Последний поединок - Халемский Наум Абрамович - Страница 37

Среди населения этого старого дома (некогда он принадлежал «миллионщику» Чоколову), среди рабочих, служащих, пенсионеров, студентов и сама хозяйка была похожа на сучок; в душе она презирала и труд, и заботы, и маленькие радости соседей.

— Эти люди привыкли думать только о картофеле и хлебе, — говорила она снисходительно. — Они никогда нас, Нелечка, не поймут!

Маменька вся была в прошлом, и соседи неспроста прозвали ее «мадам Нафталин». Впрочем, соседи, сами того не понимая, служили средством к ее существованию: она имела коммерческие связи и ловко доставала дефицитные товары. Соседи переплачивали ей сотни рублей, и, привлекая в свидетели только Нелечку, она потешалась над ними. С малых лет она прививала дочери хищные инстинкты; вместе они выходили в город, как выходят на охоту. Полем их деятельности были магазины, скупочные пункты, толкучка, квартирные явки маклеров. Неля вскоре постигла премудрость притворства, барышничества, мелкого обмана, фальшь «хорошего тона» и подчеркнуто элегантных манер.

Маменька презирала все современное: театры, кино, газеты, радиопередачи, одежду публики, интересы окружавших ее людей. Она ела взращенный колхозами хлеб и с насмешкой произносила слово колхозник. Видя, как в стужу, в мороз и метель рабочие трудятся на лесах новостроек, она говорила с едкой иронией: «Темпы!» Бабушка Нели была в прошлом крупной собственницей, имела с десяток собственных домов, ездила в Ниццу, Баден-Баден и брала с собой дочь. Маменька унаследовала от нее неистребимую уверенность в своем превосходстве над окружающими.

Странно, что и Неле передалось это высокомерие. Она не выказывала его открыто, но сверстницы угадывали ее нелюдимый внутренний мирок. Неля мечтала стать киноактрисой, она была красива. Но на студии ее забраковали. Она обиделась и вместе с маменькой ругала советские порядки.

— Ах, если бы ты попала в Париж! — мечтательно говорила маменька, и Неля верила, что уж там ее наверняка оценили бы.

Так как надежда стать кинозвездой не осуществилась, Неля устроилась продавщицей в комиссионный магазин и, помня уроки маменьки, тайно совершала прибыльные сделки. Она почти не знала, что происходит в мире; единственное, что ее волновало, тревожило, вызывало бессонницу по ночам, — «сенсации» заграничных журналов мод. Ей нравилось посещать стадион, — пожалуй, потому, что здесь не гасили свет, как в кино или театре, и, когда она проходила по нижней дорожке или прогуливалась по аллеям, на нее смотрели сотни людей.

Ярослав Корж, знаменитый центральный нападающий киевской футбольной команды, познакомился с Нелей незадолго до начала войны. Уже через несколько дней после знакомства он заговорил с нею о своем одиночестве и о желании иметь друга. К его изумлению, Неля только посмеялась. Она сказала, что для нее он слишком знаменит. Человек недалекий и самовлюбленный, Корж сначала поверил ее смущению, однако и в личной жизни Неля была коммерсанткой, и ее лишь забавляли пылкие ухаживания этого красивого спортсмена, обычно болтавшего всякий вздор.

Скучной и серой казалась Неле окружающая жизнь потому, что она не имела в ней своего места, да и не искала его. Она была чужой в среде знакомых, и только умение лукавить не раз спасало ее от полного одиночества. Нет ничего удивительного в том, что уже в первые дни оккупации Киева Неля завязала знакомства с оккупантами, тем более что она неплохо владела немецким языком — многолетние занятия с частным преподавателем не прошли даром. Ах, эти офицеры недавно побывали в Париже! У них такие утонченные манеры. Они щелкали перед нею каблуками и делали масленые глаза. Неля не оглядывалась на прошлое. Собственно, у нее и не было этого прошлого. Стараниями маменьки она росла, как красивый сорняк, накапливая ядовитые соки. Теперь ее вряд ли удержала бы и сама «мадам Нафталин». Впрочем, еще в первые дни войны маменька уехала с каким-то командировочным заготовителем, а младшая Корочкина стала «фрау Нелли». Она была расчетлива и сразу же нацелилась на богатство. Возраст и внешность господина Шмидта ее не интересовали. При более удобном случае его можно было заменить. А пока она была довольна своим положением чуть ли не хозяйки завода и строила на дальнейшее смелые планы. Конечно же, она уедет за границу. Она возьмет этого толстого немца в руки, сколотит состояние, станет хозяйкой своей судьбы. Поэтому советы и поучения, которые ей доводилось слышать от господина Шмидта, казались ей достойными внимания: пусть поучает, быть может, ей будет легче справиться с ним. Вот и сейчас, воркуя и посмеиваясь, господин Шмидт развивал перед нею свои планы.

