Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова - Барков Иван Семенович - Страница 8


8
Изменить размер шрифта:

Данное доношение чрезвычайно любопытно. Его мотивы, как нам кажется, могут быть истолкованы двояко: с одной стороны, в доношении явно выражено желание Баркова покинуть дом Ломоносова: он согласен продолжать переписку его бумаг, но только «при Академии ж, а не у него». Напрашивается мысль о несложившихся отношениях у Баркова с Ломоносовым, причем «страдающей стороной» при этом выступал копиист, иначе Ломоносову ничего не стоило отослать от себя неугодного помощника, и так имеющего дурную репутацию. Другой мотив допускает относительное взаимопонимание между Ломоносовым и Барковым, но предполагает вмешательство какой-то третьей силы, например, Миллера, оказывавшего давление на Баркова с целью вернуть его в распоряжение Канцелярии. Уговоры Миллера, возможно, подкреплялись определенными обещаниями, и, кроме того, сам Барков находил мало удовольствия в бесконечном механическом переписывании ломоносовских бумаг, не оставлявшем ему времени и сил для самостоятельных литературных занятий, на что он жаловался Канцелярии.

Вопрос о взаимоотношениях Баркова с Ломоносовым был ключевым в освещении его биографии. В работах советских исследователей он все более последовательно интерпретировался в общественно-политическом плане, в контексте противостояния Ломоносова партии академиков-немцев в борьбе за национальную русскую науку и просвещение. Собственно, такой подход со всей определенностью был сформулирован еще в анонимном очерке для несостоявшегося издания «Вакханалический певец Иван Семенович Барков» (ЦГАЛИ). Если дореволюционные биографы, указывая на зависимость Баркова от Ломоносова, пользовались терминами «протеже», «пюпиль», то затем эти отношения стали определять понятиями «ученик», «последователь», «соратник».

Действительно, общение Баркова с Ломоносовым было самым длительным (с 1748 г. до смерти последнего в 1765 г.) и интенсивным; бесспорно, под влиянием Ломоносова отчасти определялись литературные интересы и замыслы Баркова. Предание (но, может быть, уже как чистое мифотворчество) фиксирует и их близкие личные отношения, причем сближение мыслилось на характерной почве. Ссылаясь на утраченную рукопись XVIII в., неизвестный автор упоминавшегося очерка рассказывал: «Барков был хорошо знаком с Ломоносовым и даже под конец его жизни сдружился с ним. Ломоносов любил его за постоянную веселость, резкость мнений и неистощимое остроумие, которым он так и сыпал в разговоре, тонко задевал смешные стороны тогдашних членов Академии и писателей… Незадолго до своей смерти, как известно, Ломоносов стал сильно пить, и в подобных возлияниях Бахусу непременно уж ему аккомпанировал Барков.

Ломоносов ценил Баркова, признавая в нем богатые способности; часто он говаривал ему: — „Не знаешь, Иван, цены себе, поверь, не знаешь!“ [52]». Так же и Сумароков называл вместе имена Ломоносова и Баркова, как двух известных академических пьяниц [53].

