Последний поединок - Халемский Наум Абрамович - Страница 29

Резким движением она вдруг приблизилась к нему, так, что он ощутил губами ее горячее дыхание.

— Ты знаешь, что означает этот букет? Пропуск за границу! Да, пропуск! Мне обещали… Я еще увижу Париж и Берлин! Я думала и о тебе, но ты, оказывается, струсил… Подумай, еще не поздно, Коржик, игра еще впереди…

Корж ничего не ответил. Быстрым шагом он возвратился в раздевалку. Пожалуй, в эти минуты он вряд ли смог бы ответить и самому себе: чего же он больше боялся — презрения товарищей или мести гестапо? Мысль о возможной мести снова показалась ему невероятной и дикой. А тут еще Русевич, едва лишь Корж вошел в раздевалку, будто понимая его смятение, громко сказал:

— Между прочим, трусов они тоже не жалуют. Я слышал, эсэсовцы казнят их без пощады, конечно если трус использован и больше не понадобится им.

У штурмбаннфюрера пошаливают нервы

После первого тайма, когда спортсмены покидали поле и зрители увидели, что в киевской команде несколько человек изувечено, мало кто ожидал, чтобы вторая половина игры началась такой бурной атакой киевлян.

Солнце уже скрылось за зубчатой стеной деревьев, и на стадион сошла легкая, освежающая прохлада. Переметнувшись через зеленое взгорье, над полем повеял ветерок. Стоя в воротах, Русевич с удовольствием подставлял ему воспаленное лицо. Чувство спокойной уверенности овладевало в эти минуты Николаем: с первой передачи Кузенко, с первого удара Тюрина он распознал тот знакомый стиль игры, который при очень высоком темпе и безошибочной пасовке уже не раз приводил команду к победе.

Возможно, что на трибунах командования сразу же была замечена резкая перемена в игре. Диктор не случайно дважды объявил, что всякое буйное проявление чувств, которое допускают зрители, немецкое командование считает проявлением дикости и потому категорически запрещает всякие выкрики.

На каждой скамье каждого сектора теперь сидели военные или полицейские, зорко наблюдая за поведением киевлян. Впрочем, и эта мера, предпринятая гестаповцами, не дала результатов: тысячи людей одновременно не арестуешь, не выгонишь со стадиона — было бы проще прервать матч.

Обычно внешне бесстрастный, Русевич сегодня не скрывал своих чувств. Нельзя сказать, чтобы он волновался, — тревоги и опасения остались в первом тайме. Однако спокойная уверенность этих первых минут сменялась у него нетерпением; зорко следя за полем, он даже притоптывал ногами, словно стремясь помочь своим нападающим.

Он видел, что Кузенко уже не уступал в беге Функе, больше того — он сумел оторваться от немца, обойти полузащитника, упавшего ему под ноги, и передать мяч Макаренко. Одно мгновение — и Макаренко отбил мяч Тюрину, а тот быстро прошел на штрафную площадку. Следовало бить по воротам, — пожалуй, Краус мысленно уже засчитал третий гол, — однако Тюрин почему-то замешкался, а подоспевший защитник отбил мяч за лицевую линию.

Киевляне снова действовали, в основном, правым крылом, которое создавало угрозы неожиданными прорывами. Как и прежде, наступая двумя эшелонами, они все чаще выходили к воротам противника, и Кузенко уже несколько раз бил по воротам.

Русевич не успевал следить за молниеносными сменами ситуаций: на штрафной площадке противника одна за другой возникали яростные схватки — и только глубокий вздох стадиона сообщал Русевичу, что гол не забит.

В натиске киевлян было что-то исступленное и отчаянное. Словно переродился за минуты перерыва Корж — он снова стал организатором нападения. Вот он смело перехватил мяч и на полном разбеге отдал ею Кузенко. Иван бросился влево; Функе не разгадал его обманного движения. Кузенко остановил мяч у самой линии поля, намереваясь ударить в центр штрафной площадки. В последнее мгновение, когда его расчет уже был разгадан защитой противника, он пробил Коржу, и тот успел вырваться к угловой отметке. Несколько замедлив игру, Корж оттянул на себя всю защиту и отпасовал выбежавшему на штрафную площадку Кузенко. Не так-то просто было ему отпасовать, — ведя мяч, он сам создал щель в «стенке» противника. Ваня не медлил, но Краус бросился вперед и успел отбить мяч грудью. Откуда-то появился Тюрин. Он словно и не принимал участия в этой атаке. Теперь он завладел мячом и тихо вкатил его в сетку ворот.

