинете, приемная еще больше заполнилась людьми. Сейчас в очереди сидело уже десятка два пациентов, и возле стоявшего у входа кофейного автомата толпились люди. Штефан попытался обогнуть их по большой дуге, но все же столкнулся с молодым человеком, который как раз в этот момент попятился от автомата, держа в руках белый пластмассовый стаканчик с дымящимся горячим кофе и отхлебывая из него. И в этом столкновении был виноват не Штефан, однако он снова пробормотал: «Извините» — и хотел было удалиться, но в следующее мгновение молодой человек повернулся и так посмотрел на Штефана, что тот невольно задержался на секунду.

У этого парня было самое обыкновенное лицо, коротко подстриженные светлые волосы, на нем были куртка из дешевого кожзаменителя и потертые джинсы. Тем не менее в его взгляде чувствовалось нечто такое, что явно не соответствовало его внешнему виду, — решительность и клокочущий гнев, от которых Штефану стало явно не по себе. Ему на миг даже показалось, что он уже где-то видел эти глаза, хотя и был уверен: он еще никогда не встречал этого парня. Несмотря на это, выражение глаз незнакомца испугало Штефана чуть ли не до смерти.

Штефан отступил еще на полшага, снова извинился и мысленно пожелал, чтобы этот юноша не оказался из числа тех, для кого пустячный инцидент является вполне достаточным поводом затеять скандал или даже драку. Возможно, это опасение было совершенно необоснованным, но выражение, увиденное им в глазах парня, поневоле вынудило Штефана посчитать этого молодого человека ненормальным, одним из тех, кого Штефан боялся больше всего на свете — даже больше, чем зубастых волков и жаждущих мести русских наемников. Этих ненормальных в последние годы постепенно становилось все больше, словно с экранов шагали в реальную жизнь персонажи американских боевиков и фильмов ужасов, для которых насилие и террор были нормой жизни.

Впрочем, вспыхнувшие в глазах светловолосого парня искры тут же погасли. Он пожал плечами, изобразил явно неискреннюю улыбку и, снова отхлебнув из своего стаканчика, повернулся и отошел в сторону.

Штефан пошел своей дорогой. Произошедший только что инцидент длился не более двух-трех секунд, и никто из находившихся в коридоре людей этого даже и не заметил, однако у Штефана почему-то появилось чувство, что за ним наблюдают. И уже не в первый раз Штефан признался себе в том, что он, пожалуй, довольно трусливый человек.