Я - истребитель - Поселягин Владимир Геннадьевич - Страница 38

Пехота была непуганая, шла к фронту, поэтому и встретила нас так спокойно. О немецких диверсантах они пока еще не задумывались.

Проведя рукой по волосам, я надел шлемофон, помахал «чайкам», делавшим очередной круг над нами, и подергал особиста за рукав:

— Товарищ политрук, к ужину опоздаем!

— Сейчас, нужно раненых вытащить.

— А зачем? Царица полей пехом идет, техники у них я не вижу. Лучше к нам, там хоть Лютикова.

— Думаю, что ты прав. Подожди, — быстро сказал он и направился к майору, командовавшему «взявшими» нас в «плен» бойцами.

«Чайки», сделав последний круг, улетели к себе, и Никифоров махнул рукой:

— Взлетаем!

К моему удивлению, погранцы тоже вернулись в салон, видимо, не желая бросать своих.

На аэродроме были в шоке, когда на их полосу нагло приземлился немецкий «юнкерс». «Чайки» только что сели, и персонал еще ничего не знал, так что к нам они бежали вооруженные чем попало. Один даже с поршнем в руке.

Поэтому, когда у остановившегося транспортника открылась дверца и оттуда выпрыгнул особист одного из полков, которого все знали очень хорошо, народ охренел.

После того как «юнкерс» замер и моторы заглохли, я просидел в кресле еще минут пять, отходя от того дикого напряжения, что было у меня за все время полета. Вздохнув, провел рукой по лицу вверх, сдирая заодно наушники. Повесив их на штурвал, отстегнул ремни и со старческим кряхтением встал. Последние пассажиры уже покинули салон, так что кроме пятен крови, пары мешков, что были использованы вместо подушек для раненых, и забитого в угол трупа немецкого летчика, который так никто и не удосужился выкинуть, в салоне никого и ничего не было.

Посмотрев на маленькую желтую кобуру на поясе мертвого немца, хмыкнув, быстро содрал ее и сунул в карман галифе, затем, подхватив один из маленьких мешков с отчетливо шуршащей внутри бумагой, вышел на свежий воздух. В это время как раз отъезжали две полуторки, куда погрузили раненых, и мое появление прошло незамеченным.

— Да ты весь мокрый! — удивился сидящий под крылом Степанов. Вокруг бурлил народ, так что я не очень четко разобрал слова, но смысл понял.

— Товарищ старший сержант, а как?.. Расскажите, откуда это? — развел руками один из бойцов БАО в звании сержанта. Насколько я помню, он был оружейником в нашем полку.

— Рассказать? Ну слушайте. — Я закинул мешок обратно в самолет — вдруг там что важное.

Понемногу к нам стали подходить люди, прислушиваясь ко мне. Особист сразу скрылся с глаз с командованием полка, по бледному виду Степанова было понятно, что многого он не расскажет, так что отвечать, то есть отдуваться, пришлось мне.

— Значит так. Вылетели мы на бомбежку. Отбомбились нормально, мосту конец пришел, а тут раз — и двадцать «мессеров»! Степанов кричит: «Со стороны еще тридцать заходят!» Но я же истребитель, хоть и на бомбовозе. Поэтому развернулся и атаковал их. Первого сбил, второго. На вираж — и еще сразу четверых. В общем, всех сбили, но один летит. Я подлетаю, на гашетку нажимаю, пулеметы молчат. Патроны кончились. Тогда я его крылом бацпо хвосту!

— И что? — спросил один из «черных духов» с улыбкой — люди сразу поняли, что я заливаю, но слушали с интересом.

— Хвост в щепки, но летит, зараза. Тогда я пропеллером левого мотора по крылу…

— И-и-и? — не выдержал все тот же. Среди толпы слышались смешки.

— Крыла как не бывало, но летит!.. — развел я руками. — Тогда я крылом по фюзеляжу…

— Ну и-и-и?

— Фюзеляж в дребезги, немец на моторе сидит, как-то управляет, но летит!

В толпе слышался откровенный смех. Кто-то отчетливо сказал:

— Во заливает! Ну, комик, ему бы в артисты!

