Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова

Барков Иван Семенович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова - Барков Иван Семенович - Страница 30

Изменить размер шрифта:

Басни и притчи *

Подьяческая жена и поп

Покаялась попу подьяческа жена,

Что в девушках она

Довольно выпила вина.

Да это малый грех и только лишь безделка,

Примолвила она, — расселась щелка,

И вышла замуж я не целка.

О, глупая пизда, — вскричал наш поп, —

На что ты так напивалась

И еть без панциря давалась.

Пизда твоя теперь во ад уже попалась.

Я всем тебя, что есть на свете, прокляну

И припущу к тебе во аде сатану,

Чтоб он тебя в клочки, ебену мать, разъеб

И после мокрым бы ударил хуем в лоб

Или в висок,

Чтоб из пизды твоей посыпался песок.

Я сам взял не целку попадью,

Однако ее ладью

Я сам же прохватил

И хуй в нее влупил

И собственную плешь заколотил.

Так стало то не грех,

Что поп Уеб

И на пизде расчистил мех.

Когда попы ебут,

Не грех в пизду кладут,

Не беззаконием на секель дуют,

Поповичев они в пизду мудами суют.

А ты духовный чин пиздою не почтила

И с светскими свою пизду проколупила,

Так будь ты проклята, сатана.

При сих словах подьяческа жена

Немного наклонилась,

Как будто жопою сесть на хуй норовилась,

Оскалила пизду и подняла подол,

Священник задрожал, колико был ни зол.

Пизда в смирении две губы ужимала

И секелем попа на милость привлекала,

И словом так умильно тут мигала,

Что постная в попе кровь тотчас заиграла

И хую голову яряся подымала.

Вострепетала плешь, хуй рясу прочь отклячил,

Поднявши лысой лоб,

Вскочил в восторге поп

И в грешницу сию он хуй до муд впендрячил.

Рвался, потел,

Не только хуй один, муде он вбить хотел,

Однако пизда еще узка,

А от муд мошна не кругла, не плоска.

Не влезли яйцы, хоть сколько не толкались,

А действующие уж оба запыхались

И непосредственно ебясь они мешались,

Попова сила пала

И не поправилась.

Другая подъебала.

Оставил поп пизду и хуй в ножны вложил,

Оборотяся к ней, смиренно говорил:

Кто в свете не таков,

Прощаю,

Разрешаю

От всех тебя грехов.

Коза и бес

Случилося козе зайти когда-то в лес.

Навстречу — бес

Попался животине.

По едакой причине

Коза тряхнула,

Хвостом махнула,

Вернула рожками,

Прыгнула ножками

И ненарочно,

Только точно

Попала чорту на елдак

И слезть с него не знала как.

С такого страху

Усрала рубаху.

Вертит дырой —

У чорта хуй сырой,

Ебет как пишет,

Коза чуть дышит,

Визжит, блеет и серит,

А чорт ни в чем козе не верит,

К мудам подвигает

И прижимает.

Наебся бес

И скрылся в лес.

На козий крик

Сбежались вмиг

Все звери, и медведь

Стал козу еть.

Еб волк ее и заяц,

Потом Зосима-старец

И все монахи

С сермяжными рубахи.

Потом гады и птицы

В пизду козе совали спицы.

Госпожа и парикмахер

Не сила иногда пылающей любви,

Которая у нас в крови

Колеблет постоянство,

Смягчает и тиранство,

Старух и стариков в соблазн ведет

И всех умы во плен берет:

А нечто есть еще, сто крат любови слаще,

Что в заблуждение людей приводит чаще,

То нежнее сласти той,

Что названа у нас девичьей красотой.

Девица ту красу в один раз потеряет,

Потом к забаве дверь мущинам отворяет.

Любовь быть без сего не может горяча,

Как без огня свеча.

А в сласти ж без любви приятность одинака,

Утешна сладость всяка.

Изображение одно тех нежных дум

В восторг приводит дух и затмевает ум.

А сладость нежная любви не разбирает,

Нередко и пастух с дворянкою играет,

Тут нет любовничьих чинов,

Ниже приятных слов.

Лишь жажду утоли, кто б ни был он таков.

Но только ли того, бывает вся суть в мире,

Пол женский жертвует

Венериной кумире,

И утешает жен не муж:, а кто иной,

Хороший и дурной.

Боярыню — чернец, француз — графиню,

Иль скороход — княгиню.

И со сто есть таких примеров, не один,

Мужик ту веселит, каку и Господин.

Всех чаще у госпож: те в милости бывают,

Которы учат их иль петь, иль танцевать,

Или на чем играть.

Иль кои волоски им неясно подвивают.

У барынь лишь одних то введено в манер,

Чтоб сладость без любви вкушать, и вот пример.

К боярыне богатой

Ходил щеголеватый

Уборщик волосов,

Не знаю, кто таков.