Эго внезапное появление Тюрина и неторопливость, с какой он овладел мячом и затем вкатил его в ворота, особенно его неторопливость, выражали полное пренебрежение к вратарю. Будто поблизости вовсе и не было вратаря. Краус остолбенел. С каким наслаждением вцепился бы он в горло этому русскому. Какое позорище: с ним, с «тигром ворот», не играют — балуются, словно с ребенком. Ему хотелось заплакать, закричать, упасть на землю, бить ее кулаками — эту чужую землю, где ему довелось переживать такие унижения.

Впрочем, это не изменило бы счета 3:1. Он подумал, что ему все же не следует окончательно теряться — киевляне снова вели игру широким фронтом, развертывая мощные атаки на флангах и по центру с использованием коротких и продольных передач.

По-прежнему пристально наблюдая за игрой, Русевич отметил одно важное обстоятельство: игроки «Люфтваффе» явно не выдерживали того высокого темпа, какой предложили им киевляне. Они грубили теперь не с той откровенной наглостью, какую продемонстрировали в начале игры: грозный вал возмущения, прокатившийся по трибунам, все же подействовал на них.

Знакомый голос прервал размышления Николая. Васька стоял у штанги с бутылкой в руке.

— Ну и водовоз! — усмехнулся Русевич. — И опять, наверное, с новостями?

Не поднимая головы, Васька поставил на землю бутылку. Русевич заметил: паренек сунул под бутылку клочок бумаги.

— Тут записка имеется… Только читайте поосторожней, — прошептал Василий, рассматривая свои босые ноги. Он повернулся и побежал к скамейке, на которой сидели запасные игроки.

Русевич потянулся за бутылкой, прополоскал рот и незаметно развернул записку. Она была адресована капитану, но касалась всей команды.

Эдуард Кухар писал:

«Друзья! Настойчиво и убедительно рекомендую при любом результате — пусть то победа или поражение — не озлоблять игроков «Люфтваффе», а с ними и военных. Вы можете накликать на себя несчастье. Что стоит вам крикнуть по завершении матча: «Хайль Гитлер!» Знающие люди здесь утверждают, будто всех вас ждут большие неприятности — и за отказ приветствовать, как это принято теперь в Германии, и за красные майки».

Заложив руки за спину, Русевич изорвал записку в мелкие клочья. Нет, он не покажет этой писульки ни Свиридову, ни кому-либо из ребят. Однако сколько нашлось советчиков! Сначала шпик, потом шеф, потом Неля, Корж, потом этот Кухар. Пусть же все они убедятся, что на Русевича и его друзей нисколько не действуют их угрозы.

Все же Эдуард поражал его странным, даже неразумным поведением. Возможно, Кухар беспокоился о дальнейшей судьбе ребят. В таком случае какая была у него необходимость показать перед самым матчем Коржу письмо, полученное из Одессы от какой-то своей приятельницы Марины. Здесь Кухар действовал, конечно, с расчетом: он знал, что Корж немедленно расскажет об этом письме друзьям, а те передадут Русевичу. Однако Кухар просчитался. Свиридов первый заподозрил грубый подвох. Эта Марина сообщала, будто Леля и Светлана Русевич погибли на пароходе, который затонул от бомбы где-то вблизи Севастополя. «Я не была с ними знакома, — писала она, — однако мне их так жалко. Вместе с ними погиб и мой племянник…» Странно, почему эта неведомая Марина так интересовалась судьбой незнакомых с нею Лели и Светланы и лишь словом обмолвилась о своем племяннике. Странно и другое: разве Эдуард не мог бы показать Коржу это письмо после игры! Нет, он пытался уколоть Русевича в самое сердце — и все же просчитался. Никто в команде не принял всерьез его «новость», а Кузенко назвал Эдуарда законченным подлецом.

«В сущности, — думал Николай, — услужливый Кухар недостаточно умен. Зачем он передал эту записку?»

Невеселые мысли о Кухаре прервал стремительный Функе. Этот игрок притаился ненадолго. Было удивительно, как он успевал действовать на правом краю и перемещаться в центр, на место левого и правого полусредних. Русевич успел отметить способность Функе молниеносно разыгрывать тактические комбинации. От удара Тюрина мяч ушел за пределы поля. Краус приготовился ввести мяч в игру. Зная сильный удар немецкого вратаря, киевляне поспешно оттянулись к своей штрафной площадке, чтобы вступить в борьбу за мяч. Однако Краус легонько отпасовал своему защитнику, и «летчики» начали готовить атаку точными короткими передачами.