Мы - истребители - Поселягин Владимир Геннадьевич - Страница 8

Форма капитана ВВС привлекала к себе взгляд блеском наград. Девушки отлично знали, где каждая должна находиться, так что все ордена и медали были закреплены на новенькой командирской гимнастерке строго по уставу. Даже Путилин, на пару минут заскочивший ко мне перед завтраком, и то одобрительно хмыкнул, разглядывая иконостас.

«Орден Боевого Красного Знамени… Странно, что эта награда нашла меня. Очень странно».

Это действительно было удивительно. Я прекрасно знал, что творится в штабах при отступлении. Слышал даже, как один писарь использовал наградной лист как подтирочную бумагу. Приперло его тогда, другого ничего не было. Ладно хоть этого умника разъяренный комдив отправил в линейные части, он сейчас пытается сам добыть такой же лист прямо в окопах. Заслужил. А вот то, что МЕНЯ эта награда нашла… Изрядно удивился, когда слушал, как Сталин зачитывал, за что мне их вручают. «Боевик» — те два сбитых лаптежника, что штурмовали пехотные колонны стрелкового корпуса. Тогда еще в мотор попали, и пришлось садиться на вынужденную прямо на дорогу. Меня еще тогда генерал Ермаков благодарил и пообещал наградить за сбитые и за сорванную штурмовку его войск. Я тогда не особо обратил на это внимание, знал, как наша бюрократия работает, больше волновался о справке за сбитые, а тут, поди ж ты, дошла награда-то! Нашла, как говорится, героя…

Еще раз с удовольствием пробежав взглядом по наградам — что уж говорить, ну нравится мне смотреть на честно заслуженное — открыл новый дневник и, на миг задумавшись, начал писать о действиях дальних бомбардировщиков. Честно говоря, приходилось изрядно покопаться в голове, чтобы что-то вспомнить, так как мало интересовался этой темой, больше истребителями. Пару раз прочитал. Только для того, чтобы прикинуть, как их сбивать. Говорю же, не моя тема, теперь из-за этого мучаюсь, вспоминая.

«Ну все. Все, что помнил, написал», — подумал, убирая тетрадь в сторону.

В это время дверь отворилась, и палату проскользнула Маша, вслед за ней вошла санитарка, неся тазик с мыльной водой.

— Что, уже обед? Так я столько не съем, — со смешком предупредил я, глядя на тазик. И тут же мысленно поморщился — смех вызвал боли в груди и в ноге.

— Обед через час, а сейчас водные процедуры, — ответила Маша.

Я постоянно шутил, отвлекаясь. Мне не хотелось показывать, что мне больно.

Быстро и качественно помыв меня, женщины удалились. Прежде чем закрыть дверь, Маша сообщила:

— Вечером будем менять повязки на руке и боку.

— А гипс?

— Нет, ногу мы еще долго трогать не будем. Отдыхайте, — мило улыбнувшись, добавила она.

Хотелось по-гусарски провести рукой по усам, мол, вон я какой мужчина, но передумал из-за отсутствия оных.

«Умею я девушкам нравиться», — подумал я, после чего поморщился. Теперь можно, уже никто не видит.

После плотного обеда в мою палату вошел особист, сопровождая очередного посетителя.

«Не посетитель!» — Чтобы это понять, хватило одного взгляда. Это был майор ВВС с кобурой «Маузера» на боку.

Я с интересом рассматривал визитёра, пока не обнаружил, что являюсь объектом точно такого же пристального внимания.

— Вячеслав, познакомься. Это майор Архипов Павел Петрович. Он и будет теперь твоим куратором, — взял слово Путилин.

— Куратор? Но я думал, со мной будет работать человек товарища Сталина.

— А я и есть тот, кто вам нужен, — произнес гость.

— Наверное, и документы у вас в порядке? — насмешливо поинтересовался я.

— Конечно, — ответил он, подходя ближе.

Подхватив дневник со стула, он убрал его на тумбочку, присев на освободившуюся мебель, закинул ногу на ногу и достал из планшета пару листов.

«М-да. Документы в порядке. Даже очень в порядке!» — ошарашенно подумал я. Теперь было понятно, почему Путилин выражал майору такое почтение.

Бумаги были очень серьезными. Теперь стало понятно, как выглядят личные порученцы товарища Сталина.

— Хм, все в порядке, — возвращая документы, кивнул я.