Ходил к ней десять дней или уж три недели,

Он часто заставал ее и на постели.

А барыня хотя б была непригожа,

Да имя Госпожа,

И новомодные уборы и наряды,

Умильные их взгляды,

Приятная их речь

И в нечувствительном возмогут кровь зажечь.

О! сколь приятно зреть Госпож: в их беспорядке,

Когда они лежать изволят на кроватке,

Приятный солнца луч сквозь завесы блестит,

Боярыня не спит.

Вдова ее тогда иль девка обувает,

Чулочки надевает.

Какая это красота,

Сорочка поднята

И видна из-под ней немножко

Одна прекрасна ножка,

Другая вся видна лежит.

Наруже нежно тело.

О! непонятно дело.

Лишь только чьим глазам представится сей вид,

Приятным чувством мысль в минуту усладит.

Потом боярыня, с постели встав спокойно,

Куда ни вскинет взор,

Все в спальне у нее стоят в порядке стройном:

С сорочкою вдова, у девок весь убор,

Там держит кофишенк ей чашку шоколаду,

Тут с гребнем перукер: те люди на подбор,

И повеления ждет всяк от ея взгляду.

Кто в спальню допущен, быть должен очень смел,

Коль в милость Госпоже желает повтереться,

Так чтоб ухватки все те нужные имел,

Какими только льзя от барынь понагреться.

Французы смелостью доходят до всего

И в пышну входят жизнь они из ничего.

Из наций всех у нас в народе

Французы больше в моде:

А этот перукер несмел был и стыдлив,

Не так как этот сорт живет поворотлив.

Благопристойность им всегда та наблюдалась,

Когда боярыня поутру одевалась

И обувалась.

Из спальни в те часы всегда он уходил,

Чем барыню на гнев нередко приводил,

Но гнев ее тогда был только до порога.

Прошло недель немного.

Уборщик к этому насилу попривык

И стал не дик.

Из спальни не бежит он в комнату другую,

Когда зрит Госпожу в сорочке иль нагую,

Тогда-то Госпожа уборщику тому

Такое дело поручила

И научила

Мущине одному

Пересказать о том, что им она пленилась,

А, говоря, сама в лице переменилась.

Ведь ясно показав, что дело о пустом

И нужда ей не в том,

Мысль женска слабости не может утаиться,

Когда она каким вдруг чувством воспалится.

Стремление ее все взор изображал,

Что жар в ней умножал.

Тут руку Госпожа уборщику пожала,

Амурный знак давала.

Но ей в смущении сего казалось мало,

Отважности его она не подождала.

Нетерпеливо ей хотелось веселиться,

Так стала Госпожа с уборщиком резвиться.

И будто бы его, играя, обняла,

Потом еще, еще и, много обнимая,

И тут, и там его хватала,

Спустилась вниз ее рука и то достала,

Что раскаляет их нежнейшие сердца,

Исправно все нашла в тот час у молодца,

Но в этот только раз не сделала конца:

А только нежною рукою подержала,

Сама от сладости дрожала:

Уборщик стоя млел.

Вообрази себе, читатель, эту муку,

В таком уборщик мой огне тогда горел,

Каким его дух чувством тлел.

Он также протягал дрожащую к ней руку

И уж открытую у ней грудь нежну зрел,

А так он был несмел,

Что дотронуться к ней не мог ни разу

И будто ожидал на то приказу.

Прошло так много дней,

Ходил уборщик к ней.

Им только Госпожа себя лишь веселила

Так, так ей было мило.

Вдруг лежа на софе изволит затевать,

Чтоб голову у ней лежачей подвивать,

Уборщик исполнял ея охоту

И начал продолжать свою работу.

А барыня его тут стала щекотать,

Потом за все хватать

И добралась к тому, что ей так нужно,

Играть ей с ним досужно:

Поступком этим стал уборщик мой вольней

И начал он и сам шутить так с ней,

Как шутит с ним она.

Он так же тоже в точку

Отважился сперва боярыню обнять

И в грудь поцеловать,

А там и юбочку немножко приподнять,

Потом уж приподнял у ней он и сорочку

И дотронулся чуть сперва к чулочку:

Сам губы прижимал свои к ее роточку.

И уже от чулка

Пошла его рука

Под юбку дале спешно

С степени на степень,

Где обитает та приятна тень,

Которую всем зреть утешно.

Дограбилась рука до нежности там всей

И уж дурила в ней

И вон не выходила,

Утеху Госпожа себе тем находила,

Уборщик нет.

Не шел ему на ум ни ужин, ни обед,

Какая это, чорт, утеха,

Что сладость у него лилася без успеха.

Не раз он делал так,

Боярыне скучая,

О благосклонности прямой ей докучая,

Смотря на ее зрак,

Лишь чуть приметит он ее утехи знак,

Котору

Он в саму лучшу пору

У ней перерывал,

Прочь руку вынимал

И чувство усладить совсем ей не давал.

