Бесконечный поцелуй тьмы - Фрост Джанин - Страница 50

Удовольствие разлилось по каждому нерву его тела. Оно лишь выросло, когда ее крики стали громче, а сжатие плоти вокруг него усилилось. Напряжение нарастало до тех пор, пока у него не возникло чувство, что он горит изнутри. Его кожа была настолько напряжена и горяча, что даже непрерывные брызги воды казались чрезвычайно эротичными. Он не мог остановиться и принялся двигаться быстрее, входя в Киру с несдерживаемым голодом, требовавшим ее ответа. Торжество наполнило его, когда она вскрикнула, и судороги сжали его пенис. Сжатие ее лона лишь обострило его удовольствие, заставляя все тело пульсировать в ответном кадансе. Он хотел захоронить свое семя глубоко в ее теле, но еще больше, чем что-либо другое, он хотел снова почувствовать сладкие спазмы ее оргазма вокруг себя. Прямо сейчас.

Она еще не прекратила дрожать от экстаза, когда Менчерес вышел из нее и развернул к себе лицом, покрывая ее рот своим и выкрадывая ее стон. Язык Киры ласкал его почти лихорадочно, когда он снова толкнулся в нее, и оставшаяся от оргазма дрожь завибрировала вдоль его плоти с бесконечной чувственностью. Он поднял ее, используя свою силу, чтобы переместиться из душа в спальню и опустить ее на кровать. С другим долгим, глубоким толчком ее ноги обвились вокруг его талии, а ногти впились в спину. Даже сквозь туман собственного желания, он ощутил вспышку ясности. Именно здесь и должна быть Кира — в его объятиях, разделяя каждую эмоцию, рябью проходящую через него с разрушительной интенсивностью.

Затем он потерял себя во вкусе ее рта, ощущении ее кожи, сильном захвате ее рук и мокром, крепком объятии, затопившем его тело неописуемым удовольствием. Ее имя стоном сорвалось с его губ, когда он двинулся ими вниз по ее телу, упиваясь ароматом и ее шелковистой кожей.

— Не останавливайся, — просила Кира, пытаясь удержать его.

— Я хочу почувствовать, как ты кончишь снова, — почти прорычал он.

Она хрипло засмеялась.

— Тогда возвращайся сюда и дай мне еще несколько минут — о!

Крик сорвался с ее губ, когда он погрузил клыки между ее ног, в самое сердце ее чувствительности. Глубокое удовлетворение наполнило его, когда мягкая плоть Киры сжалась практически немедленно. Затем он поднялся и толкнулся в нее, и с губ его сорвался стон от ощущения ее плоти, бьющейся в конвульсиях вокруг него.

Ее спина выгнулась, а дрожь продолжила блуждать по телу. Он задвигался быстрее, целуя ее шею, губы и скулы, позволяя своему контролю ослабнуть. Пульсация в нем все росла, пока не возникло чувство, что его кожа просто расколется от вскипающего в нем удовольствия. Оно настигло его, топя во все усиливающихся ощущениях, пока они не взорвались в кульминационном моменте, заставившем его сжимать Киру достаточно крепко, чтобы причинить боль.

В течение нескольких долгих секунд он смотрел на нее, пока его тело медленно оставляла последняя рябь напряжения. Он никогда не видел ее глаза такими зелеными, а ногти ее по-прежнему впивались в его плечи.

— Не могу поверить, что ты укусил меня там, — произнесла она, наконец. — Но еще больше я не могу поверить в то, что это за ощущения.

Улыбка изогнула его губы.

— У вампиров свои привилегии. Это — одна из них. С удовольствием покажу тебе остальные.

— Не могу дождаться, — пробормотала она. Затем выражение ее лица изменилось, потеряв свою страстную летаргию и став серьезным. — Я должна кое-что тебе сказать.

Он отодвинулся, оставляя блаженство ее объятий и прислоняясь к спинке кровати. Кира тоже села, оборачиваясь покрывалом либо из-за холода, либо в попытке воздвигнуть между ними еще один барьер кроме того пространства, что теперь разделяло их.

— Слушаю, — ответил он. Десятки столетий, проведенных в сокрытии эмоций, сделали выражение его лица пустым, а голос нейтральными. Вокруг него выросли стены, не давая Кире почувствовать ту суматоху, что творилась у него внутри.

Взгляд ее был твердым.