Путилин, как будто получив незаметный сигнал, распрощался и вышел из палаты, оставив нас одних.

— Вячеслав.

— Павел… Петрович.

Хотя майор был старше меня всего лет на десять, я обращался к нему только по имени-отчеству.

Рукопожатие было крепким, но не сильным — порученец прекрасно знал, в каком я состоянии. Несколько секунд мы изучали друг друга. При рукопожатии обнаружилось отсутствие у майора двух пальцев. Теперь стало понятно, что он делает в тылу.

— Мне бы сперва хотелось узнать, что вы обо мне знаете, — осторожно спросил я, легонько массируя раненую руку.

— Не так много, как хотелось бы. Я знаю, что ты эмигрант из Франции, сирота и прекрасный летчик, о чем свидетельствует этот мундир.

— Ага. Спортсмен, комсомолец и вообще красавец… или красавчик, — тихо пробормотал я, слушая Архипова.

— Также знаю, что ты владеешь не только французским, но и английским языком, — продолжил он, не обратив внимания на мои слова.

— Испанский еще знаю. Но так, плохонько. Все понимаю, но сказать ничего не могу, слов не хватает, — похвастался я.

— Это не было отражено в рапорте, — насторожился майор.

— Меня не спрашивали, я не сказал. Вернее, спросили: владею ли я еще иностранными языками? Я честно ответил, что нет. Я же на испанском не говорю, понимаю только.

— Хм, ясно.

— Так, ну что? Начнем?

— Давай. С чего начнем?

— С уровня квалификации. Я хочу знать ваш уровень знаний. Приступим?

— Приступим, — кивнул он.

Через час я слегка откинулся на подушку и с невольным уважением посмотрел на куратора. Его знания были обширны. Архипов знал все рода войск — ну да ему по должности положено — где-то хорошо, где-то отделался общими фразами, но главное — он был в курсе всего. Заодно выяснилось, на чем майор летал. Судя по мимике и легким движениям рук при рассказе, он был истребителем, как и я. На «ишачках».

— Водички можно? Ага, спасибо.

Вернув пустой стакан, я вытер рукой губы, подбородок и сказал, кивнув на новый дневник:

— Я тут накидал кое-что. Если это все проанализировать, то немецким тылам придет швах.

— Дальняя бомбардировочная авиации, — кивнул майор, прочитав заголовок.

— Она самая. Только у нас, в СССР, ее нет!

— Почему это? — приподнял брови Архипов, невольно отрываясь от увлекшего его чтения.

— А потому что то, что есть — это показуха, не более. Для галочки. Есть дальняя авиация — и хорошо. А то, что она не летает, так это уже другое дело. Я вроде в конце июля общался с одним кадром, он как раз был из дивизии Водопьянова, так он такого понарассказывал!..

— Старший сержант Лукьянов, я в курсе. И было это не в конце июля, а в начале августа.

«Фига се! Ой, что-то мне плохо стало, — подумал я ошарашенно. Нет, знал, что за мной наблюдают, но чтобы так?! Это теперь что же, ни на кого невозможно будет сослаться? Ладно, с этим сержантом я действительно говорил про дальнюю авиацию, а если бы приврал? Мне же надо куда-то списывать свое всезнайство?! — Блин! Во попал! Так, успокоиться. Дыши глубже. Думай. Думай. На чем тебя могут взять? На ком ты можешь спалиться? На кого ты уже ссылался?»

Быстро пробежавшись по своим воспоминаниям, я не нашел особых проблемных участков. С Лукьяновым говорил? Говорил. С испытателями, которые перегнали к нам «МиГи» и ТА-3, болтал о новинках? Было дело. Что еще? Про моторы со старшим инженером у Таирова разговаривал? Тоже было. Про «ишачки» с механиками говорил. «Чайки»? Тоже было. Вроде про всю авиацию СССР расспрашивал, узнавал. Фу, вроде все нормально.

«А что это майор так пристально меня рассматривает? А, реакцию отслеживает. Ну получай!»

— Что-то меня в бок кольнуло, Павел Петрович. — Меня действительно бросило в пот, а гримаса и осторожное массирование болевшего места дополнили картину.

— Что-то серьезное?

— Не знаю, просто больно. Не нужно было шевелиться, и вот результат.

— Может, врача?

— Само пройдет. Было уже такое. Вы пока читайте, я немного отлежусь, как закончите, скажите, продолжим. Хорошо?