Сердилась Госпожа за то, но все немного

И не гораздо строго,

Хотя сперва и побранит,

Но тот же час опять приятно говорит.

Нельзя изобразить так живо тот их вид,

В каком был с Госпожой счастливый сей детина,

Какая то глазам приятная картина;

В пресладком чувстве Госпожа,

Грудь нежну обнажа

И на софе лежа

Спокойно,

Не очень лишь пристойно

И чересчур нестройно.

Прелестны ножки все у ней оголены,

Одна лежала у стены

В приятном виде там мужскому взору,

Другая свешена с софы долой,

Покрыта несколько кафтанною полой,

А руки у нее без всякого разбору.

Одна без действия, друга ж ея рука

Была уж далека,

И в ней она тогда имела

Приятную часть тела.

Уборщик без чинов подле ея сидел

И неучтиво всю раздел.

Его рука у ней под юбкою гуляла,

Тем в сладость Госпожу влекла.

Прохладна влажность у нея текла,

Но и опять ей ту приятность обновляла,

Вот их картина дел.

Уборщик мнил тогда, что нет ни в чем препятства,

И только лишь взойти хотел

На верх всего приятства,

Как барыня к себе вдруг няньку позвала

И тем намеренье его перервала.

К ним нянюшка вошла,

Уборщик отскочил тогда к окошку,

А барыня дала погладить няньке кошку,

Приказывала ей себя не покидать.

С уборщиком одним, он скуку ей наносит,

Что невозможного у ней он просит,

А ей того ему не можно дать,

Тут будто не могла та нянька отгадать

И стала говорить о дорогом и нужном:

О перстнях, о часах, о перлице жемчужном,

А барыня твердит, ах, нянька, все не то,

Мне плюнуть тысяч сто,

А то всего дороже,

А нянька о вещах тож да тоже,

Тут барыня опять знак нянюшке дала,

Оставить их одних, вон нянька побрела.

Жестоко было то уборщику обидно,

Велику перед ней он жалобу творит

И уж бесстыдно

Тогда ей говорит:

— Сударыня моя, какая это шутка,

В вас нет рассудка,

Я не могу терпеть,

Не мало дней от вас я мучусь без отрады,

Я чувствую болезнь с великой мне надсады,

Недолго от того и умереть.

А барыня тому лишь только что смеялась

И, отведя его к себе, с ним забавлялась

Опять игрой такой,

Держала все рукой.

Уборщик, вышед из терпенья,

Насилу говорит от многого мученья:

— Что прибыли вам в том, понять я не могу! —

Ответствует она, — французский это «gout».

— Чорт это «gout» возьми, — уборщик отвечает,

Что скоро от него и жив он быть не чает.

Меж: этим на бочок боярыня легла

И в виде перед ним другом совсем была,

Как будто осердилась,

Что к стенке от него лицом поворотилась.

Середня ж тела часть,

Где вся приятна сласть,

На край подвинута была довольно.

Уборщик своевольно

Прелестное у ней все тело обнажил,

Однако Госпожу он тем не раздражил,

Она его рукам ни в чем не воспрещала,

А к благосклонности прямой не допущала

И не желала то обычно совершить.

Уборщик от ее упорства

Уж стал не без проворства,

Стараясь как-нибудь свой пламень утушить.

Его рука опять залезла к ней далеко,

И палец и другой вместилися глубоко:

Куда не может видеть око.

Сей способ к счастию тогда ему служил,

Меж теми пальцами он третий член вложил.

На путь его поставил

И с осторожностью туда ж его поправил.

А барыня того

Не видит ничего,

Но только слышит,

От сладости она тогда пресильно дышит.

Уборщик к делу тут прямому приступает,

Он с торопливостью те пальцы вынимает,

А член туда впускает,

Но как он утомлен в тот час жестоко был,

С боярыней играя,

Не только не успел достигнуть дну он края,

И части члена он, бедняжка, не вместил,

Как сладость всю свою потоком испустил.

Тут вставши Госпожа и молвила хоть грозно,

Что дерзко с нею он отважился сшутить,

Да так тому и быть,

Раскаиваться поздно,

И вместо чтоб к нему сурово ей смотреть,

Велела дверь тогда покрепче запереть,

Потом к порядочной звала его работе.

А у него

И от того

Была еще рубашка в поте.

Так он тут Госпоже изволил доложить,

Что ей не может тем так скоро услужить,

Тут барыня ему сама уж угождала,

С нетерпеливостью рукою ухватя

И нежа у него подобно как дитя.

И шеколатом то бессильство награждала,

В той слабости ему тотчас тем помогала.

Тогда-то уж игра прямая потекла,

Бесперестанно тут друг друга забавляли,

Друг друга целовали.

Понравился такой боярыне убор,

И он с тех пор

Нашел свои утехи

И тешил Госпожу без всякия помехи.