— Я люблю тебя. Да, все слишком быстро. Да, я по-прежнему очень многое о тебе не знаю, но это не безумное увлечение или желание. Это чувство настоящее, и оно продолжало расти во мне с тех пор, как ты оставил меня на той крыше.

Менчерес был ошеломлен. Он чувствовал, что его рот открылся, но не мог заставить его сформулировать хоть слово. Здравый смысл тут же отверг ее заявление. Она не могла его любить. У Киры чистое сердце. Не безупречное — ничье сердце не безупречно — но если бы она увидела всю темноту его жизни за эти годы, она убежала бы от него.

Ее пристальный взгляд не колебался.

— Скажи что-нибудь. Мне все равно что, просто не молчи.

— Я — убийца.

Слова вылетели сами собой, но они были правдой. Она имела право знать, кто он есть, несмотря на то, что это, скорее всего, оттолкнет ее от него.

Ее полные, красивые губы дернулись.

— Я знаю это. Я видела, как ты оторвал головы тем упырям в тот день, который мы встретились, помнишь?

— Не только тогда. — Менчерес встретил ее взгляд, ожидая, что в них отразится отвращение от следующих его слов. — Много раз. Больше, чем я могу вспомнить.

— Сколько из этих раз ты убивал, защищая себя или своих людей? — спросила она, тогда как ничего не изменилось в выражении ее лица.

Его брови сошлись на переносице. Она удивляла его снова и снова.

— Это имеет значение?

— Да, — с нажимом ответила она. — Твой мир работает по совсем другим правилам. Я, возможно, и не видела его еще толком, но эта часть мне ясна. Ты называешь себя бесчувственным убийцей, Менчерес, но я видела, как ты защищаешь и спасаешь жизни, которые не должны бы иметь для тебя никакого значения, если бы ты был столь бесчувственным. Я то знаю. Моя была одной из тех жизней, которые ты спас, а тогда ты даже не знал меня.

— Я подставил свою жену, и ее убили. Я наблюдал, как она умирает и не сделал ничего, чтобы остановить это. — Голос его был ровным и пустым.

Кира коснулась его лица.

— Кэт сказала мне, что она попыталась убить тебя и всех близких тебе людей. У тебя не было выбора. Не было и у меня, когда я сдала Пита.

Он отодвинул от себя ее руки. Было слишком сложно сказать то, что он собирался произнести в следующую секунду, когда она вот так касается его, но она должна была знать, кто есть тот, кого, как она думала, она любит.

— Я убил Патру задолго до этого дня. Ты спросила меня, забирал ли я чью-либо жизнь не ради защиты себя или своих людей. Ответ — да. Прежде чем Патра вышла за меня, она любила другого. Я убил ее возлюбленного, и это не было ради самозащиты. Я был вампиром, а он простым смертным.

Воспоминание об этом убийстве всколыхнулось в нем. Оно часто захлестывало его в последние несколько лет, пока Патра все ближе продвигалась к своему концу. Изувеченное тело Интефа на полу, его кровь, впитывающаяся в бледную плоть, и ошеломленные лица смотрящих на Менчереса охранников.

— Я сказал Патре, что ее возлюбленного убили римляне. Мы поженились несколько лет спустя, но, в конечном счете, один из свидетелей раскрыл мою тайну. Я попытался объяснить обстоятельства, но ей было все равно. То, что я сделал, заставило Патру возненавидеть меня, и эта ненависть принудила ее пытаться уничтожить меня и моих людей. Все ее деяния можно сложить к моим ногам.

— Ты убил его из ревности? — спросила Кира охрипшим голосом.

Он закрыл глаза.

— В те дни среди людей шла война. Солдаты ранили Патру так сильно, что мне пришлось обратить ее, вместо того чтобы просто излечить. Затем я направился забрать ее возлюбленного, как и обещал. Я не чувствовал настоящей ревности к Интефу. Он был одним из многочисленных развлечений, которыми Патра баловала себя во время своего неприятного замужества, хотя он и сильнее увлек ее, раз она хотела, чтобы его тоже обратили в вампира.

— Ты не беспокоился, что его обращение уничтожит для тебя все шансы? Ты, наверное, к тому времени уже сильно любил ее, или вы еще не, эээ, сошлись?

Менчерес открыл глаза и многозначительно посмотрел на Киру.

— Мы еще не были любовниками. Терпеливым я мог быть, но делиться не собирался. Я любил Патру, но я не был слеп к ее характеру. Ее привлекали власть и богатство. У меня было и то, и другое, у Интефа не было ничего. Я знал, что вскоре она предпочтет меня ему.