— Ах, извините, дорогой, я прослушала… Вы говорили, что вся наша команда — коммунисты? Откуда вы это взяли? Ну, что за блажь!

Господин Шмидт был терпелив; он снова уселся в кресло и заговорил отчетливо, неторопливо, время от времени взмахивая трубкой и как бы ставя ею точку в конце фразы.

— Вы не знаете, что сказал господин Радомский?

Он замялся. Неля спросила очень тихо:

— Что?

— Что это скрытые чекисты и коммунисты.

— А доказательства?

— Их нужно придумать.

Он больше не улыбался, он смотрел на Нелю холодным, оценивающим взглядом, и дряблую щеку его подергивал тик.

Неля не успела ответить — дверь приоткрылась, и худенькая молчаливая служанка положила на стол газеты и письмо.

— Я говорила, нужно сначала постучать, чертова баба! — резко выкрикнула Неля. Господин Шмидт взглянул на конверт и удивленно пожал плечами.

— Кому-то известен этот ваш адрес? Довольно странно…

Неля удивилась еще больше.

— Я никому не давала адреса. Дайте письмо!

С интересом и нетерпением она распечатала конверт. В нем оказалось несколько вырезок из немецких газет и одна из украинской, издававшейся оккупационными властями в Киеве. Фотографы в день матча не напрасно метались по стадиону — они запечатлели самый трогательный момент: капитан «Люфтваффе» целует руку Неле.

В длинной подтекстовке сообщалось:

«Эта юная украинка восторженно встретила друзей из Великой Германии. Сотни юношей и девушек Киева так же встречали победителей. Посмотрите на трибуны: все рукоплещут команде „Люфтваффе“. Неля Корочкина заметно смущена — она не ожидала, что ее подарок, букет цветов, которые она любовно взрастила в собственном саду, будет принят с такой волнующей признательностью».

Далее сообщалось, что Неля — дочь интеллигентных родителей, пострадавших от произвола Советов, что ее заветная мечта — побывать в Германии, чтобы приобщиться к арийской культуре, и т. д.

Трибуны были засняты в тот момент, когда злополучный Краус вынимал из сетки очередной мяч.

— Обратите внимание, милый! — радостно воскликнула Неля, бережно раскладывая перед собой вырезки. — Как это любезно с их стороны — прислать мне фотографии. Я очень хорошо вышла, особенно здесь в профиль…

Только теперь меж вырезками она заметила записку. Размашистым почерком неизвестный писал:

«Это очень хорошо, фрау, что твоя фотография напечатана в газетах. Теперь все киевляне будут знать тебя, продажная душонка, в лицо. Гестапо расстреливает ни в чем неповинных людей, а ты преподносишь, мерзавка, этим палачам цветы! Нет, киевляне не простят тебе. Они плюют в твою накрашенную морду!»

Газетные вырезки выпали из рук Нели. Она растерянно оглянулась на шефа. Молча, сосредоточенно он просмотрел фотографии, выслушал записку. Она ожидала утешения, беспечной шутки. Но господин Шмидт нахмурился и до хруста сжал кулаки.

— Уверен, что это их работа! Кто еще знает твой новый адрес? Кто мог обидеться из-за какого-то букета цветов? Господин Радомский был прав: с ними надо кончать.

Неля, казалось, нисколько не вникала в смысл этих слов; глаза ее были широко открыты, подбородок отвис, кожа лица стала дряблой. Господин Шмидт невольно подумал: как быстро может улетучиваться красота!

— Что же теперь делать? — спросила она чуть слышно. — Куда мне деваться? Миленький, это очень опасная угроза? А?

— Очень опасная, милочка. Нам нужно уехать. Да, мы уедем на Запад, очень далеко!