— Тогда Степанов говорит: «Командир прижмись к нему, я сейчас!» Ну я крыло подвел к немцу. Смотрю — Степанов вылез наружу и с сапогом в руке по крылу к немцу ползет. Подполз, бацему сапогом по голове, ну тот вместе с мотором в пикирование и в землю врезался. Вот так вот храбростью и находчивостью сержанта Степанова и был сбит пятидесятый «мессер». Ну а пока мы гнали последнего немца, оказалось, что забрались далеко в тыл к немцам, только хотели было развернуться, как тут опять «мессеры» налетели… э-э-э-э… м-м-м? — завис я на миг.

— Сто? Двести? — подсказал чей-то голос.

— Двести? Чего врать-то? Сто пятьдесят было. Окружили они нас. Ну, я думаю, все, будем принимать последний бой, только собрался броситься на таран, как горючее кончилось, и мы в пике и врезались в землю.

— Разбились? Насмерть?

— Не-е. В болото упали. Вылезли, а куда идти?

— И куда?

— Тут мы вспомнили, что рядом есть немецкий аэродром, и мы туда. Прибегаем — немцев на нем видимо-невидимо! Ну я роту охраны схватил левой рукой, правой колочу им по мордасам. А сам кричу экипажу: «Захватывайте самолет, а то улетит сейчас!» Смотрю, а тот действительно на взлет пошел, тут наши подбегают и за хвост его держат. Ну я с охраной разобрался, стволы у пулеметов и пушек в узел завязал и побежал на помощь. В общем, выкинули мы немцев из самолета и домой полетели.

— А пограничники?

— А-а-а, э-э-э?.. А!!! Так летим мы, значит, смотрю — внизу наши идут и рукой машут. Подвези, мол, ну а мы что? Не русские, что ли? Подобрали, и вот здесь. Кстати, а ужин был уже?

— Был-был. Если поторопишься, то успеешь, столовая собирается — и на машины. Передислоцируемся мы.

— Ну я побежал тогда… — И действительно побежал.

Заскочив в санчасть, подхватил свой сидор, сунул в него очки и, закинув на плечо, отмахавшись от соседей по палате, тоже собиравшихся, помчался в столовую.

— Теть Вер, как насчет поесть?

— Ой, матушки! Суворов! Ты же с вылета не вернулся, говорили, вас немцы сбили! — всплеснула руками повариха в столовой.

— Сбили-сбили. Так как насчет поесть?

— Только холодное оста…

— Да мне пойдет. Там еще особист и сержант Степанов некормленые.

Мне наложили холодных пельменей, которые я стал с урчанием поедать. Минут через семь пришел Степанов и присоединился ко мне. Никифорова не было, но одна из официанток унесла куда-то судок.

Когда я почти закончил и пил чай с вареньем, в столовую вошел капитан Смолин.

— Суворов, а кто за вас рапорт писать будет?

— Сейчас, товарищ капитан! — кивнул я и, вытерев руки салфетками, взял карандаш.

— Пиши только правду, а не то, что ты у «юнкерса» заливал.

Капитан внимательно читал все, что выходило из-под моей руки. Кое-где делал пометки на черновике, но молчал.

— М-да. Покрутило вас. Двух сбили?

— Да. Один — я. Другой — Степанов.

— Понятно, их трудно будет провести по бумагам, но попробуем. Пиши теперь чистый лист.

Переписав все набело, я отдал рапорт начштаба, который, внимательно прочитав, расписался, достал из кармана печать и, хэкнув на нее, прижал к листу.

— Через полчаса вылет. Ты летишь на «юнкерсе», его уже заправляют и грузят имуществом. Раз нам достался такой подарок, то грех не воспользоваться такой возможностью.

— Товарищ капитан, а мой истребитель?

— Ах да. Совсем забыл. Мотор привезли, но поставить не успели, так что твой ЛаГГ вместе с мотором и горючим погрузили на две освободившиеся машины и готовят к эвакуации.

— Ясно, товарищ капитан. Спасибо.

Кивнув, Смолин развернулся и вышел из столовой. Допив холодный чай, отдал стакан и блюдце с вареньем Любаше и побежал в санчасть. Лютиковой, когда собирался, не было, видимо, возилась с ранеными, и сейчас я надеялся застать ее.

— Можно? — спросил я, заглядывая в ее кабинет. Марина была там, собиралась.

— Суворов? Что-то случилось?

— Нет, товарищ военврач. Вот подарок вам, лично снял с тела немецкого летчика, — сказал я, протягивая желтую кобуру.

— Это с которого? Не с того ли, который на моторе летел? — спросила она с любопытством.

— Ну вот зачем так меня оскорблять? Нет, оружие того летчика у Степанова. Это с пилота «юнкерса».