Работа у Ломоносова вывела Баркова на поле занятий русской историей. В 1756–1757 гг. он сделал для Ломоносова копию Кенигсбергского (Радзивилловского) списка летописи Нестора, в 1759 г. «ежедневно после полудня» ходил к Ломоносову для переписывания его «Древней Российской истории», тогда же сверял изготовленную летописную копию с подлинным Кенигсбергским списком. Позже им были осуществлены две самостоятельные исторические работы: написан очерк русской истории от Рюрика до Петра I, вошедший в книгу «Гилмара Кураса. Сокращенная универсальная история <…> с приобщением Краткой российской истории вопросами и ответами в пользу учащегося юношества» (СПб., 1762) [54], и осуществлено издание Несторовой летописи по списку, обрабатывавшемуся им под руководством Ломоносова. Это издание вышло в 1767 г. как первая часть «Библиотеки российской исторической, содержащей древние летописи и всякие записки…» (подготовка велась с 1759 г.). Руководил печатанием советник академической Канцелярии И. И. Тауберт. Издание этого важнейшего памятника русской историографии подверглось уничтожающей критике известного немецкого ученого А.-Л. Шлецера, много десятилетий занимавшегося историей России, в частности, летописью Нестора. Суровый приговор Шлецера на долгие годы определил отношение к редакторско-издательскому труду Баркова. Шлецер назвал Баркова «подделывателем» и утверждал, что подллинной летописи читатель так и не получил, ибо «не русский летописец XI столетия лежал перед ним, а русский канцелярист XVIII столетия Барков». Причины неудачи с изданием Шлецер объяснял как тем, что был избран далеко не лучший список Нестора (Кенигсбергский), так и тем, что работали над ним непрофессионалы: руководил «Тауберт, не истинный ученый по профессии», «Печатание, корректуру и все дело он передал не ученому (однако знающему по-латыне) академическому канцеляристу Баркову. Несчастный выбор, потому что этот человек, сверх недостатка учености, имел еще и ту слабость, что часто бывал нетрезв. И — что еще более увеличило зло — Тауберт позволил, или лучше сказать, приказал этому издателю 1) изменять старую орфографию или подновлять ее; 2) пропускать целые отрывки не исторического содержания <…> 3) непонятные места изменять по догадкам и делать их понятными; старые, обветшалые слова заменять новыми по соображению; 4) пробелы пополнять из других списков.

Такого издания древних, важных летописей XVIII столетие не видало ни у одного просвещенного народа!» [55]

Суровый приговор Шлецера был на долгое время канонизирован в России в авторитетном «Опыте краткой истории русской литературы» Н. И. Греча (СПб., 1822) [56], но в советское время эта оценка во многом пересмотрена; не отрицая допущенных просчетов, за изданием признают ценность приоритетной публикации важнейшего исторического источника [57].

Кроме этого, Баркову принадлежит перевод с латинского «Сокращения универсальной истории» Л. Гольберга (СПб., 1766), он же редактировал перевод «Натуральной истории» Ж. Бюффона и по поручению Тауберта правил «Скифскую историю». А. Лызлова. Но это уже были труды 1760-х гг.

В мае 1756 г. академическая Канцелярия удовлетворила просьбу Баркова и «ему приказано было данные от сов<етника> и проф<ессора> гдна Ломоносова дела переписывать в Канцелярии, а не у него на дому, и от Академии бы его никуда не отлучать» [58]. Однако перепиской ломоносовских бумаг Барков занимался и далее. Пожалуй, самое красноречивое свидетельство доверия, оказываемого ему Ломоносовым, это привлечение Баркова к переписке сочинявшейся Ломоносовым в июле — августе 1764 г. «Краткой Истории Академической Канцелярии», документа злободневного и острого, раскрывающего академические интриги и подводные течения.

С 1756 г. Барков стал вести письменные дела президента Академии наук К. Г. Разумовского, но уже в январе следующего года «за пьянство и неправильность» был от них уволен. «Срывы» Баркова продолжались и позднее: в 1758 г. он на несколько недель исчез из Академии и не появлялся на службе, так что его даже пришлось разыскивать через полицию [59]. Но при этом постепенно расширяется объем литературной деятельности Баркова, больше он занимается редактированием и переводами. Так, в том же 1758 г. он готовит «Переводы с латинского и шведского языков, случившиеся во время имп. Марка Аврелия римского и Каролуса XII шведского» (издано было лишь в 1786 г.).

Важной вехой в жизни Баркова стал 1762 г. Вероятно, к началу года уже была достигнута договоренность о служебном повышении Баркова, для чего ему и посоветовали подготовить официальную оду. 10 февраля был день рождения только что вступившего на престол Петра III. К этому дню Барков выступил с «Одой на всерадостный день рождения… Петра Феодоровича» [60], а уже 13 февраля вышел указ Разумовского о производстве Баркова в академические переводчики, учитывая, что он «своими трудами в исправлении разных переводов оказал изрядные опыты своего знания в словесных науках и к делам способность, а притом обещался в поступках совершенно себя исправить» [61].